Николай Кирмель. Спецслужбы Белого движения. 1918—1922. Разведка. Часть 1

Категория: История разведки Опубликовано 06 Июнь 2018
Просмотров: 1710

Николай Кирмель. Спецслужбы Белого движения. 1918—1922. Разведка. Часть 1Разведывательные службы Белого движения занимают особое место в истории отечественных спецслужб. За сравнительно короткий промежуток времени — шесть лет — разведка Белого движения прошла все этапы развития: зарождение, становление, развитие, зрелость, упадок и уход с исторической сцены вместе со своими создателями — белогвардейскими режимами.
Книга Н.С. Кирмеля расскажет обо всех этапах существования белой разведки, об ее оперативных мероприятиях и судьбах сотрудников.

Используя многочисленные архивные документы, автор детально показывает борьбу на тайном фронте Гражданской войны.
Данное исследование продолжает книга «Спецслужбы Белого движения. 1918—1922. Контрразведка», в которой читатель найдет не только развитие темы «белых спецслужб», но и дополнительные документальные приложения.

 

 

 

 

 


ВВЕДЕНИЕ

История государства Российского неразрывно связана с деятельностью спецслужб, роль которых сводилась к обеспечению безопасности страны, а также сменявших друг друга политических систем. Уникальность социокультурного уклада российского общества, изменение внутри- и внешнеполитической ситуации в различные исторические эпохи отводили спецслужбам особое место в системе государственного устройства.
Современная историография, за редким исключением, единый процесс эволюции отечественных спецслужб разделяет на два периода: дореволюционный и советский, рубежом между которыми является 1917 год. Белогвардейские спецслужбы долгое время оставались вне рамок исследований ученых-историков.
Между тем разведка и контрразведка Белого движения занимает особое место в истории отечественных спецслужб. Они возникли в кризисной точке развития общества, когда осуществлявшиеся масштабные преобразования в стране сопровождались высоким уровнем социального напряжения, ломкой прежнего государственного аппарата и рождением новой модели мироустройства. После Октябрьской революции огромная страна при активном вмешательстве иностранных сил была ввергнута в ожесточенную вооруженную борьбу между различными политическими партиями, классами и социальными слоями российского общества. Крупномасштабные военные операции, восстания, мятежи, разведывательно-подрывная деятельность спецслужб, разрушенная экономика создавали угрозы для существования всех государственных образований, возникших на территории развалившейся империи. Для обеспечения безопасности белогвардейских государственных образований были созданы органы разведки и контрразведки — по образу и подобию спецслужб Российской империи. За сравнительно короткий промежуток времени — шесть лет — разведка и контрразведка Белого движения прошли все этапы развития — зарождения, становления, развития, зрелости, упадка — и сошли с исторической сцены вместе со своими создателями — белогвардейскими режимами. Ушли и оказались вычеркнутыми из памяти людской на долгие десятилетия. Победители не были заинтересованы в объективном изучении деятельности белогвардейских спецслужб, подменив серьезные научные исследования пропагандистскими клише, в которых контрразведывательные службы Белого движения представлены лишь репрессивными органами, а сотрудники — отъявленными мерзавцами и палачами, препятствовавшими пролетариату стремительно двигаться навстречу светлому будущему. Как показывают работы ряда историков, в реалиях Гражданской войны все оказалось сложнее. Как теперь известно, наряду с функцией защиты политических режимов деятельность разведки и контрразведки была направлена на сохранение территориальной целостности и суверенитета России как внутри страны, так и на международной арене.
Лидеры Белого движения, считая своим главным врагом большевиков, усилия разведывательных органов направили против Советской России. Но со временем сфера их деятельности значительно расширилась. Объектом внимания стали многие европейские страны, а также Китай, Япония, США, государства, образовавшиеся на территории бывшей Российской империи. Разведслужбы обеспечивали высшее военно-политическое руководство белых режимов информацией военного, политического и экономического характера.
В условиях принимавшего все более масштабный характер военно-политического противостояния большевики занимались сбором информации о белых армиях, вели активную пропаганду и агитацию, поддерживали связь с коммунистическим подпольем с целью подготовки вооруженных восстаний на территориях, контролируемых белогвардейскими правительствами. Ввиду того, что в антисоветском лагере давали о себе знать глубокие политические, социальные и национальные противоречия, повстанческое движение, порожденное в первую очередь недовольством населения социально-экономической политикой белых властей, приоритетным направлением в деятельности белогвардейских контрразведывательных структур стало обеспечение безопасности правящих режимов в политической, финансовой и экономической сферах.
Разграничение между разведкой и контрразведкой, как видами деятельности в тот исторический период, можно провести лишь теоретически. В условиях Гражданской войны разведка иногда добывала сведения, находившиеся в компетенции контрразведывательных структур, и наоборот, контрразведывательные органы периодически поставляли информацию разведывательного характера.
Заметим, что в царской России существовало организационное и функциональное разграничение между разведкой и контрразведкой, с одной стороны, и политическим сыском — с другой. Разведывательные и контрразведывательные подразделения находились в подчинении военного ведомства, а органы внутренней безопасности — МВД. После Февральской революции 1917 года демократические власти предприняли попытку сосредоточить эти функции под эгидой Главного управления Генштаба, но довести задуманное до конца по известным причинам им так и не удалось.
Несмотря на сложную военную и социально-политическую обстановку, белые правительства не смогли отказаться от прежних традиций и сформировали свои спецслужбы по образцу дореволюционных структур, организационно подчинив их военному министерству и Ставке. Параллельно с ними борьбу с государственными преступлениями вели органы внутренних дел. Только на завершающем этапе войны в Крыму и на Дальнем Востоке произошло объединение оперативно-розыскных служб под общим руководством.
Стоявшие во главе антибольшевистского сопротивления генералы не смогли понять, что в условиях Гражданской войны обеспечить безопасность режимов можно лишь мобилизовав все институты государственной власти, каждый из которых должен выполнять свои функции, а спецслужбам в этом случае отводится роль организационного, направляющего и руководящего центра. Лидерам Белого движения так и не удалось сплотить разрозненные политические силы, мобилизовать органы власти для отражения многочисленных угроз. Обеспечение внешней и внутренней безопасности находилось в компетенции организационно разрозненных правительственных и армейских спецслужб, правоохранительных органов, что оказалось явно недостаточно в условиях острого политического и социально-экономического кризиса.
В отличие от белогвардейских правительств, большевики в короткие сроки смогли создать гигантский государственный аппарат, который сыграл главенствующую роль в подавлении политических противников и недовольства масс{1}.
Опыт Гражданской войны показывает, что эффективность обеспечения безопасности страны в условиях политического кризиса и социальной напряженности зависит от слаженной и целенаправленной работы всех институтов власти и общества в целом.
Несмотря на многие различия между самодержавными, белогвардейскими и большевистскими спецслужбами, имеется также и общее — их деятельность была направлена на обеспечение безопасности государства и правящих режимов, а не общества и граждан страны.
Гражданская война закончилась разгромом антибольшевистских армий и, как следствие, падением белогвардейских политических систем. Но в исторической перспективе Белое движение отнюдь не потерпело полного поражения. Оказавшись в изгнании, оно продолжало вести борьбу с Советской Россией.
Неотъемлемой частью противостояния военно-политической эмиграции с большевистским строем становится борьба спецслужб — разведывательно-диверсионных групп и контрразведки Российского общевоинского союза РОВС («Русского общевоинского союза») с органами ОПТУ—НКВД (Объединенным государственным политическим управлением — Народным комиссариатом внутренних дел), проходившая в различных регионах мира. Однако разрабатываемые лидерами белой эмиграции планы организации интервенции против СССР не получили открытой поддержки со стороны ведущих европейских стран, которые вели свои политические игры в отношении Советского Союза. Разведывательные и контрразведывательные структуры РОВСа и других белогвардейских организаций оказались в зависимости от иностранных спецслужб, которые со временем направляли их деятельность в собственных интересах.
За сравнительно короткий промежуток времени (1918—1922) белогвардейскими спецслужбами был накоплен уникальный опыт, который позволяет определить тенденции их развития в различных конкретно-исторических условиях. Во-первых, необходимость в разведывательной и контрразведывательной деятельности остается неизменной при смене власти, проигранной войне и даже при потере государством независимости и территориальной целостности. Во-вторых, жизнеспособность структур обеспечения безопасности в период социальных потрясений зависит от их востребованности государством (политическими организациями, партиями, движениями) и наличия профессионально подготовленных кадров, готовых им служить. В-третьих, спецслужбы, как системы, гибнут или теряют независимость вместе с теми режимами, частью которых они являлись.
Для достижения поставленной цели — комплексного исследования проблем становления, развития и функционирования разведки и контрразведки Белого движения, выявления ее влияния на ход событий 1918—1922 годов — автор обратился к обширной литературе по истории Гражданской войны в России, Белого движения, отечественных и зарубежных спецслужб. Ее системный анализ показывает, что разведка и контрразведка Белого движения в разной степени отражена в отечественной (белогвардейской, советской и российской) историографии, литературе русского зарубежья и исследованиях иностранных историков.
Долгое время историография Белого движения формировалась усилиями двух противоположных лагерей: советского и зарубежного. Только в начале XXI века начала проявляться тенденция к восстановлению единой историографии проблемы.
Первая научная работа, имеющая косвенное отношение к теме данного исследования, была издана в годы Гражданской войны в Сибири участником Белого движения, кадровым разведчиком генерал-майором П.Ф. Рябиковым, который провел «…исследование вопроса об организации, сборе и обработке сведений о противнике…»{2}


Проживавший в эмиграции генерал не мог знать, что чекист С.С. Турло и его соавтор И.П. Залдат в книге «Шпионаж», являвшейся, пожалуй, первым учебным пособием для советских контрразведчиков, много цитируют его труд. Используя наработки своих предшественников, а также обобщив опыт деятельности разведки и контрразведки в годы Гражданской войны, авторы пришли к важному выводу: в целях самосохранения государство должно иметь хорошо организованные, действующие на профессиональной основе спецслужбы. В книге с классовых позиций дается оценка деятельности разведки Белого движения, встречаются рассуждения о том, что в тайной войне нет места для морали{3}.
В 1920-е годы закладывались основы научной разработки различных проблем Гражданской войны. В трудах Н.Е. Какурина и Н.А. Корнатовского дана характеристика антибольшевистского подполья, описаны мероприятия советской власти по его ликвидации, без серьезных доказательств упоминается о связи нелегальных организаций с белогвардейской разведкой{4}.
Второй историографический период (1930-е — середина 1950-х гг.) характеризуется превосходством идеологии над исторической наукой, что находило подтверждение в тенденциозной интерпретации событий Гражданской войны, обвинении белогвардейцев, их скрытых сторонников из числа духовенства, военспецов и пр. Поэтому нельзя назвать случайным издание в 1930 году в серии «Библиотечка воинствующего атеиста» брошюры «Церковь и контрразведка. Контрреволюционная и террористическая деятельность церковников на Юге в годы Гражданской войны»{5}. «Специалист по борьбе с религией» Б.П. Кандидов раскрыл различные формы участия духовенства в деятельности деникинских спецслужб. Используя архивные источники, автор показал структуру, организацию, штатную численность контрразведывательных органов, подчиненных штабу главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР), а методы работы спецслужб — по воспоминаниям советских и белогвардейских участников войны. Вместе с тем в брошюре отсутствует критический анализ фактов, превратно истолкованы слова А.И. Деникина о привлечении на работу в контрразведку чинов бывшего жандармского корпуса.
В третий период (вторая половина 1950-х — 1991 г.) были предприняты попытки преодоления некоторых идеологических стереотипов, однако они не оказали принципиального влияния на историческую науку. Гражданская война также рассматривалась с классовых позиций: победы красных объяснялись превосходством социализма над капитализмом. Белое движение и, разумеется, его спецслужбы по-прежнему оставались вне рамок исследовательского процесса.
В беллетризованных произведениях В.А. Клименко, М.В. Рыбакова, С.З. Острякова и других авторов, прославлявших героизм и доблесть чекистов в борьбе с «контрреволюцией», пересказывались уже известные факты разгрома нелегальных организаций в Москве и Петрограде в 1919 году{6}. Даже выдержавшая четыре издания двухтомная монография Д.Л. Голинкова{7}, в которой антисоветское подполье периода Гражданской войны получило наиболее полное отражение, написана на основе ранее опубликованных материалов. По всей видимости, из-за недостаточной источниковой базы в вышеназванных книгах историки не приводят конкретных доказательств связи подпольных организаций с белогвардейской разведкой. Вместе с тем авторы сходятся во мнении, что заговоры и мятежи «контрреволюцией» готовились при активном участии иностранных спецслужб.
Изучая большевистские подпольные организации, советские исследователи не могли обойти вниманием белогвардейские карательные структуры. Так, И.Ф. Плотников пишет о создании при правительстве А.В. Колчака органов контрразведки, политического сыска и милиции{8}.
Монография историка М.И. Стишова, выполненная на обширной источниковой базе, представляет собой серьезный научный труд о большевистском подполье и партизанском движении в Сибири. Расставив акценты в соответствии с марксистско-ленинской методологией, ученый тем не менее отмечает политическую пассивность и малочисленность пролетариата Сибири, растворившегося в общей массе крестьянского и городского «мелкобуржуазного» населения. Автор объективно отразил причины провалов многих подпольных организаций, вызванных, по его мнению, бдительностью сотрудников белогвардейских спецслужб{9}.
В советский период по идеологическим соображениям белогвардейские спецслужбы не изучались даже в специализированной литературе. Так, в учебнике, изданном Высшей Краснознаменной школой (ВКШ) КГБ при Совете министров СССР в 1977 году под грифом «Совершенно секретно»{10}, лишь вскользь упоминается о разведке Белого движения в совокупности с контрреволюционным подпольем.
Историографический анализ опубликованной литературы советского периода позволяют сделать вывод, что разведка и контрразведка Белого движения не являлись предметом самостоятельного изучения, поскольку идеологические догмы и недоступность источниковой базы исключали возможность комплексного и объективного исследования белогвардейских спецслужб.
Начало российской историографии отмечается поиском новых методологических подходов в изучении прошлого страны. Рассекречивание ранее недоступных исследователям архивных документов послужило основанием для формирования историографии отечественных спецслужб. Тем не менее, несмотря на новые тенденции в мировоззренческом восприятии, в российской исторической науке прослеживается, по мнению автора, искусственное разделение единого процесса эволюции отечественных разведывательных и контрразведывательных служб на два хронологических этапа: дореволюционный и советский. Лишь в некоторых работах исследователей история царской военной контрразведки, Департамента полиции (ДП), Отдельного корпуса жандармов (ОКЖ) и советских органов безопасности в соответствии с принципом историзма рассматривается как единый процесс{11}. Историк А.А. Иванов, в частности, предлагает Гражданскую войну рассматривать как один из этапов развития отечественных органов безопасности{12}.
Авторы коллективной монографии «Государственная безопасность России: история и современность», исследовав историю российских специальных служб в XX—XXI веках, пришли к выводу, что на протяжении всего своего существования «…система выполняла функции защиты не только широко понимаемых национальных интересов страны, но и сменявших друг друга разновидностей в сущности одного — авторитарного типа властвования»{13}.
Разведка и контрразведка Белого движения в ходе своего становления воспользовалась кадрами, опытом строительства и нормативно-правовой базой спецслужб Российской империи, поэтому автор обращался к трудам по истории разведки{14}, контрразведки{15} и политической полиции{16}.
В огромном массиве литературы по истории советских органов безопасности пока нет общедоступных обобщающих трудов по истории ВЧК (1917—1922 гг.), а также работ, анализирующих конкретные направления деятельности чекистов в годы Гражданской войны, в частности, проведение оперативно-розыскных мероприятий по выявлению агентуры белогвардейской разведки.
Проанализировав работы по истории ВЧК, профессор В.И. Голдин, на наш взгляд, справедливо отметил, что историки «…еще весьма далеки от завершенности в изучении рассматриваемой темы… Процесс становления советских спецслужб требует рассмотрения в органичном единстве с деятельностью антибольшевистских и зарубежных спецслужб…»{17}
В немногочисленных работах по истории ВЧК антибольшевистские спецслужбы глубоко не анализируются, авторы, обращаясь к уже известным фактам, акцентируют внимание на борьбе чекистов с контрреволюцией и саботажем, антисоветским подпольем, а также на карательных функциях советских органов госбезопасности в годы Гражданской войны{18}.
Вместе с тем следует отметить появление в последние годы работ, в которых в разной степени отражено функционирование разведки и контрразведки Белого движения.
В монографии А.Л. Кубасова, посвященной борьбе чрезвычайных комиссий с контрреволюцией на Европейском Севере России, фрагментарно обозначена деятельность военно-регистрационной службы Северной области, частично показано противодействие местных ЧК и особых отделов разведывательно-подрывной деятельности штаба Северной армии. Ученый подчеркивает, что действия спецслужб противоборствующих сторон в годы Гражданской войны диктовались безжалостными правилами в борьбе за выживание{19}.
Дальневосточный историк А.Д. Показаньев в книге «На крутых поворотах» объективно отразил роль советских, белогвардейских и японских спецслужб в борьбе за власть на Амуре в 1917—1922 годах, привел примеры внедрения агентуры белогвардейской контрразведки в большевистские подпольные организации на Дальнем Востоке{20}.
В книге И. Симбирцева анализируются действия ВЧК в Советской России, на фронтах и в тылу белых армий, приводятся факты проникновения белогвардейских разведчиков в Разведупр РККА, Петроградскую ЧК, штаб одного из фронтов Красной армии и т.д. Автор заостряет внимание на том, что ВЧК по масштабам и жестокости проведения карательных акций значительно превосходила белогвардейскую контрразведку{21}.
К. Дегтярев и А. Колпакиди в своей книге под символичным названием «СМЕРШ», сославшись на уже опубликованные ранее исследования и документы, фрагментарно отразили некоторые особенности белогвардейского шпионажа{22}.
Автор допускает, что в практике противоборства советских и белогвардейских спецслужб имели место и другие факты противоборства ВЧК с белогвардейской разведкой. Однако до сих пор широкой научной общественности мало что известно о конкретной оперативной работе центрального аппарата, территориальных органов и особых отделов ВЧК. Думается, что это направление деятельности советских органов государственной безопасности достойно отдельного исследования.


Среди обширной литературы по истории отечественной разведки следует выделить двухтомник «Империя ГРУ: Очерки истории российской военной разведки», охватывающий значительный период: с начала XIX века по настоящее время. Авторы ввели в научный оборот огромный, должным образом обобщенный и хорошо структурированный фактический материал. В книге эпизодами затрагивается история белогвардейской разведки и контрразведки, приведены примеры успешных действий советских военных разведчиков в тылу деникинских и колчаковских войск{23}.
Рассматривая вопросы создания, становления и деятельности органов военной разведки Народно-революционной армии Дальневосточной республики (НРА ДВР) и большевистской «партийной» разведки, доктор исторических наук О.В. Шинин уделяет внимание их противоборству с контрразведкой Временного Приамурского павительства{24}.
Таким образом, в отечественной историографии не обнаружены комплексные фундаментальные работы истории ВЧК и военной разведки РККА в годы Гражданской войны, в которых бы получили должное отражение структура, организация и деятельность спецслужб Белого движения.
Ликвидация политической цензуры, рассекречивание архивных документов способствовали появлению монографий, диссертаций и научных статей по истории Белого движения.
При комплексном изучении белогвардейских правительств и армий, их внешней и внутренней политики, боевых действий, массового террора, повстанческого движения ученые так или иначе затрагивали деятельность разведки и контрразведки{25}.
В монографии Е.В. Волкова, посвященной офицерскому корпусу вооруженных формирований А.В. Колчака, показаны основные направления деятельности белогвардейских спецслужб в Сибири, выявлены мотивы сотрудничества строевых офицеров с колчаковской разведкой{26}.
В книге «Гражданская война в России» прослеживаются симпатии автора к большевикам и несколько предвзятое отношение к их противникам. Используя ранее опубликованные факты, С.С. Миронов описал действия белогвардейской разведки и подпольных организаций в советском тылу. Поэтому вряд ли можно согласиться с аннотацией издательства, в котором говорится, что книга «рассказывает о малоизвестных страницах истории Гражданской войны в России»{27}.
Написанная на архивных документах, дневниках и воспоминаниях участников Белого движения книга историка Н.Д. Карпова знакомит читателей с завершающим периодом Гражданской войны. Автор подробно изображает противоборство белогвардейской разведки и Особого отдела ВЧК на этапе подготовки и во время проведения П.Н. Врангелем десантной операции на Кубань. Книга снабжена научно-справочным аппаратом, что придает ей научную ценность{28}.
Представляют интерес кандидатская диссертация и статьи Л.Н. Варламовой, в которых критически рассмотрены проблемы военного строительства армии А.В. Колчака в 1918—1919 годах. В ее работах получил отражение процесс создания и развития органов разведки, контрразведки и военного контроля Уфимской директории и колчаковского режима{29}.
Современные историки Белого движения достаточно основательно изучили деятельность белогвардейских подпольных организаций и политических центров на территории Советской России{30}.
Глубоко изучил деятельность антибольшевистского подполья в столице историк А.В. Ганин. Результаты его труда по данной проблеме представлены в книге «“Мозг армии” в период “Русской Смуты”», в которую также включены ранее опубликованные статьи и отдельные документы, касающиеся сложных и малоизученных вопросов участия Генерального штаба в Гражданской войне, в том числе и разведывательная деятельность{31}.
Устойчивый интерес к истории разведывательных и контрразведывательных органов, как к самостоятельному объекту изучения, у отечественных ученых начал проявляться в конце 1990 — начале 2000 годов, что обусловлено появлением ряда научных работ по данной проблематике. За истекшее время по данной проблематике издано несколько монографий{32}, написаны десятки научных статей, защищены докторская и кандидатские диссертации{33}.
Монография историка А.А. Здановича посвящена исследованию личности одного из руководителей спецслужб Юга России В.Г. Орлова. На основе широкого круга источников автор проследил борьбу своего героя с ВЧК, показал подходы высшего командования Добровольческой армии и ВСЮР к комплектованию органов контрразведки личным составом. Исследователь справедливо отмечает, что у А.И. Деникина контрразведка комплектовалась строевыми офицерами и чиновниками, а жандармы в основном «служили не по своей специальности». В научном труде рельефно показано, как профессиональные действия В.Г. Орлова способствовали разгрому большевистского подполья в Одессе{34}.
В 2009 году вышла в свет книга мурманского историка А.А. Иванова, в которой раскрыты особенности формирования, развития и деятельности Особых отделов ВЧК и белогвардейской контрразведки на Севере, Востоке и Юге России. Особенно информативным является параграф, посвященный спецслужбам противоборствующих сторон на Северном фронте. В освещении деятельности контрразведывательных структур (КРС) других фронтов автор не избежал фактологических лакун, объяснимых слабой источниковой базой{35}.
Два года спустя А.А. Ивановым была издана монография, посвященная контрразведке (советской и белогвардейской) Русского Севера. На обширном фактическом материале автор исследует формирование и эволюцию организационно-штатной структуры, нормативно-правовую базу, особенности комплектования кадрами белогвардейской контрразведки, а также ее противостояние с советской разведкой и большевистским подпольем{36}. Данной проблематике посвящена и диссертация А.А. Иванова.
Вторая диссертация, посвященная белогвардейским спецслужбам, тоже носит региональный характер. Историком А.А. Рецем рельефно показана зависимость эффективности работы органов безопасности и МВД от внутренней политики антибольшевистских правительств Сибири (в 1918—1920 гг.) и несовершенство системы государственного и военного управления. В то же время вне поля зрения историка оказалось такое важное направление работы контрразведки, как противодействие советскому и иностранному шпионажу{37}.
Автор ряда работ по истории Гражданской войны В.Г. Бортневский одним из первых в России обратился к истории спецслужб Белого Юга. В своих статьях ученый раскрыл структуру, организацию разведки и контрразведки Добровольческой армии и ВСЮР, показал их место и роль в системе деникинской диктатуры. Историк справедливо отмечает, что результаты работы контрразведки связаны с самоотверженной и высокопрофессиональной деятельностью одиночек, а не с белогвардейской политической системой{38}.
В статье В.Ж. Цветкова впервые рассмотрена организация, структура, отдельные персоналии, задачи и методы работы спецслужб всех белогвардейских режимов. В публикации представлены интересные примеры организации разведки и контрразведки в условиях разлаженного государственного аппарата, в сложной обстановке военного времени{39}. Анализ конкретных операций, специфика их подготовки и проведения остались за рамками исследования.
В основном же историография по данной теме исследования носит ярко выраженный территориальный характер. Наиболее полное отражение в научной литературе получили разведывательные и контрразведывательные органы белогвардейских правительств и армий на востоке страны, что объясняется и масштабностью их деятельности, и обширной источниковой базой — комплексом архивных документов, воспоминаниями участников событий.
Колчаковской контрразведке посвящены работы Н.В. Грекова{40} и Е.А. Корневой{41}. Историк Ю.Н. Ципкин в своих статьях показал борьбу белогвардейских спецслужб с коммунистическим подпольем на Дальнем Востоке{42}.
Разведывательные органы белой Сибири и направления их деятельности стали предметом изучения в работах Н.В. Грекова{43}, Д.Ю. Исповедникова{44}, А.Л. Посадскова{45}, В.И. Шишкина{46}.
В статьях историков А.А. Иванова и В.Н. Ильина раскрыта особенности строительства и функционирования военно-регистрационной службы и ее низовых органов на Севере России. Авторы обращают внимание на преемственность спецслужб с ранее существовавшей системой, показывают особенности борьбы с большевистским подпольем и агитацией в условиях Севера{47}.
Нет отдельных исследований по истории спецслужб Северо-Западной армии. Фрагментарно отражены организация и деятельность контрразведки в вышеназванных работах А.В. Смолина, В.Ж. Цветкова и др. Данное обстоятельство связано в первую очередь со слабой источниковой базой. В РГВА имеется лишь незначительный комплекс документов по Северо-Западной армии. По данным историка-эмигранта Н.Н. Рутыча, все дела разведывательного и контрразведывательного отделений по приказу Н.Н. Юденича в январе 1920 года были уничтожены. Этих документов не обнаружено в Бахметьевском архиве Колумбийского университета и в архиве Гуверовского института войны, революции и мира Стэндфордского университета. Они не упоминаются и «В описи дел Северо-Западной армии, отправленных в Америку»{48}.
В историографии исследуемой темы в самостоятельный блок автором выделены работы по отдельным персоналиям, которые еще мало изучены и представляют широкое поле деятельности для историков.


Исторический очерк И.В. Голоскокова впервые представляет широкой общественности ранее неизвестного военного разведчика, ученого и педагога, одного из первых руководителей советской военной разведки и в то же время 2-го генерал-квартирмейстера штаба ВГК и начальника штаба Восточного фронта (А.В. Колчака) генерал-майора П.Ф. Рябикова{49}.
В.Ж. Цветков критически оценил деятельность основоположника спецслужб Белого движения на Юге России полковника С.Н. Ряснянского, руководившего разведывательным и контрразведывательным отделениями Добровольческой армии и ВСЮР, а также лично выполнявшего специальные задания белогвардейского командования на Украине{50}.
Что стало с белогвардейскими спецслужбами после окончания Гражданской войны, как сложились судьбы сотрудников разведки и контрразведки, оказавшихся за рубежом? Ответы на эти и другие вопросы находятся в литературе, посвященной белоэмиграции{51}. Белое движение, потерпев поражение в Гражданской войне, продолжило борьбу против Советской России из-за рубежа. В деятельности созданных белоэмигрантских спецслужб принимали участие офицеры, служившие в разведывательных и контрразведывательных структурах белогвардейских режимов.
В историографии русского зарубежья белогвардейские спецслужбы не стали объектом внимания со стороны ученых-историков и участников Гражданской войны. Отчасти это объясняется тем, что документы, хранившиеся в Русском зарубежном историческом архиве в Праге, в межвоенный период оставались недоступными для исследователей. «Необходимо подчеркнуть, что Р.З.И. Архив (Русский зарубежный исторический архив. — Авт.) является в настоящее время и останется в ближайшие годы учреждением, которое лишь собирает документы и предохраняет их от возможной гибели, — писал в 1938 году директор архива Я. Славик. — Еще не пришло время для выполнения Р.З.И. Архивом второй своей задачи — быть сокровищницей исторических материалов, открытой для исследователей»{52}. Но все случилось иначе. После окончания Второй мировой войны, в 1946 году, архив был вывезен в СССР.
Оказавшиеся в эмиграции белогвардейские разведчики и контрразведчики не оставили после себя исследовательских или мемуарно-исследовательских трудов о деятельности спецслужб в годы Гражданской войны. В частности, генерал-майор П.Ф. Рябиков, являвшийся крупным специалистом в области теоретических разработок по организации разведки, по неизвестным автору причинам не опубликовал написанную за границей работу, рукопись которой сегодня хранится в ГАРФ. Не исключено, что этому воспротивились чешские коллеги генерала, которым он оказывал помощь в создании службы военной разведки в период своего проживания в Праге{53}.
Следует принять во внимание, что у эмигрировавших профессионалов спецслужб царского режима и Белого движения, находившихся в поле зрения внешней разведки ОПТУ—НКВД, были основания опасаться мести со стороны спецслужб Советской России{54}.
Исключением являются лекции генерала Н.С. Батюшина на зарубежных Высших военно-научных курсах в Белграде (в 1933— 1938 гг.), изданные в Софии в 1939 году в виде отдельной книги (переизданы в 2002 году){55}.
В своем труде, созданном посредством обобщения опыта функционирования разведки и контрразведки в начале XX века, генерал дал критическую оценку деятельности спецслужб Белого движения.
Анализ литературы русского зарубежья показывает, что белогвардейские разведывательные и контрразведывательные органы изредка упоминались в мемуарно-исследовательских работах видных деятелей Белого движения.
Одним из первых издал за рубежом книгу бывший главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант А.И. Деникин, материалы к ней он начал собирать еще в годы Гражданской войны. Субъективной и эмоциональной является его оценка сил большевиков. Из мемуаров следует, что ситуация в Советской России белогвардейцами изучалась по разным источникам, в том числе и по донесениям разведки, которым не всегда давалась объективная оценка. Освещая внутренние проблемы Белого Юга, А.И. Деникин упоминает о работе контрразведывательных и сыскных органов, отзываясь о них отрицательно{56}.
В «Записках» главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля достаточно внимания уделено проблеме обеспечения безопасности тыла в Крыму в 1920 году. Он подробно раскрывает военную и социально-политическую обстановку на полуострове, дает ей оценку, обосновывает принятое решение о проведении реорганизации военно-управленческого аппарата и объединения в одну структуру органов военной контрразведки и внутренних дел. Ценность мемуарам придает большое количество документов — приказов, телеграмм и т.д.{57}
В группе работ мемуарно-исследовательского характера привлекают внимание воспоминания генерала А.С. Лукомского{58}, принимавшего активное участие в формировании Добровольческой армии. Несмотря на некоторый субъективизм, признаваемый даже самим автором, в мемуарах дана объективная оценка проблемам реорганизации контрразведки и профессиональным качествам ее личного состава.
Анализ иностранной литературы свидетельствует о том, что история Гражданской войны в России, Белого движения является предметом изучения западных ученых. Одной из идей англо-американской историографии является оправдание иностранной интервенции ради охраны военных складов в Архангельске, Владивостоке и Мурманске от немецких военнопленных, помощи чехам и т.д. В частности, некоторые американские ученые указывают на стремление Великобритании и США продолжить войну с Германией, подчеркивают антисоветский характер интервенции{59}. По всей видимости, последнее обстоятельство в некоторой степени объясняет тематику работ по истории спецслужб противоборствующих сторон в годы Гражданской войны.
В книге Д. Фоглезонга отражены различные аспекты тайной войны (разведка, пропаганда и т.д.) с Советской Россией, которые, по мнению автора, привели к отрицательным результатам — помогли большевикам подавить сопротивление противника{60}. Исследователь Э. Ротштейн пишет об участии британской разведки в подготовке военных заговоров и мятежей против советского правительства{61}.
Из анализа литературы следует, что в западной историографии деятельность спецслужб интервентов рассматривается сквозь призму борьбы разведок стран Антанты с большевиками{62}. При этом историки не затрагивают вопросы разведывательной деятельности Великобритании, Германии, США и Франции против белогвардейских режимов, тем самым замалчивая геополитические цели интервенции.
Проблемы противоборства западных и советских спецслужб, красного террора рассматриваются в литературе, посвященной истории ВЧК. Иностранных исследователей она интересовала в качестве тайной полиции, машины репрессий, столпа, на который опирался «коммунистический тоталитарный режим»{63}. В зарубежных изданиях, различных по широте проблематики, не рассматривается борьба ВЧК с белогвардейскими разведслужбами.
Одним из немногих зарубежных исследователей, кто обратился к контрразведке Белого движения, является французский историк Н.Г. Росс. Раскрывая различные стороны деятельности генерала П.Н. Врангеля (проведение военных операций, осуществление внешней и внутренней политики и т.д.), ученый акцентировал внимание на принятых главнокомандующим Русской армией мерах по контролю над контрразведкой со стороны правоохранительных органов. Именно эти меры, по мнению автора, способствовали оздоровлению обстановки в белогвардейских спецслужбах. В книге в описательной форме отражена борьба врангелевской контрразведки с большевистским подпольем{64}.
В брошюре зарубежных исследователей J. Russell, R. Cohn показаны условия возникновения «Азбуки», ее цели и задачи, финансирование, некоторые приемы разведывательной работы{65}.
После распада СССР историки вновь образовавшихся на постсоветском пространстве суверенных государств начали писать «свою историю», в том числе обратились к истокам национальных спецслужб.
В монографии ректора академии Службы безопасности Украины B.C. Сидака, которая основывается преимущественно на материалах почти трех десятков архивных фондов, исследуются ключевые вопросы деятельности органов безопасности Украинской народной республики (УНР), Украинской державы гетмана П.П. Скоропадского, Западно-Украинской народной республики (ЗУНР) в 1917—1920 годах. Особое внимание автор уделил особенностям государственной политики в сфере обеспечения безопасности, правовому регулированию, кадровому составу, формам и методам работы украинских спецслужб названных украинских государственных образований. Изучая Гражданскую войну с точки зрения борьбы украинского народа за независимость от России, автор рассматривает Белое движение как шовинистическую организацию, в связи с чем достаточно внимания уделяет противоборству украинских спецслужб с деникинской разведкой и контрразведкой{66}.
В ряде публицистических работ фрагментами отражены вопросы противодействия между разведывательным и контрразведывательным органами ВСЮР и спецслужбами Н.И. Махно, а также гетмана П.П. Скоропадского{67}.
Из зарубежных ученых непосредственно к белогвардейским спецслужбам обратился крымский исследователь В.В. Крестьянников. В статье, изданной в «Русском сборнике», он осветил становление и совершенствование структуры деникинской и врангелевской контрразведок в Крыму, показал их формы и методы работы в борьбе с большевистским подпольем{68}.


Таким образом, эмигрантская и собственно зарубежная историография не выделила спецслужбы Белого движения, за редким исключением, в самостоятельный объект исследования, а рассматривала их деятельность фрагментарно, если в этом возникала необходимость при изучении других вопросов. Доктор исторических наук В.И. Голдин, обращая внимание на слабую изученность деятельности спецслужб в годы Гражданской войны, справедливо отметил: «Подлинная история невидимой войны данной поры — это сложнейшее противоборство большевистских, антибольшевистских и зарубежных спецслужб, а раскрыть его можно лишь привлекая и сопоставляя источники разных сторон и стран, что, в свою очередь, предполагает активный диалог по этим проблемам российских и зарубежных исследователей»{69}.
По мнению автора, историография по теме исследования может перейти на качественно новый уровень лишь в случае интеграции с историографией советских и иностранных разведок и контрразведок периода Гражданской войны в России.
Источниковую основу исследования составили неопубликованные (архивные) и опубликованные документы, воспоминания участников Гражданской войны, периодическая печать, научно-справочная литература. При этом предметом анализа выступают только источники, содержащие непосредственную и опосредованную информацию по рассматриваемой проблеме, которые вовлечены или могут быть вовлечены в научный оборот.
В фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ) и Российского государственного военного архива (РГВА) сосредоточен уникальный комплекс источников, образовавшихся в процессе строительства и функционирования белогвардейских органов власти и вооруженных сил, в том числе и спецслужб. Белогвардейские разведывательные и контрразведывательные подразделения являлись элементами фронтовых и тыловых военно-управленческих структур, их формирование, развитие и функционирование так или иначе пересекались с разными органами государственной власти.
Принимая во внимание естественную распыленность документов по множеству архивных фондов, автор попытался дать целостную характеристику их состава и содержания как потенциальных объектов исследования.
Прежде всего, отметим, что ГАРФ хранит фонды учреждений (в том числе и военных) белогвардейских правительств, действовавших на территории бывшей Российской империи в годы Гражданской войны, а также архивные коллекции и личные фонды. Их документы раскрывают структуру, организацию, штатный состав и различные направления деятельности разведки и контрразведки.
Богат документами по теме исследования фонд «Контрразведывательная часть особого отделения отдела Генерального штаба Военного управления при главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России. Екатеринодар. [1917—1920]», в котором находятся доклады начальника особого отделения полковника В.В. Крейтера начальнику части Генштаба военно-морского отдела генерал-лейтенанту В.Е. Вязьмитинову по реорганизации контрразведки применительно к условиям Гражданской войны. В агентурных записках, рапортах, докладах, сводках сведений, телеграммах отражены такие направления деятельности контрразведки, как борьба со шпионажем и жандармско-полицейские функции.
Архивные документы подтверждают ведение жесткой, а порой и жестокой борьбы контрразведки Юга России с большевистским подпольем. В сводках руководители спецслужб не только констатировали факты разоблачений и ликвидации нелегальных организаций, но иногда пытались анализировать причины, благоприятствовавшие успехам большевистской пропаганды.
В том же архивном фонде сохранились документы не только контрразведывательной части (КРЧ) особого отделения и подчиненных ей низовых структур, но и контрразведывательных органов управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР, а также материалы особого отделения отдела Генштаба. Высокой степенью информативности выделяется «Конспект наиболее существенных вопросов политической, экономической, финансовой и социальной разведки за границей», дающий полное представление о сфере интересов стратегической разведки.
Архивные коллекции ГАРФ представляют самостоятельный интерес для исследования, их документы раскрывают структуру, организацию и деятельность белогвардейской стратегической разведки (телеграммы, инструкции военным представителям и военным агентам и т.д.). Например, в «Коллекции материалов правительства Врангеля во время его пребывания в Крыму» (1920) имеются отчеты, сводки особого отделения отдела генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего Русской армией.
«Коллекция документов Российского правительства. 1918— 1920» включает стенограмму допроса А.В. Колчака, в которой сообщается о формировании контрразведывательных органов на Дальнем Востоке в 1918 году, а также постановление Совета министров о правах и обязанностях чинов военной контрразведки по производству расследований и краткую записку об организации германской разведывательной и агитационной службы в Сибири в 1918 году.
В «Коллекции документов штаба Колчака» за 1918—1920 годы имеются разведывательные сводки штаба ВГК, доклад начальника отдела контрразведывательной и военно-контрольной службы управления 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК полковника Н.П. Злобина, рапорты тайного агента разведки чехословацкого корпуса Джона майору Марино.
Информацию о деятельности спецслужб содержат и личные фонды. В частности, в фонде профессора Академии Генерального штаба генерала П.Ф. Рябикова помимо его воспоминаний о реорганизации спецслужб в июне 1919 года, структуре разведывательных и контрразведывательных органов штаба Верховного главнокомандующего (ВГК) находятся и нормативно-правовые документы: «Указания по разведывательной службе в штабах и частях войск», «Наставление агенту наружного наблюдения», приказ о формировании управления 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК от 9 июля 1919 года. В многочисленных разведывательных и военно-политических сводках получили отражение все перипетии международной политики периода Гражданской войны, дан подробный анализ отношения ведущих стран Европы к России — белой и красной.
В РГВА представляет интерес документация центральных и окружных органов управления, учреждений, соединений и частей белых армий.
Приказы генералов А.И. Деникина и П.Н. Врангеля из фонда «Штаб главнокомандующего Русской армией (бывший штаб главнокомандующего Добровольческой армией, штаб главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России)» за 1917—1920 годы дают представление о процессе развития разведывательных и контрразведывательных органов штаба Добровольческой армии, ВСЮР и Русской армии.
Инструкция для ведения агентурного делопроизводства контрразведывательными органами предназначалась для обеспечения секретности, систематизации, регулирования, учета розыскной работы и устанавливала обязательный для всех контрразведывательных отделений (КРО) порядок агентурного делопроизводства.
В фонде имеются разведывательные сводки штаба главнокомандующего ВСЮР, свидетельствующие о том, что белогвардейская разведка постоянно следила за численностью и вооружением войск РККА на Южном фронте, перемещениях частей, знала месторасположение штабов, командный состав фронта и армий, а также располагала отдельными данными стратегического характера — об организации управления Красной армией, общей численности советских войск, экономическом положении Советской России и т.д.
Документы о политических центрах Добровольческой армии — приказ об их формировании, задачи, временные штаты, программа срочных донесений, доклады начальников центров — отложились в фонде «Особое отделение отдела Генерального штаба Военного управления при главнокомандующем ВСЮР» (за 1918—1920 гг.). Здесь изложены задачи стратегической и прифронтовой разведки, представлены списки чинов особого отделения и КРЧ, другие документы, отражающие различные направления деятельности правительственной разведки — сводки сведений, многочисленные агентурные записки, телеграммы.
Незначительная часть материалов по разведке и контрразведке имеется в фондах штабов некоторых белогвардейских вооруженных формирований: Всевеликого войска Донского, Астраханского казачьего войска, Добровольческой и Донской армий, Добровольческой армии Одесского района, войск Новороссийской и Киевской областей, отдельных контрразведывательных пунктов.
Процесс создания, развития и функционирования разведывательных и контрразведывательных органов белой Сибири отражен в приказах, временных штатах, положениях, разведывательных сводках, докладах, военно-политических обзорах, отчетах, хранящихся в фондах «Штаб Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России» (1918—1919 гг.) и «Главный штаб Военного министерства» (1918—1919 гг.).
Нельзя не акцентировать внимания на крупнейшем собрании документов по вопросам строительства и функционирования контрразведывательных органов из фонда «Отдел контрразведки штаба Верховного главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России» (1918—1919 годы), которое можно условно разделить на две части. К первой относятся административно-строевые документы: приказы по отделу контрразведки; временное положение о военной контрразведке во внутренних округах; списки личного состава контрразведывательных подразделений; политические и агентурные сводки отдела контрразведки и военного контроля; доклады руководителей о деятельности органов контрразведки, настроении в войсках и среди населения, восстаниях против власти А.В. Колчака, о подпольных организациях, неблагонадежности отдельных лиц; отчеты о деятельности военного контроля армий и американцев на Дальнем Востоке.
Значительную часть составляют судебно-следственные документы: протоколы допросов и переписка о производстве дознаний и арестах военнопленных, обвиняемых в принадлежности к партиям большевиков, эсеров; материалы по обвинению подозреваемых военнослужащих соединений и частей в антиправительственной агитации, шпионаже, распространении слухов; рапорты начальников контрольных пунктов об арестах и заключении лиц, подозреваемых в антиправительственной агитации, протоколы их допросов, розыскные листы.


Немало документов о деятельности колчаковских спецслужб рассредоточено по фондам штабов армий. Они значительно дополняют вышеназванные документальные комплексы.
Тыловые военные округа представлены самостоятельными фондами, в которых также имеются документы по организации колчаковской агентурной разведки в сопредельных странах. В фондах «Управление Иркутского военного округа» (1917—1920 гг.), «Штаб Омского военного округа» (1918—1919 гг.), «Штаб Приамурского военного округа» (1917—1920 гг.) сконцентрированы донесения и сводки о военно-политическом положении в Китае, Корее, Монголии и Японии, дислокации китайских и японских воинских частей на русском Дальнем Востоке и в Маньчжурии. В процессе переписки в штабах военных округов откладывались разведывательные сводки штабов Верховного главнокомандующего, Восточного фронта, Сибирской армии, некоторых корпусов, а также агентурные сведения о боевом составе Красной армии, схемы расположения ее частей и т.д.
В фондах РГВА документы спецслужб белых армий по отдельным регионам представлены неодинаково: большая их часть относится к Востоку России, к военной администрации адмирала А.В. Колчака, меньшая — к Югу России, а источников по Северу, Северо-Западу содержится немного. Тем не менее приказы, временные штаты, положения из фондов «Штаб главнокомандующего всеми русскими вооруженными силами на Северном фронте» (1917— 1920 гг.), «Штаб Северо-Западной армии (бывший штаб Отдельного корпуса Северной армии, штаб Северной армии)» (1918—1920 гг.) раскрывают структуру спецслужб в этих регионах.
Завершая характеристику фондов ГАРФ и РГВА, необходимо отметить, что в этих архивах хранится достаточно значительный массив документов, позволяющий исследовать процесс формирования и развития разведки и контрразведки белогвардейских правительств и армий на протяжении Гражданской войны. Приказы лидеров Белого движения и военачальников различного уровня отражают все структурные и организационные изменения белогвардейских разведорганов. Однако есть и существенные пробелы. Так, по понятным причинам, здесь отсутствуют источники, свидетельствующие о прекращении функционирования органов военного управления и, соответственно, подразделений разведки и контрразведки.
Документы контрразведывательных структур правительств и армий Юга России и Сибири позволяют раскрыть все функции органов безопасности.
В составе архивных коллекций крайне редки отчеты, анализирующие различные направления деятельности разведывательных и контрразведывательных органов их непосредственными и вышестоящими руководителями. Отсутствуют источники и по работе агентуры. Вероятно, они либо уничтожены, либо вывезены за границу после разгрома белых армий. На наш взгляд, по той же причине незначителен по объему массив документов, отражающих деятельность разведки, особенно на территории Советской России. Имеющиеся источники не позволяют однозначно говорить о связи между разведывательными органами А.И. Деникина, А.В. Колчака, Н.Н. Юденича и антисоветским подпольем в Москве, Петрограде, других городах.
Работа белогвардейских фронтовых разведывательных органов отразилась в инструкциях, разведывательных сводках, телеграммах, боевых расписаниях частей Красной армии. Однако по этим сведениям трудно судить, как повлияла добытая разведкой информация на результаты боевых действий.
К фондам Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) автор обращался также в поисках нормативно-правовых актов Российской империи, которыми руководствовались белогвардейские разведывательные службы.
Правнучка начальника колчаковской контрразведки Н.П. Злобина С. Енгалычева предоставила автору биографические сведения о своем родственнике, полученные из Государственного архива Хабаровского края (ГАХК).
Таким образом, архивные документы и материалы являются основой источниковой базы представленного на суд читателей труда.
Опубликованные сборники документов и отдельные документы весьма обширны и многообразны по своему содержанию, поэтому автор проанализировал только те источники, которые имеют непосредственное или косвенное отношение к данному труду.
Лидеры Белого движения при строительстве органов государственного и военного управления обращались к законодательной базе Российской империи{70}, внося в нее незначительные изменения в ходе Гражданской войны.
Представляет интерес «Положение о полевом управлении войск в мирное время», в котором определен принцип организации фронтовых органов военного управления царской России времен Первой мировой войны, их штатная структура, права и обязанности должностных лиц{71}. Это Положение принималось во внимание при создании белогвардейских спецслужб.
Нормативно-правовые акты публиковались в периодической печати и собраниях узаконений белогвардейских правительств. Так, газета «Вестник Временного Всероссийского правительства» 28 июля 1918 года опубликовала «Временное положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведки по производству расследований» от 17 июля 1917 года{72}, которым руководствовались лица, ответственные за организацию спецслужб в Сибири.
Поправки колчаковского Совета министров к Уголовному уложению 1903 года (их редакции отличались только объектами посягательств — император был заменен на Верховного правителя России){73}, «Положение о лицах, опасных для государственного порядка вследствие принадлежности к большевистскому буту», утвержденное российским правительством 11 апреля 1919 года{74}, служили правовой основой для деятельности судебных органов белогвардейских режимов.
Некоторые документы нормативно-правового характера были опубликованы в мемуарно-исследовательских работах лидеров Белого движения. Так, барон П.Н. Врангель в «Записках» процитировал свой приказ № 3248 от 28 мая 1920 года, запрещавший создание контрразведывательных подразделений комендантам городов и другим низшим органам власти на территории Крыма и возлагавший борьбу с большевиками только на наблюдательные пункты корпусов и дивизий{75}.
В 2008 году были изданы «Журналы заседаний Особого совещания при Главнокомандующем Вооруженными силами на Юге России», в которых фиксировались все обсуждавшиеся на заседаниях правительства вопросы и принимаемые решения в области государственного правления, внешней и внутренней политики. Среди значительного количества документов — постановление Особого совещания «Об уголовной ответственности участников становления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочнению», определявшее порядок работы судебно-следственных комиссий{76}.
Большую информационную ценность для исследования проблемы представляют документы белогвардейских спецслужб.
Ряд материалов был опубликован в 1928 году в альманахе «Белый архив», издававшемся Я.М. Лисовым в Париже. Среди них следует выделить доклады руководителей Таганрогского и Киевского центров Добровольческой армии, рапорты подполковника Генштаба N. представителю Добровольческой армии в Киеве, позволяющие выяснить характер деятельности белогвардейской разведки на Юге России против войск РККА. Вместе с тем пропущенные в тексте (видимо, из конспиративных соображений) фамилии красных командиров, наименования и порядковые номера советских вооруженных формирований (фронтов, армий) несколько снижают информативную ценность документов{77}.
Докладная, служебная и объяснительная записки действительного статского советника В.Г. Орлова, разведывательное задание военным представителям деникинской армии за границей, проект организации в Париже особого информационного бюро по русским делам, отчет о деятельности Харьковского центра разведывательного отделения штаба главнокомандующего ВСЮР, документы осведомительной организации «Азбука» и др. были опубликованы современными исследователями. В совокупности они дают представление о характере деятельности белогвардейской разведки за границей и на Юге России{78}.
Любопытным является рапорт начальника разведывательного отделения полковника С.Н. Ряснянского генерал-квартирмейстеру штаба главнокомандующего Добровольческой армией от 22 октября (4 ноября) 1918 года и прилагаемая к нему сводка показаний абхазских офицеров. Документы свидетельствуют о глубоких корнях грузино-абхазского конфликта в годы Гражданской войны, а также о контактах командования Добровольческой армии с абхазскими вождями{79}.
Автором использовались документы, образовавшиеся в результате деятельности органов власти и спецслужб Советского государства.
В протоколах заседаний Чрезвычайной следственной комиссии по делу А.В. Колчака, которые впервые вышли в свет в Ленинграде в 1925 году, содержатся данные о жизни и деятельности адмирала, оказавшегося в годы Гражданской войны Верховным правителем белой России и Верховным главнокомандующим ее вооруженными силами. Представляют интерес показания А.В. Колчака об организации органов белогвардейской контрразведки в Харбине. Подследственный отметил, что их задачей было выслеживание и аресты большевиков, которые проводились произвольно, без какой-либо связи с законностью{80}.
В 1994 году журнал «Отечественные архивы» опубликовал «Подлинные протоколы допросов А.В. Колчака и А.В. Тимиревой», а в 2003 году Институтом российской истории РАН и управлением регистрации и архивных фондов ФСБ РФ был издан сборник документов, куда наряду с другими материалами вошли протоколы допросов А.В. Колчака{81}.
В 2010 году отдельной книгой были изданы материалы следствия и дело заключенного крупного политического деятеля, депутата ряда Государственных дум, основателя и руководителя разведывательной организации «Азбука» В.В. Шульгин{82}. Для нашего исследования представляют интерес сведения об организации и деятельности «Азбуки».


В 20-е годы XX века документальные источники по Гражданской войне публиковались в большей степени для пропагандистских целей — дискредитировать Белое движение в общественном сознании. Сегодня, вновь переписывая историю, многие авторы убеждают своих читателей, что только советская власть виновата в массовом терроре, а белогвардейцы являлись мучениками, идейными борцами за спасение России.
Однако публикуемые в сборнике Истпарта Одесского окружного комитета КП(б)У документы, куда вошли протоколы заседания комиссии по раскопкам и похоронам расстрелянных 29 февраля 1920 года большевиков, а также воспоминания руководителя военно-революционного повстанческого штаба С.Б. Ингулова, свидетельствуют, что на территориях, занятых белыми, творилось не меньше злодеяний и бесчинств, чем в Советской России{83}. Участие одесской контрразведки в расправах над арестованными подтверждаются другими советскими и белогвардейскими источниками.
Среди документов советских спецслужб важное место занимает изданный в 1920—1922 годах двухтомник «Красная книга ВЧК». В ее основу легли материалы уголовно-следственных дел: антисоветские воззвания, разведывательные донесения, письма и другие документы, изъятые у членов антисоветского подполья, протоколы допросов арестованных, показания свидетелей на следствии, постановления коллегии ВЧК и приговоры революционных трибуналов. Однако в ходе репрессий 30-х годов XX века, жертвами которых стали авторы и составители книги, был уничтожен почти весь ее тираж, лишь несколько экземпляров уцелело в специальных хранилищах библиотек. С учетом возросшего в годы перестройки интереса к материалам и документам Гражданской войны и советских органов госбезопасности! «Красная книга ВЧК» была переиздана Политиздатом в 1989—1990 годах{84}.
В 1930 году ОПТУ в оперативно-розыскных целях под грифом «Совершенно секретно. Хранить наравне с шифром» издало брошюру «Список контрразведчиков, милиции, официальных чинов министерства внутренних дел белых правительств». В книге, составленной по материалам Центрального архива Октябрьской революции (ныне ГАРФ. — Авт.) представлены данные (фамилия, имя, отчество, должность) на 271 сотрудника контрразведки Сибири и Севера России. В настоящее время брошюра находится в коллекции материалов учреждений и воинских частей белых правительств ГАРФ{85}.
В сборниках документов, посвященных деятельности органов ВЧК, прослеживается связь антибольшевистских нелегальных организаций с иностранными представительствами и разведками, командованием белых армий, приведены факты подготовки нелегальными группами заговоров, восстаний, саботажа и передачи ими сведений военного характера в штабы противника{86}.
На основе рассекреченных архивных материалов в 1998 году был издан первый том сборника документов серии «Русская военная эмиграция 20—40-х годов. Документы и материалы», подготовленный специалистами Института военной истории МО РФ, Федеральной службы безопасности и Службы внешней разведки России. В книге первой первого тома «Исход» помимо сведений о возникновении и деятельности русской военной эмиграции за рубежом содержатся документы о врангелевских разведывательных органах. Агентурные сведения, доклад и докладная записка особого отдела Кавказского фронта частично дополняют характеристику организации разведки Русской армии на территории Советской России и раскрывают характер противоборства большевистских и белогвардейских спецслужб на Юге России в конце Гражданской войны{87}.
В учебно-методическом модуле «История России (Гражданская война в России, 1917—1922)» помещена подборка из 34 документов советской военной разведки, датированных сентябрем — октябрем 1920 года. Агентурные и разведывательные сводки, сводки сведений о противнике разведслужб Южного и Юго-Западного фронтов РККА позволяют дать оценку деятельности врангелевской контрразведки по противодействию советской разведке на заключительном этапе войны{88}.
Важным источником являются воспоминания участников Гражданской войны.
Оказавшиеся в эмиграции участники Белого движения оставили после себя огромное наследие в виде мемуаров, писем, дневников, которые были опубликованы отдельными книгами, а также в ряде сборников. Многие воспоминания переизданы в настоящее время{89}. По своей тематической направленности мемуаристика охватывает широкий спектр вопросов, начиная описанием боевых действий и заканчивая бытовыми сценами, что дает возможность историку «глубже почувствовать колорит того времени».
Очерк поэта и переводчика белоэмигранта Г.Я. Виллиама в 1920-х годах был издан дважды — сначала в Берлине, а затем и в Москве{90}. Надо полагать, советское государственно-политическое руководство решилось публиковать белогвардейского автора в пропагандистских целях. Но, как бы там ни было, сведения участника событий о коррупции в тылу ВСЮР и деникинской контрразведке претендуют на объективность по одной простой причине — они написаны человеком, сочувствующим Белому движению.
Среди многочисленных изданий русского зарубежья привлекают внимание воспоминания генерала Б.И. Казановича о поездке в 1918 году в Москву, опубликованные в «Архиве русской революции»{91}. Данная автором характеристика морально-деловых качеств членов подполья совпадает с оценками, зафиксированными в других источниках.
Весьма высок информационный потенциал «Дневника» барона А.П. Будберга, исполнявшего обязанности главного начальника снабжения при Ставке адмирала А.В. Колчака, а затем — управляющего военным министерством. Генерал не поскупился на критические замечания и в адрес контрразведки, к которой явно не питал симпатий, называя распухшим учреждением, пригревшим толпы шкурников и авантюристов{92}.
Член Северо-Западного правительства В.Л. Горн, продолжая на страницах своей книги начавшийся еще в годы Гражданской войны спор, кто над кем стоит — армия над правительством или правительство над армией, комментирует факты противоправных действий подчинявшейся военным контрразведки, расправлявшейся с арестованными без суда и следствия{93}.
Ценные сведения содержат воспоминания сотрудников спецслужб. В 1920 году бывший жандарм Н. Кравец под псевдонимом «Ника» опубликовал «Воспоминания жандармского офицера»{94}, в которых раскрыл организацию контрразведки и политического розыска в Крыму в 1920 году, дал характеристику личным и профессиональным качествам личного состава врангелевских спецслужб.
В воспоминаниях бывшего начальника Петроградского охранного отделения генерала К.И. Глобачева и следователя одесской контрразведки капитана С.М. Устинова также дана оценка кадровому потенциалу белогвардейских спецслужб на Юге России, показаны некоторые методы работы контрразведки{95}.
В.Г. Орлов в своей книге, изданной в 1932 году в Лондоне на английском языке (переиздана в России на русском языке в 1998 г. — Авт.), в беллетризованном виде рассказал о выполнении секретного задания в Петрограде, своих нелегальных контактах с представителями британской, германской и французской спецслужб, борьбе с большевистским подпольем в Одессе в качестве начальника отделения{96}.
Воспоминания и записки других белогвардейских разведчиков, выполнявших специальные задания в большевистском тылу в 1918—1919 годах, долгое время хранились в виде рукописей в архивах и были впервые изданы в России в 90-х годах XX века{97}.
Объективность этих источников следует взять под сомнение, поскольку ненависть авторов к советской власти нашла отражение в оценках событий, в стремлении завысить свои заслуги в борьбе с противником.
Субъективизм в той или иной степени присущ фактически любым воспоминаниям, особенно если их авторы являлись участниками масштабных, судьбоносных для страны военно-политических событий. Согласимся в данной связи с мнением историков Г.М. Ипполитова, В.Г. Казакова, В.В. Рыбникова, которые считают, что субъективизм белых мемуаров объясняется «синдромом побежденного и потерявшего Отечество», а красных — «эйфорией победителей, усиленной идеологизацией и политизацией»{98}.
Важным источником являются труды видных советских государственных, партийных и военных деятелей, участников большевистского подполья.
Представляют интерес отдельные книги и сборники воспоминаний организаторов, руководителей и рядовых членов подполья, чекистов, командиров и бойцов РККА{99}.
Несмотря на то что в них просматривается идеологизированный, тенденциозный подход к отражению действительности, свойственное тому времени преувеличение роли коммунистической партии по руководству борьбой народа против антибольшевистских сил, тем не менее в совокупности с архивными документами они помогают исследователю разобраться в хитросплетениях противоборства белогвардейской контрразведки и большевистского подполья.
Весьма ценным источником являются воспоминания председателя Сибирского революционного комитета (Сибревкома) И.Н. Смирнова. Изданные еще в 1926 году мемуары на полвека оказались запрятанными в спецхранах, а имя автора вычеркнуто из истории. По причине секретности И.Н. Смирнов далеко не все мог рассказать о работе руководимой им зафронтовой разведки 5-й армии в тылу колчаковских войск, противоборстве советских и белогвардейских спецслужб{100}. Поэтому образовавшиеся в воспоминаниях пробелы следует восполнять другими источниками.
О своей нелегальной работе в штабе Добровольческой армии в составе ВСЮР рассказал подпольщик П.В. Макаров. В книге «Адъютант Май-Маевского» изложен субъективный авторский взгляд на свое участие в дезорганизации функционирования белогвардейского штаба, работу деникинской контрразведки{101}, что предполагает ее использование в совокупности с другими документами.


Таким образом, при работе с мемуарами требуется тщательный, взвешенный подход, проверка фактов, по возможности, по другим источникам. В то же время мемуары, записки, дневники участников событий помогают исследователю ощутить атмосферу Гражданской войны во всем ее многообразии.
При разработке проблем Гражданской войны немаловажное значение имеет изучение материалов советской и белогвардейской периодической печати. Автор проанализировал центральную советскую периодическую печать как источник информации, использовавшийся белогвардейскими спецслужбами. В сводках сведений деникинской и колчаковской разведок приводятся данные о политике советского правительства, тяжелой экономической ситуации в стране, нарушениях в работе железнодорожного транспорта и т.д. И хотя источник полученных сведений в сводках не всегда указывался, автор допускает, что часть из них была получена агентурой из газетных публикаций. Так, в «Известиях ВЦИК» {102} важное место отводилось распоряжениям и действиям правительства, освещению экономической проблематики, ситуаций на фронтах, жизни рабочих, дипломатическим отношениям ленинского правительства России с другими странами. Анализ газетных публикаций, по мнению соискателя, давал возможность разведорганам Белого движения представлять политическую и социально-экономическую ситуацию в Советской России.
Среди газет, издаваемых белогвардейскими правительствами и армиями, особое место занимали «Великая Россия», «Голос Юга», «Сибирский вестник», «Правительственный вестник», «Вестник Временного правительства Северной области», «Вестник Добровольческой армии», «Вестник Северо-Западной армии» и др. В периодических изданиях публиковались телеграммы различных информационных агентств, статьи на политические темы, указы и постановления центральных правительственных учреждений и т.д. Официальная часть газет антибольшевистского лагеря является ценным источником для данного исследования.
Отдельной группой представлены справочно-энциклопедические издания: энциклопедии, словари, библиографические указатели, справочники и другие издания {103} . Под другими изданиями автор имеет ввиду альбом, в котором представлено более 800 фотографий белых генералов и офицеров из частных коллекций. Есть среди них офицеры разведки и контрразведки.
Ценнейшим информационным источником являются путеводители по фондам ГАРФ и РГВА, в которых сосредоточены сведения обо всех хранящихся в архивных учреждениях документах белогвардейских правительств, действовавших на территории бывшей Российской империи в 1919—1922 годах, материалах центральных и окружных управлений и штабов, учреждений, соединений и частей белых армий периода Гражданской войны в России {104} .
Проведенный автором анализ источниковой базы по истории Гражданской войны и Белого движения показал, что значительный массив документов белогвардейских разведывательных и контрразведывательных органов хранится в федеральных государственных архивах, которые являются доступными для историков.
Вместе с тем ограниченным остается доступ к архивам ФСБ и СВР РФ, что сужает возможности исследователей в изучении противоборства советских и белогвардейских спецслужб.
Часть документов разведывательных и контрразведывательных органов Белого движения находится за границей, в частности, в США — в Бахметьевском архиве Колумбийского университета и в Архиве Гуверовского института войны, революции и мира Стэндфордского университета.
Определенный массив документов о Гражданской войне в России образовался в результате деятельности спецслужб других стран — Великобритании, Германии, Польши, Франции, Финляндии, США, Чехии, Японии и пр. Несмотря на то что за последние годы расширилась возможность российских исследователей работать в зарубежных архивах, тем не менее значительная часть внешнеполитических, дипломатических, военных и прочих документов остается недоступной для отечественных ученых. Данное обстоятельство препятствует всестороннему изучению деятельности белогвардейских спецслужб.
Наряду с архивными источниками для изучения проблемы привлекался комплекс опубликованных материалов — белогвардейские и советские документы, мемуары участников Гражданской войны. Вместе с тем имеющиеся источники, как архивные, так и опубликованные, при критическом подходе к ним дали автору достаточно фактов для обстоятельного исследования проблемы.
Несмотря на то что после Гражданской войны прошло более 90 лет, тем не менее сегодня не представляется возможным дать однозначные ответы, касающиеся истории напряженной, скрытой борьбы специальных служб.
Монография — труд в какой-то степени коллективный. Исследователь не может «замыкаться в себе». При изучении сложных ситуаций и явлений важны и сторонний взгляд на проблему, и конструктивная критика, и дельный совет, и слова моральной поддержки в трудный момент, и помощь в поиске новых источников. Автор выражает глубокую благодарность за помощь, оказанную при подготовке монографии: И.И. Васильеву, А.В. Ганину, А.А. Здановичу, А.В. Окорокову, А.А. Плеханову, Ю.Н. Рубцову, А.Т. Степанищеву, Д.Н. Филипповых, О.В. Шинину, сотрудникам читальных залов Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного военного архива.
Автор отдает на суд читателей свой труд, надеясь, что он покажется им интересным, а некоторым, может быть, даже в чем-то полезным. Он с благодарностью примет конструктивную критику, замечания, предложения и дополнения, которые будут способствовать дальнейшему исследовательскому поиску.

 

 

 

 

 


Глава 1.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ БЕЛОГВАРДЕЙСКИХ СПЕЦСЛУЖБ


1.1. УГРОЗЫ БЕЗОПАСНОСТИ БЕЛОГВАРДЕЙСКИМ ГОСУДАРСТВЕННЫМ ОБРАЗОВАНИЯМ

В изучаемый период в лексике русского языка еще не существовало понятия «угроза безопасности». Оно появилось гораздо позже — в конце XX века — и было документально закреплено в Законе РФ от 5 марта 1992 года № 2446-1 «О безопасности» как «…совокупность условий и факторов, создающих опасность жизненно важным интересам личности, общества, государства» {105} .
«Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», утвержденная Указом Президента РФ от 12 мая 2009 года № 537, ввела категории «национальная безопасность» [1] и «угроза национальной безопасности». Под последней подразумевается «…прямая или косвенная возможность нанесения ущерба конституционным правам, свободам, достойному качеству и уровню жизни граждан, суверенитету и территориальной целостности, устойчивому развитию Российской Федерации, обороне и безопасности государства» {106} .
Несмотря на отсутствие терминов в понятийном аппарате тех лет, сама проблема, возникшая еще в древние времена, в годы Гражданской войны стояла особенно остро. С этой точки зрения можно допустить использование современного терминологического ряда с некоторыми уточнениями, поскольку его формирование происходило в других исторических условиях.
Так, определение угроз безопасности как совокупности «…условий и факторов, создающих опасность жизненно важным интересам личности, общества, государства», подразумевает общность, сбалансированность их интересов, что в определенной степени соответствует нынешней ситуации в России. В годы Гражданской войны кризис в стране достиг наивысшей точки развития и сопровождался острыми противоречиями между интересами государства, общества и личности. На протест общества следовала реакция со стороны государства (красного и белого), выражавшаяся в подавлении сопротивления доступными ему силами и средствами, что определило направленность действий и советских, и белогвардейских спецслужб. Нанесение ущерба «…конституционным правам, свободам, достойному качеству и уровню жизни граждан…» являлось нормой военного времени. Следует особо подчеркнуть, что в периоды ведения войн ради сохранения территориальной целостности и безопасности государств в жертву приносились не только права и свободы, но и жизни миллионов людей.
С учетом вышесказанного, под угрозой безопасности автор понимает совокупность условии и факторов, создающих опасность суверенитету и территориальной целостности, обороне и безопасности белогвардейским государственным образованиям. Нейтрализация или минимизация угроз безопасности возлагалась на государственные структуры, в том числе на разведку и контрразведку.
Современные ученые избегают называть подконтрольными белым армиям территории «государствами» и отдают предпочтение терминам «государственные образования» {107} или «политические режимы» [2] , т.к. власть белогвардейских правительств в основном ограничивалась населенными пунктами, в которых размещались воинские гарнизоны, а на обширных территориях развалившейся империи применяемые ими законы и указы мало затрагивали жизнь населения.
Подконтрольные белогвардейцам территории можно условно назвать и государствами, но только в узком смысле слова [3] .
Авторитарная по своему характеру и типу белая государственность, по мнению исследователя Гражданской войны В.Д. Зиминой, «являлась прямой наследницей государственности имперской, потому что интегрировала в своем существовании все слабости последней, логически доведенные до крушения в 1917 г.». {108} .
Так что же включает в себя понятие «Белое движение»? В научной и культурной традиции советского периода под «белым движением» («белой гвардией», «белым делом») подразумевались все антибольшевистские силы, получившие название «контрреволюционного лагеря».
Современная историческая наука, рассматривая Гражданскую войну как сложное политическое и социальное явление, дифференцированно подходит к составу антибольшевистского лагеря, выделяя из общего потока: Белое движение, казачьи государственные образования, эсеровские правительства (Временное Сибирское правительство, Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ), Уфимскую директорию, режим П.П. Скоропадского и др.), антибольшевистские подпольные организации на территории Советской России («Правый центр», «Национальный центр» и др.), повстанческие армии (Н.А. Григорьев, Н.И. Махно и др.), национальные движения (Азербайджан, Грузия, Латвия, Украина, Эстония и т.д.) и войска интервентов {109} .

Исследователь Белого движения В.Ж. Цветков согласен с такой дифференциацией антибольшевистского лагеря, однако «казачьи государственные структуры (казачьи правительства, Донской войсковой круг, Кубанская краевая рада и др.), признававшие власть белых правительств и основные положения их программы», он предлагает «отнести к белому лагерю»{110}.
Вычленив Белое движение из антибольшевистских сил, ученые сделали попытку дать ему определение.
Историк А.И. Ушаков под «Белым движением» понимает «…действия тех общественно-политических и военных формирований… которые представляли, прежде всего, бывшие военные и государственно-политические структуры царской России, и которые в своих программах, идеологиях, а также на уровне типичного создания участника этого движения идентифицировали себя в качестве легитимных преемников русской государственности… соответственно выступая за ее восстановление в основном в границах Российской империи на момент ее крушения в 1917 году в форме единой общенациональной власти»{111}.
«Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия» трактует «Белое движение» как неоднородное по своему составу (офицеры-монархисты, казачество, духовенство, часть интеллигенции, помещики, представители крупного капитала и др.) антибольшевистское движение в годы Гражданской войны в России, направленное «на борьбу с режимом, установившимся в результате Октябрьского переворота». Его сущность и смысл «состояли в попытках на части территории бывшей империи воссоздать дофевральскую государственность, прежде всего, ее военный аппарат, традиционные социальные отношения и рыночную экономику, опираясь на которые можно было бы развернуть вооруженные силы, достаточные для свержения большевиков»{112}.
По определению исследователя В.П. Слободана, «Белое движение — это самостоятельное военное и общественно-политическое течение, выражавшее либерально-консервативные взгляды части русского общества по объединению всех его слоев на общенациональной платформе организации эффективного сопротивления внешней угрозе целостности и независимости страны со стороны блока Центральных держав, а затем принявшее противобольшевистский характер. Оно выступало за определение демократическим путем будущего России в Учредительном собрании в соответствии с идеями Февральской революции, за сотрудничество с передовыми государствами мира на основе приоритета национальных интересов, а также за сохранение культурных и религиозных ценностей, накопленных многовековой историей российского народа»{113}.
Таким образом, понятие «Белое движение» пока не имеет строгого, общепринятого определения. Тем не менее сквозь пестроту научных трактовок просматриваются общие черты: исследователи делают акцент на восстановлении русской государственности; сохранении прежних традиций, социальных отношений и культурных ценностей; бескомпромиссности борьбы с советской властью; приоритете военной власти над гражданской, единоличной — над коллегиальной; схожие подходы к решению национального, аграрного, рабочего и других вопросов. Следует согласиться с архангельским историком, профессором В.И. Голдиным, который считает Белое движение «более цельным в военном, политическом, идеологическом, социальном и организационном отношении» по отношению к другим антибольшевистским силам{114}. Важно подчеркнуть, что главной движущей и цементирующей силой Белого движения являлось русское офицерство со свойственными ему традициями и мировоззрением. Историк С.В. Волков, на наш взгляд, прав, считая, что «…именно офицеры были той силой, благодаря которой Белое движение вообще могло возникнуть»{115}.
Для Белого движения, равно как и для большевиков, Гражданская война явилась жестоким экзаменом на выживание, в ходе которого решалась судьба не только какой-либо конкретной политической системы, а, в сущности, всей страны, поскольку политика интервентов была направлена на отторжение от России национальных окраин. Однако советские историки Гражданскую войну видели лишь сквозь призму вооруженной борьбы «пролетариата и трудящегося крестьянства против объединенных сил внешней и внутренней контрреволюции»{116}. И только в постсоветское время были предприняты попытки взглянуть на Гражданскую войну с точки зрения новых методологических подходов. Еще в 1993 году академик Ю.А. Поляков писал: «Гражданская война — это длившаяся около 6 лет вооруженная борьба между различными группами населения, имевшая в своей основе глубокие социальные, национальные и политические противоречия, проходившая при активном вмешательстве иностранных сил в различные этапы и стадии, принимавшая различные формы, включая восстания, мятежи, разрозненные столкновения, крупномасштабные военные операции с участием регулярных армий, действия вооруженных отрядов в тылу существовавших правительств и государственных образований, диверсионно-террористические акции»{117}.
Однако вышедший год спустя 2-й том «Военной энциклопедии» ограничился определением Гражданской войны и военной интервенции в России, как вооруженной борьбы «…за власть между представителями различных классов, социальных слоев и групп бывшей Российской империи при участии войск Четверного союза и Антанты»{118}.
Собственно, такое же определение дано Гражданской войне и в «Военном энциклопедическом словаре», изданном в 2007 году{119}.
«Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия 2009» и четырехтомное энциклопедическое издание «Революция и гражданская война в России: 1917—1923 гг.». дают одинаково элементарное определение Гражданской войне как вооруженной борьбе «между социальными группами во главе с большевиками, пришедшими к власти в результате Октябрьской революции, и их противниками»{120}.
Однако вышеперечисленные энциклопедические трактовки не в полной степени отражают сущность Гражданской войны, которой, как позже писал академик Ю.А. Поляков, присуще «бесчисленное многообразие форм борьбы». При этом ученый не исключает классового ее характера: «…быть может, классовые противоречия были главной составляющей в невиданном людском раскладе»{121}.
Ряд других отечественных ученых — философ Г.В. Захаренко, историки А.Л. Литвин и М.В. Шиловский, политолог и социолог С.П Кара-Мурза и пр. — также предприняли попытки рассмотреть сущность понятия «гражданская война». По мнению историка В.И. Голдина, характерной «…чертой современной исторической литературы являются попытки рассмотреть генезис и развитие Гражданской войны как сложный, многогранный, многоплановый исторический феномен, во всем многообразии военных, политических, экономических, социальных, социально-психологических, социокультурных, культурно-религиозных, духовно-нравственных, национальных процессов, конфликтов и расколов, разнообразных внутренних и международных столкновений, предопределявших в совокупности и ход противоборства на линии и за линиями фронтов… Налицо стремление современных исследователей раскрыть многообразие форм борьбы и прежде всего с использованием оружия и силовых методов»{122}. С этим мнением ученого следует согласиться.
Первая русская революция, незавершенные реформы, мировая война, падение монархии, распад империи, большевистский переворот привели страну к глубокому социальному, национальному, политическому и идейно-нравственному расколу. Его апогеем стала ожесточенная политическая и вооруженная борьба между различными слоями общества при активном вмешательстве иностранных сил. Крупномасштабные военные операции, восстания, мятежи, разведывательная, подпольная и террористическая деятельность, разрушенная экономика создавали угрозы для существования всех политических режимов, возникших на территории поверженной империи.
Однако в отличие от большевиков, ставивших перед собой задачи по социалистическому преобразованию общества и экспорту революции на весь мир, Белое движение, вобравшее в себя разрозненные политические и социальные силы, не имело конкретной программы действий по переустройству страны. Поэтому его лидеры не смогли своевременно определить угрозы безопасности государственным образованиям и принять адекватные меры к их нейтрализации.
Угрозы безопасности Белому движению можно классифицировать по ряду критериев: местонахождению источника опасности; характеру угрозы; сфере и области человеческой деятельности и т.д. В данном исследовании автор их классифицировал в зависимости от расположения источника опасности, разделив на внешние и внутренние.

Внешние угрозы
При разрешении «русского» вопроса на международной арене действовали следующие военно-политические силы: Советская Россия, белогвардейские государственные образования, интервенты, а также страны, образовавшиеся на окраинах бывшей империи.
На начальном этапе Гражданской войны вожди Белого движения не без основания полагали, что главную опасность для них представляют Советская Россия и Германия. Однако со временем стало очевидным, что страны Антанты, США и Япония в первую очередь преследуют свои интересы, порой идущие вразрез с устремлениями белогвардейских правительств.
Основная угроза безопасности Белому движению, безусловно, исходила от Советской России. Гражданская война велась посредством крупномасштабных военных операций, восстаний, мятежей, агитационно-пропагандистской работы, разведывательно-подрывной деятельности и т.д. Широкий арсенал способов борьбы в большей степени был направлен против воюющих армий, поскольку так или иначе исход войны определялся разгромом вооруженных сил противника. Еще раз подчеркнем, что ход и исход вооруженной борьбы зависел от решения крестьянского, казачьего и национального вопросов. Поддержка широких слоев населения в значительной степени предопределила состав воюющих армий, мобилизационную возможность сторон, а в итоге — победу одних и поражение других.


Итак, большевики, опубликовав Декреты о мире и земле, сразу же сумели привлечь на свою сторону основную массу крестьян и казаков, что позволило им относительно быстро создать вооруженные силы. Однако введенная летом 1918 года продовольственная диктатура против середняков, составлявших 60% всего сельского населения страны, развязанный в начале 1919 года террор против казачества явились причиной неудачных мобилизаций и дезертирства в Красной армии и увеличения численности ВСЮР. Изменение общего соотношения сил позволило Белому движению временно перехватить стратегическую инициативу. Так, на Юге России численность белых армий стремительно росла: если весной 1918 года в Добровольческой армии находилось около 8000 человек, то к осени в ней было уже 35 000—40 000 штыков и сабель, в декабре — около 48 000. В начале 1919 года под командованием генерал-лейтенанта А.И. Деникина насчитывалось 118 000 штыков и сабель, а в июле — уже 155 400.{123}
Развертывание белогвардейских армий в значительной степени зависело от материальной помощи союзников. После объединения антибольшевистских сил на Юге России началась активная помощь Запада. А.И. Деникин писал, что с весны 1919 года ВСЮР редко испытывали недостаток в боевом снаряжении. С марта по сентябрь 1919 года от англичан было получено 558 орудий, 12 танков, 1 685 522 снаряда и 160 млн. ружейных патронов{124}. Всего белые армии получили от западных стран 1 745 000 винтовок, 13 500 пулеметов, 3060 орудий, 261 танк, около 700 аэропланов{125}.
Сопоставление численности армий и объемов поставок вооружений говорит о том, что белогвардейцы существовали за счет интервентов. Сами они так и не смогли мобилизовать экономику и наладить производство вооружений на военных заводах.
Жесткая политика «военного коммунизма» позволила большевикам с максимальной эффективностью использовать ограниченные материальные ресурсы Советской России для военных нужд. Так, выпуск главнейших предметов вооружения Красной армии в 1919 году составил: винтовок — 460 055, пулеметов — 6256, пушек трехдюймовых — 152, снарядов — 185 000, самолетов — 258.{126} Тем не менее этого количества вооружения и боеприпасов постоянно не хватало для развертывания и обеспечения боевой деятельности армии и флота.
Сопоставление численности зарубежных поставок и выпуск вооружений советскими предприятиями свидетельствует о техническом превосходстве белых армий. Однако к осени 1919 года этот показатель уже перестал играть важную роль. Внутренняя социально-экономическая политика, проводимая белогвардейскими правительствами, привела к тому, что большинство населения страны не пошло за Белым движением. Данное обстоятельство коренным образом изменило мобилизационные возможности сторон. В октябре 1919 года Красная армия превосходила все вооруженные силы белогвардейцев по численности штыков в 1,3 раза, орудий — в 1,9, пулеметов — в 1,6. И лишь в коннице уступала в 1,9 раза{127}. На этот раз изменение соотношения сил уже большевикам позволило перехватить стратегическую инициативу.
Советской России удалось развернуть многочисленную, крестьянскую в своей социальной основе, Красную армию, которая по сравнению с белыми армиями отличалась большей стойкостью и дисциплинированностью, имела опытные командно-штабные кадры. «Привлечение большевиками в армию многомиллионной крестьянской массы, квалифицированных командных кадров, представленных десятками тысяч бывших офицеров, а также десятков тысяч политработников-коммунистов, контролировавших военспецов, предопределило успех красных, — пишет историк А.В. Ганин. — В сочетании этих трех составляющих была сила, а не слабость новой армии. Стоит отметить, что значительной части крестьянства Красная армия казалась своей, обеспечивающей защиту крестьянских интересов, особенно в связи с непосредственной угрозой прихода белых и возвращения помещиков»{128}.
В целом, как свидетельствуют различные исторические источники, РККА, РККФ, другие вооруженные формирования превосходили противника по составу, оснащению, а в ряде случаев и по моральному состоянию. «Большевики оказались мастерами в искусстве сочетать действия морального порядка с чисто военными, — отмечал французский генерал Серриньи. — Их боевым операциям в Сибири, Польше, на Кавказе всегда предшествовали в нужный момент агиткампании, направленные параллельно к внесению деморализации в ряды армии и в народную толщу противной стороны. Последовавшие результаты были изумительны и заслуживают глубочайшего изучения»{129}.
Следует отметить, что победы РККА на фронтах оказывали деморализующее влияние на морально-психологическое состояние личного состава белых армий. Осенью 1919 года в Сибири особое опасение вызывали политические настроения офицерства, которое, устав от войны, утратило веру в грядущую победу{130}. Упаднические настроения в белой армии во время поражений отмечались и на других фронтах, что не прошло мимо внимания Л.Д. Троцкого: «У нас развитие борьбы дает сплочение, дает запал, у них развитие борьбы дает разложение и распад. Вот где основа всего»{131}.
Существует версия, что в середине 1920 года возглавлявший нелегальную группу офицеров помощник главнокомандующего Русской армией генерал П.Н. Шатилов через своего посланника зондировал почву, на каких условиях можно заключить мир с красными и использовать армию П.Н. Врангеля для борьбы с поляками. Однако этот план, если он, конечно, реально существовал, не был реализован{132}.
Анализируя военные угрозы белогвардейским государственным образованиям, следует учитывать стратегически выгодное положение красных войск. Большевики, удерживая в своих руках управление промышленным центром России с развитой сетью железных дорог, имели возможность свободного маневрирования резервами на угрожаемые направления. В частности, они смогли перебросить с других фронтов воинские формирования для усиления своей группировки под Москвой и отразить наступление ВСЮР на столицу.
Белому движению не удалось создать вооруженные силы под общим командованием. Основная причина — географическое расположение армий. Отсутствие координации действий между основными белогвардейскими военными группировками привело к тому, что каждый фронт борьбы с Красной армией действовал на свой страх и риск, решая частные задачи в ущерб общим. В частности, армии А.В. Колчака двигались к Вятке на Котлас для соединения с войсками союзников, находившимися на Севере. В свою очередь, А.И. Деникин углубился на Украину, не без основания опасаясь за свой левый фланг в связи с неожиданным уходом французских войск с юго-западного района страны и быстрым развертыванием там большевистских и петлюровских войск. Все это привело к тому, что в решающие моменты белые армии действовали по расходящимся направлениям, сильно облегчая красным задачу сосредоточения резервов на угрожаемых направлениях.
Ведя борьбу с внешними угрозами, белогвардейская разведка засылала агентуру в тыл противника, прилагала усилия для выявления стратегических планов высшего военного командования, численности РККА и других вооруженных формирований, следила за перебросками воинских соединений и частей красных с одного фронта на другой.
Устремлениям спецслужб Белого движения проникнуть в тайны красных в 1918 году противодействовала ВЧК, контрразведывательное отделение при Оперативном управлении Высшего военного совета, регистрационная служба при Всероссийском главном штабе РККА и регистрационная служба при Морском Генштабе. В конце мая 1918 года был создана еще одна советская контрразведывательная структура — отделение Военного контроля при Оперативном управлении Наркомвоена. В сентябре эти учреждения были объединены в отдел Военного контроля при Оперативном управлении Наркомвоена, который занимался борьбой с иностранным шпионажем, но оказался «непригодным для борьбы с изменой и предательством в штабах и войсках». Сотрудники военконтроля поддерживали контакты с британской и французской спецслужбами, а также с противниками советской власти{133}. После объединения фронтовых и армейских ЧК с отделениями военного контроля 19 декабря 1918 года был образован Особый отдел ВЧК.
В период своего становления и реорганизации вышеперечисленные структуры не могли оказать серьезного противодействия белогвардейской разведке. Отчасти отсутствие единого контрразведывательного органа способствовало успешной инфильтрации представителей Добровольческой армии в органы власти и военного управления красных и созданию агентурных сетей на территории Советской России.
В начале войны работа ВЧК также являлась малоэффективной, т.к. местные ЧК только создавались, по-разному понимали свои задачи, имели разные названия и различную организационную структуру, использовали разные методы работы, кроме агентурных.
В первые месяцы своего существования ВЧК намеревалась обойтись без секретных сотрудников, приняв 18 марта 1918 года постановление «О недопустимости пользования провокацией в работе ВЧК». Однако очень скоро она столкнулась с необходимостью создания агентуры, и уже 28 апреля комиссия приняла решение об организации агентурно-оперативной работы на наиболее важных железнодорожных узлах. На состоявшейся в июне 1-й Всероссийской конференции чрезвычайных комиссий делегаты приняли инструкции, регламентировавших деятельность органов ЧК по созданию и использованию агентурного аппарата{134}. Чекистам понадобилось некоторое время для создания агентурного аппарата, овладения навыками работы с агентурой. Поэтому первые антибольшевистские заговоры ВЧК удалось раскрыть в основном благодаря помощи населения, неопытности в вопросах конспирации членов контрреволюционных организаций и случайного стечения обстоятельств. «В 1918 г., по неполным данным, ЧК раскрыли 160 антибольшевистских организаций (25 — кадетских, 26 — эсеровских, 5 — левоэсеровских, 15 — меньшевистских, 68 — “черносотенных” и т.д.), — пишет историк С.В. Леонов. — Чекисты начали приобретать “вкус” к раскрытию конспиративных организаций. Но им удалось ликвидировать лишь меньшую часть таких организаций, действовавших тогда в Советской России»{135}. Только в 1919 году чекисты смогли разгромить такие крупные подпольные организации, как «Национальный центр», «Правый центр», «Тактический центр» и другие. Здесь надо принять во внимание и полученный руководителями и оперативными сотрудниками опыт работы, и развернутый большевиками террор, с помощью которого властям удалось подавить сопротивление не согласных с их политикой подпольных организаций и центров.


Привлечение к работе специалистов царского режима, увеличение финансирования со временем позволили органам ВЧК действовать более результативно, что признавали даже противники советской власти.
Советская Россия не только защищала свой тыл от проникновения агентуры противника, но и сама организовывала на территориях, занятых белыми армиями, восстания, мятежи, забастовки, диверсии, операции разведывательного и контрразведывательного характера. Специальными методами ведения войны в РСФСР занимались три структуры: партийные органы, ВЧК и разведка Красной армии.
Серьезную опасность для белогвардейских режимов представляло руководимое из Москвы большевистское подполье. С осени 1918 года подпольной работой на Дону и Кубани руководило Донское бюро РКП(б). В декабре того же года было организовано Сибирское бюро РКП(б). Весной 1919 года ЦК РКП(б) руководство подпольной работой и партизанским движением на Северном Кавказе, Тереке и Дагестане поручил Кавказскому краевому комитету, Северо-Кавказскому областному комитету и РВС 11-й армии. Летом 1919 года стало действовать Зафронтовое бюро ЦК КП(б)У. Весной 1920 года для разложений войск Русской армии генерала П.Н. Врангеля был создан Закордонный отдел ЦК КП(б)У. На Севере и Северо-Западе в 1918—1919 гг. подпольную работу вели Центральная федерация иностранных групп (ЦФИГ) при ЦК РКП(б), Северный областной комитет РКП(б), Петроградский комитет партии, Архангельский, Волгоградский, Северо-Двинский губернские комитеты и военные политические органы{136}. Обладавшие значительными денежными средствами партийные эмиссары создали в тылу белых подпольные организации, которые, используя недовольство населения политикой властей, организовали вооруженные восстания, руководили партизанским движением, осуществляли диверсии и саботаж. Умело проводимая агитация среди насильно мобилизованных в армию крестьян способствовала массовому дезертирству или переходу солдат на сторону красных и тем самым сильно подрывала боеспособность белых армий. Например, после успешной работы агитаторов 31 января 1919 года в районе станицы Алексеевской к противнику перешли 23-й, 24-й, 26-й, 27-й и 39-й казачьи полки{137}. Подобные факты случались не единожды как на Юге России, так и в других регионах. Иногда переходы носили массовый характер, серьезно подрывая боеспособность войск. Большевики знали, что от надежности армии, ее лояльности к власти напрямую зависела судьба белогвардейской государственности.
Некоторые разведывательно-подрывные акции партийно-политические структуры проводили совместно со спецслужбами — военной разведкой РККА и ВЧК. Например, только за 1919 год чекисты Украины совместно с партийными органами направили для подпольной работы в тылу деникинских войск около 800 коммунистов{138}.
Но сама чекистская разведка «…была слаба, разрозненна и малоуспешна, — пишет С.В. Леонов. — Дело объясняется не только тем, что в начале 1919 г. агентурная разведка была передана регистрационному управлению РВСР, а Особый отдел ВЧК фактически свернул внешнюю контрразведку и лишь с конца 1919 г. по инициативе с мест начались попытки ее воссоздания. Разведке просто не уделялось серьезного внимания. Сказывался и острый дефицит квалифицированных кадров, и явное противоречие “тонкого” механизма разведки и “грубых” методов, преобладавших в работе чекистов. Хотя и в Красной армии разведка тоже не являлась сильной стороной, но все же, используя имеющиеся традиции, военные смогли довольно быстро создать относительно развитой аппарат, отражавший не только текущие потребности армии, но в какой-то мере и стратегические интересы республики на Евразийском континенте…»{139}
Судя по другим исследованиям, а также документам, военная разведка красных лишь во второй половине Гражданской войны смогла регулярно обеспечивать командование секретными сведениями военного характера о противнике. Наглядным свидетельством тому являются еженедельные агентурные сводки{140}.
Активную наступательную позицию занимала Советская Россия на международной арене, обращая существующие в антибольшевистском лагере противоречия в свою пользу. Через Коминтерн ей удалось оказать давление на правительства ряда зарубежных стран, в том числе и «революционными средствами», для прекращения интервенции в России. Правящие круги западных стран смогли подавить революционные выступления и тем самым сорвать глобальные планы Москвы в отношении мировой революции. Однако они были не в состоянии помешать косвенной поддержке большевизма, выражавшейся в массовых выступлениях трудящихся под лозунгом «Руки прочь от Советской России!».
Таким образом, международная поддержка большевиков стала важным фактором, подорвавшим единство действий стран Антанты, ослабившим силу военного натиска на Советскую Россию.
Стратегическая белогвардейская разведка внимательно наблюдала за активной международной деятельностью большевиков, обеспечивая высшее военно-политическое руководство соответствующей информацией, однако активного противодействия противнику она оказать не смогла.
В результате наступательной позиции Советской России на международной арене, активно использовавшей в свою пользу существовавшие в антантовском блоке противоречия, антисоветским силам не удалось организовать против нее общего наступления. С признанием странами Антанты и другими государствами РСФСР белогвардейские режимы лишались серьезной политической и военной поддержки, что предопределило их поражение.
В ходе Гражданской войны большевикам удалось добиться ряда стратегических преимуществ перед белогвардейскими режимами. Во-первых, сформировать многомиллионные, спаянные железной дисциплиной вооруженные силы. Во-вторых, создать прочную, эффективно действующую систему внешней и внутренней безопасности страны. Советские спецслужбы совместно с подпольными большевистскими комитетами сыграли не последнюю роль в организации массового партизанского движения в тылу противника для ослабления боеспособности белых армий. Одновременно ВЧК путем жестких мер поддерживали «революционный порядок» в своем тылу.
Если большевистская Россия действительно являлась для Белого движения опасным противником на международной арене, то Германия, по свидетельству различных источников, не представляла для него серьезной угрозы.
Следует отметить неоднозначное отношение ее правящих кругов и командования оккупационных войск к Добровольческой армии. С одной стороны, она стремилась к разделу России с целью удержать контроль над ее экономикой, использовала оккупированные территории в качестве источников сырья для потребностей промышленности и нужд армии, поддерживала возникшие на окраинах империи самостоятельные государства, что шло вразрез с политикой белых правительств.
Германское руководство видело отделение Украины, Польши, Литвы, Курляндии, Ливонии и Эстонии, а также Финляндии и позднее Грузии «как средство отбросить Россию назад и распространить германскую сферу влияния на Восток»{141}.
«Множество слабых отделившихся государств, — пояснял глава МИД Германии Р. Кюльман, имея в виду “право наций на самоопределение”, — будут нуждаться в германском покровительстве»{142}. В феврале—мае 1918 года Польша, Прибалтика, Украина и Закавказье были оккупированы войсками Четверного союза. 1 марта немцами был занят Киев, 1 мая — Таганрог, 8 мая — Ростов. Атаман Всевеликого войска Донского П.Н. Краснов заключил союз с немцами. Обсуждался проект треста Украинской державы, Всевеликого войска Донского и Кубанской Народной Республики на федеративных началах.
Но, с другой стороны, Германия принимала активное участие в формировании белогвардейских армий на Северо-Западе России и на своей территории, немецкое командование предпринимало попытки установить союзнические отношения с Добровольческой армией.
Следует обратить внимание еще на один исторический парадокс. Германия, которую А.И. Деникин и А.В. Колчак считали врагом России, ведя боевые действия с большевиками и поставляя оружие Всевеликому войску Донскому, тем самым отвлекла значительные силы красных от слабой в военном отношении Добровольческой армии, что позволило последней нарастить свою мощь и продолжить борьбу с Советской Россией. Германское оккупационное командование, как говорится, сквозь пальцы смотрело на то, как казачьи атаманы вооружали Добровольческую армию немецкими боеприпасами. П.Н. Краснов писал: «Добровольческая армия чиста и непогрешима. Но ведь это я, донской атаман, своими грязными руками беру немецкие снаряды и патроны, омываю их в волнах тихого Дона и чистенькими передаю Добровольческой армии»{143}.
Отношения между германским командованием и командованием Добровольческой армии складывались неоднозначно и по другим причинам. Белогвардейская разведка полагала, что Гер мания будет пытаться восстановить в России монархию. «Немцы хотят восстановить русскую монархию, русскую империю и русское единство, но на этот раз под другой формой. Выгодной для них, — писал в донесении агент разведывательной организации “Азбука” “Добро” в апреле 1918 года. — Они поняли, какую пользу извлечет Германия из тихой и показной России, управляемой одним из Романовых и признательной Берлину за восстановление трона. Этой комбинацией Германия выполнит мечту Фридриха, который говорил: “Мне нужен сильный сосед, но не сосед могущественный”{144}. Даже после вывода германских войск с Юга России, в 1919 году, белые придерживались аналогичной точки зрения. «В расчеты Германии вовсе не входит уничтожение Добровольческой армии, — говорится в рапорте начальника константинопольского паспортного пропускного пункта полковника Томаса начальнику особого отделения (орган разведки и контрразведки. — Авт.) отдела Генштаба Военного управления, — ей необходима только полная перемена ее ориентации будто бы отчасти осуществлена самая важная и решающая часть дела — организация в Добровольческой армии германофильской партией заговора, имеющего целью смещение нынешнего высшего командного состава и замена их лицами германской ориентации»{145}. Поэтому внимание деникинских контрразведывательных органов было сконцентрировано на немецких легальных и нелегальных организациях, действовавших на Юге России и на Украине.


В то же время нельзя не сказать, что оккупация кайзеровскими войсками большой территории с важными промышленными, сырьевыми и продовольственными районами, с людскими ресурсами лишало Белое движение на Юге России экономического потенциала, ставило его в зависимость от помощи со стороны Антанты. А по большому счету, как пишет академик Ю.А. Поляков, «интервенция Германии способствовала эскалации насилия с обеих сторон, что было важнейшим фактором дальнейшего развязывания Гражданской войны»{146}.
В свою очередь, усилия белогвардейской стратегической разведки были направлены на то, чтобы выяснить, удастся ли Германии и Советской России заключить между собой союз и выступить против Белого движения и Антанты{147}. Однако, еще раз подчеркнем, в силу исторических причин — поражения в Первой мировой войне, революции, смены власти — Германия не смогла реализовать свои внешнеполитические замыслы.
Серьезная угроза безопасности как Белому движению, так и России в целом исходила от стран Антанты, в первую очередь от Великобритании, которая не была заинтересована в бурном развитии России и Германии. Напомним, что Британская империя в течение целого столетия выступала геополитическим противником России. В годы Первой мировой войны страна-союзница России опасалась ее централизации и послевоенного усиления позиций в Европе{148}. Как следует из воспоминаний Д. Ллойд Джорджа, осенью 1916 года английское МИД представило правительству документ относительно основ разрешения территориальных вопросов в Европе после окончания войны. Меморандумом предусматривалось, что Польша, а также несколько государств на территории Австро-Венгрии, станут «эффективным барьером против русского преобладания в Европе»{149}. Однако после прихода к власти Временного правительства и большевиков Запад еще держался за единство России. Нище в заявлениях и декларациях глав государств и правительств не упоминалось о независимости национальных окраин империи. И лишь в декабре 1917 года, когда начались переговоры о мире между Советской Россией и Германией, Лондон начал прилагать усилия к развалу страны и оказанию помощи противникам большевиков. «Запад обосновывает свою позицию требованиями мировой войны, социальной угрозой большевизма, геополитическими соображениями», — дипломатично пишет историк А.И. Уткин{150}.
Видимо, руководствуясь «геополитическими соображениями», министр вооружений У. Черчиль призвал страны Антанты «задушить большевизм в колыбели», предложив опираться на антибольшевистские силы. Английское посольство в Петрограде подстрекало генералитет и офицерство распадавшейся русской армии к борьбе с советской властью. Белое движение фактически было создано на британские деньги для борьбы с германскими войсками, о чем в июне 1919 года военный министр У. Черчилль писал в парламент: «Меня спрашивают, почему мы поддерживаем адмирала Колчака и генерала Деникина, когда первый министр (Ллойд Джордж) придерживается мнения, что наше вооруженное вмешательство было бы актом величайшей глупости. Я отвечу парламенту с полной откровенностью. Когда был заключен Брест-Литовский договор, в России были провинции, которые не принимали участия в этом постыдном договоре, и они восстали против правительства, его подписавшего.
Позвольте мне сказать вам, что они образовали армию по нашему наущению и, без сомнения, в значительной степени на наши деньги. Такая наша помощь являлась для нас целесообразной военной политикой, так как если бы мы не организовали этих русских армий, германцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы нашу блокаду»{151}.
Когда генерал М.В. Алексеев формировал на Дону Добровольческую армию для борьбы с большевиками «за единую и неделимую Россию», 23 декабря 1917 года между Англией и Францией было заключено тайное соглашение о разделе сфер влияния в России. В нем предусматривалось зона английского влияния — Дон, Армения, Грузия, Курдистан; французская — Бессарабия (Молдова), Украина, Крым. В тот же день британское руководство постановило оказать помощь в формировании Добровольческой армии, «так как генерал Алексеев предложил в Новочеркасске программу, которая предполагает организацию армии для осуществления враждебных действий против врага, и просил о предоставлении кредита в миллион ф. ст. с одновременным предложением организации международного контроля…» 2 января 1918 года Франция генералу М.В. Алексееву выделила 100 млн. франков{152}. Не липшим также будет напомнить, что подписание англо-французской конвенции состоялось на два с половиной месяца раньше заключения Брестского мира.
Можно как угодно относиться к В.И. Ленину и партии большевиков, но невозможно отрицать, что, придя к власти, вождь мирового пролетариата обратился к правительствам и народам воюющих государств с предложением немедленно заключить мир без аннексий и контрибуций.
8 (21) ноября 1917 года Народный комиссариат по иностранным делам обратился к послам союзных держав с предложением заключения «немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия мирных переговоров». Однако страны Антанты никак не отреагировали на мирные инициативы большевиков. По всей видимости, британские и французские эксперты по России спрогнозировали скорый уход советской власти с исторической сцены и поспешили оказать «союзническую помощь» ее противникам.
Таким образом, если бы не вмешательство Антанты во внутренние дела России, то Гражданская война могла закончиться уже весной 1918 года. Однако все произошло, как известно, иначе. Союзники ввели свои воинские контингенты на территорию нашей страны, оказали поддержку антибольшевистскому лагерю.
Политическая программа Белого движения в области внешней политики провозглашала необходимость соблюдения всех обязательств по договорам с союзными государствами. Возглавившие борьбу с большевиками царские генералы надеялись на помощь со стороны западных стран в восстановлении в России законного, с их точки зрения, порядка и ее территориальной целостности. Содействие со стороны держав Согласия им было обещано. «Мы не забыли и никогда не забудем, как вы героическими усилиями спасли нас в 1914 году, когда положение было критическим, — патетически обещал А.И. Деникину представитель Великобритании генерал Ф. Пуль. — Мы никогда не забудем, что вы, будучи поставлены в крайне тяжелое положение, не соединились, однако, с немцами. Рискуя всем, остались до конца верными своим союзникам»{153}. Но вскоре словоохотливый генерал был отозван в Лондон и снят с должности за нарушение данных ему инструкций. Во главе британской миссии при штабе ВСЮР его заменил генерал Ч. Бриггс. Ему были даны неопределенные инструкции поддерживать связь между генералом А.И. Деникиным и британским военным министерством через генерала Дж. Милна в Константинополе.
Как оказалось, расчет российских политиков и военных на благодарность союзников за те потери, которые Россия понесла в годы Первой мировой войны, и особенно в первый ее период, не оправдался.
Здесь мы сталкиваемся с очередным историческим парадоксом: установление плотных взаимоотношений с Антантой послужило началом разногласий между белогвардейскими лидерами и союзниками. «Осложнения с англичанами происходили на почве несомненной двуличности их политики, — свидетельствует русский дипломат года Н. Михайловский. — Если одной рукой они поддерживали на юге России Деникина, а в Сибири — Колчака, то другой — явных врагов Деникина и вообще России. Подобно тому как на берегах Балтийского моря наши прибалтийские окраины находили у Великобритании могущественную поддержку… на берегу Черного и Каспийского морей такую же поддержку встречали и кавказские народы, желавшие отделения. Этот общий тон английской политики expressis verbis был определен самим Ллойд Джоржем в английском парламенте, когда он прямо сказал, что сомневается в выгодности для Англии восстановления прежней могущественной России»{154}.
Как показывают современные исследования, Антанта поочередно сотрудничала то с белой армией против Красной, то наоборот. Например, по указанию государственного департамента американские представители в Сибири «нашли общий язык с большевистской властью, предпочитая ее японцам, и большевики в конце концов провожали американские корабли с оркестром»{155}.
Англия, Франция и другие интервенты отнюдь не стремились спасать Россию от большевиков, идей которых справедливо опасались. Они преследовали исключительно свои геополитические и экономические интересы. Сейчас уже установлено, что в основе «помощи» белым правительствам лежало не только стремление предотвратить расползание революции по всему миру и не допустить потерь от проведенной советской властью национализации имущества, но по возможности ослабить страну как экономического и политического конкурента. Курс союзников, прежде всего Англии, свелся к отсечению от России молодых государств в Прибалтике и Закавказье под флагом образования так называемого санитарного кордона вокруг РСФСР. Как только эта задача была выполнена, тут же финансовая и материальная поддержка белых армий совершенно прекратилась. Следуя в русле своей прагматической политики, союзники пошли на соглашение с правительством В.И. Ленина.
Доктор исторических наук Н.А. Нарочницкая по этому поводу пишет: «Смысл так называемой интервенции в Россию заключался также совсем не в цели сокрушить большевизм и коммунистическую идеологию, но и не в цели помочь Белому движению восстановить прежнюю единую Россию. Главные побуждения были всегда геополитическими и военно-стратегическими, что и объясняет попеременное сотрудничество или партнерство то с Красной армией против белой, то, наоборот, закончившееся в целом предательством Антантой именно белой армии. Политика Антанты явилась образцом неблагородства по отношению к своей союзнице России и отразила отношение к ней как к добыче для расхищения…»{156} Эту точку зрения разделяют и другие ученые. «Интервенты воевали не столько против большевиков, сколько против русского народа, — пишет историк В.В. Галин. — Здесь идеологическая война тесно переплелась с империалистической войной. По сути, интервенция ”союзников” стала продолжением немецкой агрессии во время Первой мировой войны, цели и у тех, и у других были одинаковы»{157}.


Действуя в заданном направлении, страны Антанты поддержали старания элит национальных окраин рухнувшей империи в создании независимых государств, а лидеров Белого движения — в борьбе с большевиками. Но не настолько, чтобы бывшие царские генералы смогли одержать полную победу над противником. Западные правительства не устраивал лозунг белогвардейских вождей за «единую и неделимую» Россию приблизительно так же, как и желание большевиков распространить революцию на весь мир. Поэтому интервенты действовали по принципу: взять — больше, дать — меньше. Материальная помощь, представленная белогвардейским армиям, не являлась столь значительной, как об этом преподносилось в советской исторической науке. К тому же она была не бескорыстной и предоставлялась главным образом в виде товарных кредитов, выделявшихся на оплату поставляемых вооружения и снаряжения. Зарубежных поставок не хватало для снабжения и вооружения войск, в связи с чем деникинские и колчаковские внешнеторговые учреждения закупали у иностранных фирм необходимые военные материалы, либо запасы иностранной валюты, либо вывозя в обмен на зарубежные рынки сырье, прежде всего зерно. Адмирал А.И. Колчак для закупок оружия, боеприпасов и обмундирования использовал золотой запас, депонировав его в зарубежных банках. Генерал А.И. Деникин рассчитывался сырьевыми запасами в ущерб населению и промышленности. Вместе поставки и закупки обеспечили белогвардейские армии всем необходимым лишь наполовину{158}. «Военное снабжение продолжало поступать, правда, в размерах, недостаточных для нормального обеспечения наших армий, но все же это был главный жизненный источник их питания», — писал А.И. Деникин о второй половине 1919 года{159}.
За материальную и политическая поддержку в установлении военных диктатур союзники поставили перед лидерами Белого движения следующие условия: признать независимость государств, образовавшихся на окраинах бывшей империи, и провести ряд демократических реформ. Однако, несмотря на оказываемое давление, белогвардейские лидеры отказывались идти на уступки, что осложняло взаимоотношения между военно-политическим руководством белых армий и интервентами. «Из Парижа нам писали часто: помощь союзников недостаточна потому, что борьба Юга и Востока непопулярна среди европейских демократий; что для приобретения их симпатий необходимо сказать два слова: Республика и Федерация, — свидетельствует в мемуарах А.И. Деникин. — Этих слов мы не сказали»{160}. «Вся группа иностранных представителей чрезвычайно дружно работала над насаждением “истинно-демократических принципов” и над направлением русской правительственной работы в духе “завоеваний революции”», — пишет генерал-лейтенант В.В. Марушевский, при этом задавая вопрос: «Откуда эти люди могли знать, что нужно исстрадавшейся России?»{161} Нежелание белогвардейских правительств идти на уступки по вопросу признания независимости новых государств и уклонение от обещаний провести демократические преобразования постепенно привело Белое движение к международной изоляции (ни одно антибольшевистское правительство не было де-юре признано союзниками) и лишило материальной поддержки из-за рубежа, без которой оно неминуемо должно было «скончаться».
Один из руководителей Белого движения на востоке страны, генерал Д.Л. Хорват, в письме к великому князю Николаю Николаевичу с горечью признавал: «Все наши бывшие союзники преследовали с большевиками собственные эгоистические цели. Никто не помогал России. Сильная, единая Россия никому, кроме русских, не нужна»{162}. Помощник начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал А.П. Будберг в своем «Дневнике» пишет, что в июне 1919 года чехи таскали за собой 600 вагонов, которые были «наполнены машинами, станками, ценными металлами, картинами, разной ценной мебелью и утварью и прочим добром, собранным на Урале и в Сибири»{163}.
Если А.И. Деникин и А.В. Колчак еще могли принимать некоторые решения, не оглядываясь на интервентов, то Е.К. Миллер и Н.Н. Юденич оказались в полной зависимости от стран Антанты.
Гражданская война на Севере началась с иностранного вооруженного вмешательства, в результате которого белогвардейская область подпала под полную зависимость англичан. Интервенты, оказывая ей материальную помощь, контролировали все сферы жизни и деятельность правительства{164}. И в то же время, как ни парадоксально, вывод войск союзников с Севера способствовал поражению режима Е.К. Миллера.
На Северо-Западе белогвардейцы с самого начала борьбы оказались на чужой территории и выступали в роли просителей. В Прибалтике, где шла борьба за сферы влияния между различными государствами, глава всех союзных миссий английский генерал Гоф выступал в роли единственного распорядителя края и проявлял недоброжелательное отношение к России, а генерал от инфантерии Н.Н. Юденич вынужден был терпеть его «над» своим штабом{165}.
Курс союзников, прежде всего Англии, свелся к отсечению от России молодых государственных образований в Прибалтике и Закавказье под флагом образования так называемого «санитарного кордона» вокруг РСФСР. Как только эта задача была выполнена, тут же финансовая и материальная поддержка белых армий совершенно прекратилась. Следуя в русле своей прагматической политики, союзники пошли на соглашение с правительством В.И. Ленина.
Даже отношение Франции к белогвардейским режимам, через которых она в случае победы над большевиками намеревалась вернуть прежние долги царской России, оставляло желать лучшего. По мнению свидетеля переписки между А.И. Деникиным и представителями французского оккупационного командования года Н. Трубецкого, «обе стороны думают только о том, как вызвать окончательный разрыв между собой»{166}.
Говоря современным языком, политика двойных стандартов европейских стран и США в отношении Белого движения являлась очевидным фактом и ни для кого не являлась секретом. Видимо, поэтому П.Н. Врангель, став во главе Русской армии, как указывает В.Д. Зимина, придерживался универсального внешнеполитического курса: «Официально ориентируясь на помощь Франции, он не исключал контакты с Германией, хотя старался их не афишировать…»{167} Он был готов вести диалог со всеми ради победы над большевиками.
А что же толкало белогвардейских лидеров на тесное сотрудничество с Антантой? Прежде всего, разрушенная экономика, которая не смогла обеспечить нужды войны, требовавшей огромных финансовых и материальных затрат. Не имея возможности обойтись собственными силами, они поставили себя в стратегическую зависимость от интервентов, которые, трудно не согласиться с Н.А. Нарочницкой, в тяжелый момент предали белую армию.
Обратим внимание и на следующий факт: ограниченные контингенты иностранных войск не Столько приносили белым армиям пользы, сколько вреда. Своим присутствием на территории нашей страны они лишь дискредитировали антибольшевистские правительства среди народных масс и давали Советам мощный пропагандистский козырь. Большевистские агитаторы представляли белогвардейцев как ставленников мировой буржуазии, торгующих национальными интересами и природными богатствами, а свою борьбу — патриотической и справедливой.
Вместе с тем следует отметить, что белые воевали и даже одерживали победы, когда их поддерживали интервенты. И наоборот, терпели поражения после ухода войск интервентов. Например, на Севере России, когда после подписания Версальского договора английские войска ушли из Архангельска и Мурманска, через несколько месяцев рухнул белый фронт.
О политике «двойных стандартов» стран Антанты в отношении белых режимов А.И. Деникину и А.В. Колчаку сообщала стратегическая разведка, о чем более подробно пойдет речь в третьей главе настоящего исследования.
Разведорганы стран Антанты, США и Японии, с одной стороны, оказывали поддержку спецслужбам Белого движения в борьбе с большевиками, а с другой — проводили разведывательные мероприятия в основном политического и экономического характера, поддерживали сепаратистские течения, эсеровские выступления и т.д. Особую активность проявляла американская разведка. После высадки войск на Дальнем Востоке в Россию прибыли кадровые офицеры военной разведки, которых распределили по городам, расположенным по Транссибирской железной дороге, где они должны были собирать сведения о военном, политическом и экономическом положении Сибири.
При штабе деникинской армии для связи с американским правительством находился специальный представитель США адмирал М. Келли. Благодаря этому американская военная разведка, важнейшими центрами которой являлись военные миссии США, распространила свои действия на Юг России. Одна миссия находилась при штабе генерала А.И. Деникина, а вторая обосновалась в Одессе. Разведывательная деятельность последней распространилась на всю Украину, Крым, Дон и Северный Кавказ{168}.
Кроме государственных разведорганов на подконтрольных белым территориях действовали неправительственные организации: Комиссия экономической помощи России, Красный Крест, Христианский союз молодых людей (ХСМЛ). Представители ХСМЛ находились в подчинении штаба американских войск, откуда они получали директивные указания и куца направляли разведывательные донесения{169}.
Можно предположить, что находившиеся за рубежом военные агентуры работали под контролем контрразведок западных стран.
Составной частью Гражданской войны была вооруженная борьба национальных окраин бывшей Российской империи за свою независимость, против которой были как красные, так и белые. Историк Ю.Н. Жуков считает, что Гражданская война началась осенью 1917 года на национальных окраинах России, и рассматривает ее как широкомасштабный межнациональный конфликт{170}.


Так или иначе, но попытки провозглашения независимости национальными окраинами вызывали отпор как со стороны красных, увидевших в росте национализма угрозу завоеваниям революции, так и белых, сражавшихся за «единую и неделимую Россию». Лозунг единства и неделимости воспринимался на окраинах как противоречащий любым проявлениям национальной самодеятельности.
С правительствами государств, образовавшихся на окраинах бывшей Российской империи, у лидеров Белого движения складывались непростые взаимоотношения. С одной стороны, серьезным препятствием в национальной политике являлся принцип воссоздания страны в территориальных рамках прежней империи. С другой — стремление национальных элит дистанцироваться от России, их ориентация на западные страны, в которых они видели гарантов своей независимости. Поэтому «самостийные» государства, несмотря на враждебное отношение к большевикам, предпочли уклониться от военной помощи белым, имея все основания опасаться, что в случае победы над Советской Россией А.И. Деникин и А.В. Колчак попытаются силой отнять у них независимость.
Генерал А.И. Деникин, отстаивавший идею «единой и неделимой», например, не хотел слышать о какой-либо автономии Украины и рассматривал ее земли как «исконно русские». Он даже не признавал понятия «Украина», заменяя его понятиями «Малороссия», «Галичина», «Новороссия».
Своей непродуманной национальной политикой главнокомандующий ВСЮР настроил против себя часть украинского народа, что создало Белому движению на Юге России немало проблем.
А.И. Деникин также не признал Горское правительство, разогнал татарское краевое правительство Крыма, оттеснил грузинские войска, пытавшиеся захватить Сочинский округ, т.к. социал-демократическое правительство Грузии в лице министра иностранных дел Е. Гегечкори отказывалось признать за командованием Добровольческой армии право выступать от имени России. И. только вмешательство англичан, которые ввели свои «миротворческие» силы, приостановило этот вооруженный конфликт. С применением силы белым удавалось склонять на свою сторону горские народы Северного Кавказа, причем их замирение было кратковременным. Непродуктивной оказалась политика белых и в отношении Армении и Азербайджана.
Д.В. Лехович справедливо отмечает: «Разногласия с Грузией, ссора с Петлюрой принуждали Добровольческое командование держать заслоном войска на второстепенных участках вместо посылки их на главный фронт — против большевиков»{171}.
Во время похода деникинских войск на Москву поляки заняли выжидательную позицию, поскольку победа белых, не признававшая за Польшей прав на западноукраинские и западнобелорусские земли, создала бы для Варшавы ряд проблем. Отказ польского руководства от поддержки П.Н. Врангеля и С.В. Петлюры взамен на получение территорий на востоке позволил советскому руководству перебросить основные силы Красной армии на юг к 16 ноября 1920 года и разгромить войска Русской армии{172}. Ю. Пилсуцский тогда цинично заявил, что не видит смысла помогать П.Н. Врангелю: «Пусть Россия еще погниет лет 50 под большевиками, а мы станем на ноги и окрепнем»{173}.
«Непредрешенчество» пронизывало национальную политику и в Сибири. Так, 14 мая 1919 года в ответ на приветствие еврейской делегации на одном из приемов Верховный правитель ответил следующим образом: «Я против национальной фракции, не имею оснований менять свое отношение к этому вопросу. Объясняю шероховатости, наблюдающиеся в национальных отношениях, нервным состоянием страны, особенно в прифронтовой полосе». Он выразил уверенность, что «с общим успокоением страны исчезнет и острота национального вопроса»{174}.
Как писал один из участников событий, «вопрос о создании центральной государственной власти, которая, будучи действительной властью, вместе с тем сумела бы учесть все местные особенности и наладить свои отношения с группами, отличающимися центробежными тенденциями, — такой вопрос являлся тоща кардинальнейшим… Правительство Колчака не сумело разрешить его и погибло»{175}.
В целом Белое движение потерпело поражение во многом именно потому, что не смогло найти адекватных требованиям времени способов взаимодействия с элитами национальных окраин распавшейся империи.
И.В. Сталин в связи с этим писал: «Не забывайте, что если бы в тылу у Колчака, Деникина, Врангеля и Юденича мы не имели бы так называемых “инородцев”, не имели ранее угнетенных народов, которые подрывали тыл этих генералов своим молчаливым сочувствием русским пролетариям, — товарищи, это особый фактор в нашем развитии: молчаливое сочувствие, его никто не видит и не слышит, но оно решает всё, — и если бы не это сочувствие, мы бы не сковырнули ни одного из этих генералов»{176}.
Исходя из вышесказанного, автор выделяет следующие основные внешние угрозы безопасности белогвардейским государственным образованиям:
— дезинтеграционные тенденции, распад страны и образование самостоятельных государств на окраинах бывшей империи;
— присутствие войск интервентов на территории белогвардейских государственных образований;
— стремление иностранных государств к территориальному расчленению России и захвату природных и материальных ресурсов;
— непризнание западными странами белогвардейских правительств;
— недостаточная помощь Белому движению со стороны союзников;
— активная внешняя политика Советской России;
— ведение активных оборонительных и наступательных боевых действий соединениями и частями Красной армии;
— боевые действия многочисленных партизанских и повстанческих вооруженных отрядов в тылу белых армий;
— активная деятельность большевистского подполья, готовившего вооруженные выступления, проводившего агитационные и разведывательно-диверсионные мероприятия в тылу и в прифронтовой полосе;
— красный террор, уничтоживший антибольшевистские подпольные организации, образовавшиеся на территории Советской России;
— деятельность советских и других спецслужб.
Для нейтрализации угроз во внешней сфере требовались целенаправленные политические, дипломатические, военные и специальные меры. Так, задача разведки заключалась в информационно-аналитическом обеспечении высшего военно-политического руководства и командования объединений, соединений и воинских частей, а контрразведки — в ведении борьбы с военным, политическим, экономическим шпионажем, а также в выполнении функций политического сыска. Белогвардейским спецслужбам пришлось противодействовать не только большевистским и эсеровским подпольным организациям, рабочим и крестьянским вооруженным выступлениям, но и вести гласное и негласное наблюдение за союзниками.

Внутренние угрозы
Белое движение представляло собой широкой спектр разнородных политических сил — от сторонников реставрации самодержавия до приверженцев буржуазно-демократической республики. Основой их консолидации явилось неприятие большевистской идеологии, советского строя и его экономической модели. По своему составу оно было крайне неоднородным: от бывших крупных земельных собственников и фабрикантов до простого крестьянина и рабочего, от высших военачальников и государственных чиновников до учащихся военных и гражданских учебных заведений. Но при всем этом белый лагерь не нашел опоры среди широких слоев населения.
Главной целью, которую поставили перед собой лидеры Белого движение, являлась военная победа над Советской Россией. Решение других проблем, влиявших на безопасность белогвардейских государственных образований (о будущей форме государственности России и её социально-экономического строя и т.д.), откладывалось на послевоенный период. Однако в ходе войны помимо ведения боевых действий на фронтах им пришлось защищать политический строй, суверенитет, независимость и территориальную целостность, а также сохранять политическую и социальную стабильность в обществе.
По нашему мнению, серьезная ошибка, допущенная белыми еще в начале войны, заключалась в «непредрешении» будущего политического строя и форм собственности. Окончательное разрешение этих вопросов предусматривалось провести после ликвидации советской власти. «Будущих форм государственного строя руководители армии (генералы Корнилов, Алексеев) не предрешали. Ставя их в зависимости от воли Всероссийского Учредительного собрания, созванного по водворении в стране правового порядка, — говорилось в первом политическом обращении, составленном А.И. Деникиным. — …Я призываю вас всех, кто связан с Добровольческой армией и работает на местах, в этот грядущий час напрячь все силы, чтобы немедля организовать кадры будущей армии и в единении со всеми государственно мыслящими людьми свергнуть гибельную власть народных комиссаров»{177}.
Упоминание об Учредительном собрании и «народоправстве» не могло удовлетворить монархически настроенное офицерство Добровольческой армии. Адмирал А.В. Колчак также отмечал, что идея Учредительного собрания не действует. В то же время монархические лозунги не пользовались популярностью среди интеллигенции, рабочих и крестьянства.
Для неграмотного, аполитичного крестьянства «буржуазные» лозунги были чужды и непонятны. А что было хотеть от безграмотных крестьян, если образованные офицеры затруднялись ответить на очень важные в тот момент времени вопросы: за что они воюют и что несет белая власть простому человеку? Деревенских жителей больше интересовала другая проблема — чья будет земля. От сменивших советскую власть антибольшевистских режимов они ждали разрешения аграрного вопроса, разумеется, в свою пользу. Однако белые, отменив большевистский Декрет о земле, так и не смогли предложить закона, удовлетворяющего нужды основной массы населения страны, поскольку вожди Белого движения слишком далеки были от простого народа, о нуждах и интересах которого брались судить и за будущее которого собирались воевать. По мнению участника Белого движения подполковника Э.Н. Гиацинтова, несмотря на то, что генерал М.В. Алексеев был сыном простого солдата, он солдат не знал, поскольку «никогда в строю не служил… Это был не Суворов и не Скобелев, которые, хотя и получили высшее военное образование, всю жизнь провели среди солдат и великолепно знали их нужды…»{178} Довольно близко знавший будущего руководителя Добровольческой армии историк русской журналистики, цензуры и революционного движения, офицер М.К. Лемке еще в середине 1916 года писал, что М.В. Алексеев «не понимает основ гражданского управления и вообще невоенной жизни страны» и «все берется решать…»{179} Невысокую оценку давали современники и А.И. Деникину. По мнению участника Белого движения Н.Н. Головина, его строки «грешат тем непониманием народных масс, которое привело затем самого автора… к крушению…»{180} Другой участник Белого движения — генерал П.С. Махров — писал о А.И. Деникине, что он, «как все интеллигенты, мало знал русского мужика… не был психологом разношерстной толпы»{181}.


Таким образом, можно сказать, что лидеры Белого движения — генералитет распавшейся русской армии — были далеки от проблем рабочих и крестьян — основной массы населения страны, поэтому в той острой кризисной ситуации стали выразителями интересов дворян и интеллигенции — тех социальных групп, к которым принадлежали сами. Соответственно, проводимая ими политика вызывала недовольство широких слоев населения.
Например, неразрешенным аграрным вопросом оказались недовольны крестьяне. В ответ они были обвинены властями в «склонности к большевизму» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Видимо, царские генералы были не знакомы с выработанными еще генералиссимусом А.В. Суворовым рекомендациями по подавлению и нейтрализации мятежей, в которых великий полководец «требовал осуществлять умиротворение, а не разорять мятежные земли», советовал не втягиваться в партизанскую войну, «не меньше оружия поражать противника человеколюбием»{182}. Единственным методом разрешения возникших социальных противоречий являлся массовый террор, энергично проводившийся против всех несогласных с действиями белых режимов в самых разных формах: арестах, безрассудных расстрелах, в т.ч. заложников, рейдах карательных отрядов и погромах. Ответной реакцией населения было широкое партизанское движение, которое активно использовали в своих целях большевики и эсеры.
Как показывает анализ научно-исследовательской литературы и архивных документов, настроения сельского населения, причины и характер восстаний крестьян в основном стали предметом пристального изучения органов контрразведки. Так, по данным колчаковских спецслужб, общая численность партизан в Сибири составляла от 14 000 до 19 000 человек{183}. Советские исследователи называют почти на порядок большую цифру — около 140 000{184}. Для борьбы с партизанскими отрядами адмирал А.В. Колчак направлял боеспособные воинские части. На Юге России массовое партизанское движение вынудило А.И. Деникина приостановить наступление на Москву и перебросить часть своих войск под Киев и на подавление махновского выступления. Подобным образом оказался ослабленным белогвардейский фронт и на Севере, что дало возможность частям Красной армии перейти в широкое контрнаступление.
Проводимые в отношении повстанческих отрядов войсковые операции требовали разведывательного обеспечения. Как свидетельствуют архивные материалы, деникинские и колчаковские разведывательные органы с целью получения сведений о противнике на «внутреннем фронте» активно использовали конные разъезды, засылали в отряды агентуру, проводили опросы местного населения и допросы пленных партизан.
Не предрешая будущего государственного устройства, белогвардейские правительства восстановили частную собственность и свободу торговли, освободили цены на большинство продуктов питания, что, скорее всего, отвечало интересам крупных собственников, нежели широких слоев населения. Владельцы предприятий и торговцы, получая огромные правительственные субсидии, использовали их в своекорыстных целях, обогащались сами и коррумпировали обнищавший чиновничий аппарат. Стремясь восстановить свои материальные потери, понесенные в ходе большевистских экспроприации, они ничего не сделали для восстановления производства, не сулившего им быстрой прибыли, и смотрели на войну с позиций выгодного вложения денег. «Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь, — признавал потом А.И. Деникин. — Особенно странной была эта черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй и собственность. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле этого слова цифрами. И в то же время претензии этих классов были весьма велики»{185}.
Попытки властей на Юге России даже путем репрессивных мер подчинить буржуазию своей воле и заставить ее работать на интересы государства не увенчались успехом. Поразившая государственный и военно-управленческий аппарат, в том числе и спецслужбы, коррупция способствовала росту преступности, сильно подрывала авторитет власти среди населения, чем воспользовались в своих целях большевики, эсеры и прочие враждебные Белому движению элементы.
Как свидетельствуют архивные документы, грозные приказы также издавались А.В. Колчаком, Н.Н. Юденичем и Е.К. Миллером. Результат оказался фактически нулевым. Высшее военно-политическое руководство так и не сумело побороть хаос в системе государственного и военного управления и удержать ситуацию под контролем, что приводило к обнищанию населения. Жизнь впроголодь, высокая инфляция, низкие заработки и безработица вызывали недовольство аполитично настроенных к режимам рабочих, которые организовывали стачки, предъявляя властям требования экономического характера. В многочисленных донесениях агентов контрразведки предоставлены сведения о том, что забастовки в большинстве своем возникали из-за падения уровня заработной платы и отмены властями 8-часового рабочего дня{186}.
В ходе Гражданской войны отчетливо проявилась ментальная черта нашего народа — во всем полагаться на административно-регулирующую роль государства, которое для него «являлось источником порядка, инициатором и двигателем любых перемен, носителем и защитником его благ»{187}. Но белогвардейские режимы не оправдали надежд и чаяний широких слоев населения — крестьянства и рабочего класса. Характеризуя работу омского правительства, управляющий министерством иностранных дел российского правительства И.И. Сукин признавал: «…при затянувшейся борьбе такая попытка удовлетворить сразу всех становилась мало практичной и вынуждало правительство к бесплодной эквилибристике, в которой оно теряло сочувствие каждой группы в отдельности. Все громче поэтому раздавались голоса о необходимости сделать выбор, оценить по достоинству все политические и хозяйственные слои населения, которые нуждались в правительстве, и повернуть руль в определенном направлении… Теряясь в сомнениях и колебаниях, мы искали курса, который позволил бы омскому правительству хотя бы как-нибудь продержаться»{188}. Если судить по отзывам других современников, то омское правительство вряд ли было способно решать стоявшие перед ним сложные задачи. Моррис отмечал: «Штатские члены правительства были людьми серьезными, политически умеренными, но ни на что не способными». Генерал А.П. Будберг утверждал, что адмиралу с таким Советом министров «не выехать на хорошую дорогу; слишком уж мелки, эгоистичны и не способны на творчество и подвиг все эти персонажи, случайные выкидыши омского переворота». Сам адмирал А.В. Колчак говорил о своих министрах: «После встречи с ними хочется вымыть руки»{189}. Следует согласиться с мнением современного исследователя А.А. Реца, который справедливо подметил, что «стремление во многом организовать власть по старому законодательству предопределило ее непригодность к нуждам гражданской войны и имевшимся ресурсам. Прежде всего, это произошло из-за неспособности Омска создать четко функционирующую систему органов власти. Это было обусловлено проникновением во властные структуры некомпетентных и корыстных людей»{190}.
Так или иначе, «верный курс» не был найден ни А.В. Колчаком, ни А.И. Деникиным, ни Е.К. Миллером, ни другими «вождями». Белые правительства не только не смогли удовлетворить насущные проблемы населения, но и защитить его от произвола, грабежей и бесчинств, инфляции и массовой спекуляции, что вызвало, мягко говоря, негативную реакцию жителей.
Ощущение безысходности, бесперспективности бытия явилось причиной бунтов против властей, которые жестоко подавлялись силами армии и правоохранительных органов. Единственным методом разрешения возникших социальных противоречий являлся массовый террор, энергично проводившийся против всех не согласных с действиями белых режимов в самых разных формах: арестах, безрассудных расстрелах, в т.ч. заложников, рейдах карательных отрядов и погромах. Любому не согласному с политикой властей навешивался ярлык «большевика», которого можно застрелить на месте.
Согласно «Положению о полевом управлении войск в военное время», командующий армией обладал большой властью над населением в прифронтовой полосе. Он имел право выселять нежелательных лиц, проводить трудовые мобилизации, запрещать въезд и выезд лиц в другой регион, назначать общие и частичные реквизиции, «подвергать имущество жителей секвестру»{191}. Но в жизни этим дело не ограничивалось. Нередко командиры войсковых частей и карательных отрядов, мягко выражаясь, превышали свои полномочия. «Деникинские “добровольцы”, ворвавшись в деревню, принимались за экзекуцию оставшихся в ней крестьян, не делая никакой разницы между мужчинами и женщинами, между взрослыми и детьми, — пишет в своей монографии историк В.В. Галин. — Экзекуция состояла в порке шомполами, после чего карательный отряд удалялся из деревни, реквизировав скот, запасы хлеба и фуража»{192}. Таких примеров, сохранившихся в воспоминаниях участников Гражданской войны, множество, они стали одной из причин враждебного отношения населения к белым властям.
Проявление белыми властями жестокости и насилия считается одной из причин поражения антибольшевистских сил. Но к массовому террору прибегали и красные, но сумели победить противника. Почему? Исследователь Гражданской войны профессор А.Л. Литвин считает, что «…дело в целях и последовательности проводимой политики, а не в методах ее осуществления, которые часто выглядели идентичными»{193}. С ученым, на наш взгляд, следует согласиться. В отличие от белых большевики видели перед собой ясные цели (построение государства нового типа, экспорт революции на весь мир), поэтому для победы над многочисленными противниками они создали мощный административно-управленческий аппарат, который смог мобилизовать людские и материальные ресурсы, подавить сопротивление противников и недовольство населения{194}.


Уместным будет сказать, что о причинах недовольства населения политикой властей спецслужбы неоднократно докладывали белогвардейскому командованию, более того — предлагали меры по снятию социальной напряженности в тылу{195}. Но рекомендации контрразведки оказались невостребованными.
Таким образом, не разрешенные белыми вождями политические и социально-экономические противоречия, выразившиеся в поддержке политики большевиков основной массой населения страны, лишили белые армии людских ресурсов, тем самым составив наибольшую угрозу безопасности белогвардейским государственным образованиям. Провозглашенные лозунги расходились с жизненными реалиями, которые сопровождались реставрацией прежних порядков, обнищанием основной массы населения, террором, распродажей иностранцам природных и материальных ресурсов.
Белогвардейские режимы на Юге и в Сибири столкнулись с сепаратизмом, исходившим от казачества.
Правительства казачьих государственных образований Дона и особенно Кубани, добивавшихся автономии и федеративного устройства будущей России, вступали в переговоры с интервентами и просили от них политической, финансовой и вооруженной поддержки. Как «самостоятельная держава» Всевеликое войско Донское (ВВД) в лице своего атамана П.Н. Краснова обратилась за «помощью» к немцам, а после ухода кайзеровских войск верхушка донского казачества сменила свою «внешнеполитическую» ориентацию с германской на англо-французскую. Лишь под давлением союзников она была вынуждена объединиться с Добровольческой армией. Однако главнокомандующему ВСЮР Донская армия подчинялась только в оперативном отношении, «…на ее организацию, службу, быт не распространялось мое влияние, — вспоминал А.И. Деникин. — Я не ведал также назначением лиц старшего командного состава, которое находилось всецело в руках донской власти… и никогда не мог быть уверенным, что предельное напряжение сил, средств и внимания обращено в том именно направлении, которое предуказано общей директивой; переброска донских частей в мой резерв и на другие фронты встречала большие затруднения; ослушания частных начальников, как, например, генерала Мамонтова, повлекшее чрезвычайно серьезные последствия, оставалось безнаказанным»{196}. Данное обстоятельство привело к децентрализации спецслужб, создавало параллелизм и конкуренцию в работе органов безопасности различной ведомственной подчиненности, чем активно пользовались большевики и другие противники Белого движения.
Имевшие место разногласия между командованием ВСЮР и казачьими атаманами объясняются различиями политических и военных целей. Если лидеры Белого движения боролись за «единую и неделимую» Россию, то казачество — за автономию. Если белые стремились разгромить большевиков по всей стране, то казаки заботились лишь об охране своего края. Например, после освобождения своей территории от красных войск казачьи части отказались идти на Москву.
Самостоятельность верхов кубанского казачества сыграла роковую роль для белогвардейских армий зимой 1920 года. В решающий момент развернувшихся боевых действий за обладание Северным Кавказом кубанские войска, поддавшись на провокацию эсеров о возможном соглашении с большевиками, неожиданно оголили фронт и тем самым помогли Красной армии разгромить ВСЮР к весне 1920 года.
Подобной политики придерживалось казачество восточных регионов России. Адмиралу А.В. Колчаку так не удалось подчинить своей власти атаманов. По этому поводу он писал А.И. Деникину: «Поддержанные японцами так называемые атаманы Семенов, Калмыков, Гамов со своими бандами образуют враждебную мне группу, и до сих пор вопросы с ними не улажены, так как японцы открыто вмешались и воспрепятствовали мне вооруженной силой привести в повиновение Семенова. Последний является просто-напросто агентом японской политики, и деятельность его граничит с предательством»{197}.
Пользуясь слабостью омской власти и поддержкой японцев, М. Семенов вынашивал идею создания сепаратного панбуддистского государства — «Великой Монголии», которая бы включала Бурятию, Внешнюю и Внутреннюю Монголию и Дальний Восток. В случае своего образования оно отрезало бы Россию от Тихого океана и тем самым создало благоприятные условия для Японии в Азии.
По признанию дипломата русского посольства в Токио Д.И. Абрикосова, одной из ключевых причин военного поражения А.В. Колчака являлся открытый конфликт с атаманом Г.М. Семеновым, который фактически отрезал армию от Дальнего Востока и блокировал поставки вооружения, провианта и амуниции{198}.
В то же время следует отметить, что сибирское казачество было самой надежной социальной опорой власти на протяжении всей Гражданской войны. И только после падения Омска в ноябре 1919 года казаки отступавшей на восток колчаковской армии покидали фронт, объявляли о своем «нейтралитете», а во время боев за Иркутск в декабре 1919 года выразили намерение выйти из Гражданской войны{199}.
Итак, нежелание белых пойти навстречу казачеству и признать его права на автономию привело к их взаимному разладу, что в конечном итоге значительно ослабило антибольшевистский фронт.
Вражда помешала объединению белогвардейцев с «третьей силой» в Гражданской войне—партией социалистов-революционеров (ПСР). Общеизвестно, что многие участники Белого движения главную ответственность за развал государства в 1917 году возлагали на эсеров и представителей других социалистических течений. Генерал от инфантерии М.В. Алексеев как-то писал руководителю британской дипломатической миссии в Москве Р. Локкарту, что он «скорее будет сотрудничать с Лениным и Троцким, чем с Савинковым и Керенским»{200}. У адмирала А.В. Колчака социалистические партии также вызывали отрицательные эмоции. Он даже большевикам поставил в заслугу разгон Учредительного собрания{201}.
Эсеры отвечали белогвардейцам тем же. Южное бюро ЦК ПСР, созданное в Одессе в начале 1919 года, в своих инструкциях предписывало вести решительную борьбу с А.И. Деникиным всеми средствами, включая террор. Аналогичные задачи ставились в 1920 году партийным организациям, оказавшимся на территориях, занятых польскими и врангелевскими войсками{202}. Однако каких-либо активных действий, создававших серьезную угрозу безопасности белогвардейским режимам на Юге России, эсеры не предпринимали.
В Сибири же недовольные потерей власти социалисты-революционеры проводили агитацию среди населения за поддержание Учредительного собрания и готовили вооруженные выступления против колчаковского режима{203}. Центрами сосредоточениями эсеровских организаций являлись Владивосток, Иркутск, Томск, Красноярск. «Поставив своей задачей свержение власти Верховного правителя и захват власти в свои руки посредством массовых выступлений до террора включительно и провозглашение лозунга о возобновлении деятельности бывшего Учредительного собрания, — говорится в докладе начальника отдела контрразведки при штабе Верховного главнокомандующего начальнику военно-административных управлений Восточного фронта, — партия не удалилась из правительственных сфер адмирала Колчака, а пристроила своих агентов с целью тормозить работу правительства и дискредитировать его в глазах общества»{204}.
Следует подчеркнуть, что активная борьба сибирских эсеров с властями, выразившаяся в подготовке вооруженных восстаний и террористических актов в отношении Верховного правителя, держала колчаковскую контрразведку в постоянном напряжении, отвлекала значительную часть ее сил и средств от борьбы со шпионажем и большевистским подпольем.
В ноябре 1919 года в Иркутске Всесибирским совещанием земств и городов на коалиционной основе был создан Политический центр, главной задачей которого являлась подготовка восстания против колчаковского режима. При приближении Красной армии к городу Политцентр в конце декабря 1919 — начале января 1920 года захватил власть, которую затем передал большевикам.
Внутренним угрозам подвергались и воюющие белые армии: коррупция военно-управленческого аппарата; недостаточное финансовое и материально-техническое обеспечение; насильственные мобилизации крестьян; широкий спектр политических взглядов среди генералитета и офицерского состава и др.
Союзнические поставки полностью не покрывали значительной доли того, в чем нуждались белые армии, к тому же часть имущества и снаряжения либо расхищалась со складов{205}, либо не доходила до фронта из-за неэффективной работы железнодорожного транспорта{206}. Офицеры компенсировали нехватку жалованья казнокрадством, продовольствия — грабежом крестьян и присвоением трофеев, т.е. превратились в мародеров и торгашей. Нередкими бывали случаи, когда с фронта генералы целыми вагонами отсылали в собственный адрес общегосударственное имущество, отнятое у большевиков. «Военные власти и правительство как-то сквозь пальцы смотрели на это, а когда эти злоупотребления перешли всякие границы, и правительство приняло меры к прекращению их, то наткнулось на необыкновенное сопротивление со стороны командующих армиями», — свидетельствует генерал-майор К.И. Глобачев{207}.
«Мы писали суровые законы, в которых смертная казнь была обычным наказанием. Мы посылали вслед за армиями генералов, облеченных чрезвычайными полномочиями, с комиссиями для разбора на месте совершаемых войсками преступлений. Мы — и я, и военачальники — отдавали приказы о борьбе с насилиями, грабежами, обиранием пленных и т.д. Но эти законы и приказы встречали иной раз упорное сопротивление среды, не восприявшей их духа, вопиющей необходимости. Надо было рубить с голов, а мы били по хвостам», — вспоминал А.И. Деникин{208}. Главнокомандующий ВСЮР, борясь с мародерами из солдатской массы, приводил приговоры в отношении преступников незаметно, не предавая их огласке. И поэтому смертная казнь не имела должного психологического воздействия на морально разлагающуюся армию. Лица же офицерского состава, пользуясь покровительством своих коррумпированных начальников, в большинстве случаев уходили от ответственности.


В белых армиях Юга России около 80% офицеров являлись сторонниками монархии. Дня них даже колчаковский режим в определенной степени являлся изменой монархическим убеждениям. Заметим, что ни А.И. Деникин, ни А.В. Колчак не стремились к реставрации прежнего режима.«…они солидаризировались с Февральской революцией 1917 года и либеральной программой парламентской демократии и социальных реформ», — пишет западный исследователь Дж. Бринкли {209} .
В Сибири же политические взгляды генералитета и офицерства были весьма пестрыми: скрытые сторонники монархии, приверженцы Учредительного собрания и Земского собора, казачьи сепаратисты и лица, придерживавшиеся проэсеровских взглядов. Правые офицерские круги и казачество в ноябре 1918 года сместили власть Директории, арестовав левое крыло правительства, и передали ее военному и морскому министру вице-адмиралу А.В. Колчаку. Однако в декабре недовольные «мягкостью» Верховного правителя офицеры готовили уже антиколчаковский переворот. Тогда у них ничего не вышло {210} . К монархизму белые пришли летом 1922 года на Дальнем Востоке, избрав генерал-лейтенанта М.К. Дитерикса Верховным правителем Приморья и воеводой Земской рати.
Кризисная ситуация в обществе, сопровождавшие боевые действия потери, поражение армий на фронтах оказали негативное влияние на морально-психологическое состояние офицерского состава. Стрессовое напряжение снималось карточными играми, кутежами с женщинами и спиртными напитками. Свободное времяпровождение было характерно и для офицеров царской армии, однако во время Гражданской войны оно приняло массовый характер.
Военная контрразведка внимательно следила за политико-моральным состоянием офицерства и широких солдатских масс, настроения которых были неоднородными. Солдаты тыловых частей демонстрировали, как правило, антиправительственные настроения, фронтовики проявляли лояльное отношение к своим правительствам, о чем свидетельствуют сводки военной контрразведки {211} .
Самовольное оставление воинских частей белых армий, по мнению ряда исследователей, носило массовый характер. Таким образом, солдатские массы — будучи далекими от политики насильно призванные в армию крестьяне — выказывали свое недовольство в основном неудовлетворительным снабжением. Количество беглецов, как правило, увеличивалось в период поражений и отступлений белогвардейских войск. К поискам дезертиров привлекались спецслужбы.
Действовавшим с позиции силы лидерам Белого движения не удалось стать объединяющей национальной силой, наладить конструктивное сотрудничество с либеральной интеллигенцией (эсерами, кадетами и меньшевиками), найти поддержку у рабочего класса и крестьянства. Осмыслив в эмиграции прошедшие события, А.И. Деникин вынужден был признать: непримиримые противоречия в идеологии, в социальных и экономических взаимоотношениях между буржуазией, пролетариатом и крестьянством лишили белогвардейцев «вернейшего залога успеха — единства народного фронта» {212} .
Исходя из вышесказанного, можно выделить следующие внутренние угрозы безопасности белогвардейским государственным образованиям и армиям:
— отсутствие единства целей и задач среди различных антибольшевистских сил;
— политическая нестабильность, слабость власти и коррупция органов государственного и военного управления;
— сепаратистские проявления казачества;
— неразрешенность земельного вопроса для крестьянства;
— снижение уровня жизни городского населения;
— массовый террор властей и армии по отношению к населению;
— усиление социальной напряженности и массовые вооруженные выступления крестьянства;
— разрушенная экономика, резкое снижение производства, массовая безработица и высокий уровень инфляции;
— недостаточное финансовое и материально-техническое обеспечение вооруженных формирований;
— насильственные мобилизации крестьян в армию;
— широкий спектр политических взглядов среди генералитета и офицерского состава.
Особо следует отметить, что нейтрализация внутренних угроз в большей степени зависела от разрешения властями острых политических и социально-экономических противоречий с опорой на поддержку общества, эффективно действующего государственного аппарата, способного решать сложнейшие задачи. Борьба с противниками режима — политический сыск [4] — возлагались на органы контрразведки и внутренних дел. Как верно подметил после падения царского режима в России бывший товарищ министра внутренних дел П.Г. Курлов: «Нет ни одного правительства в мире, начиная с абсолютной монархии и кончая советской властью большевиков, которое не было бы вынуждено, в целях своего существования и самосохранения, отказаться от борьбы со своими политическими врагами, признавая направленные против существующей власти действия лиц иных убеждений преступлениями, а потому не только карать их на основании уголовного закона, но и в большей части случаев предупреждать самое возникновение этих преступлений» {213} .
Иными словами говоря, внутренние угрозы безопасности, то есть применение любых форм насильственных действий в отношении существующего строя, требуют их пресечения.
Как ни боролись большевики с царской «охранкой», как ни призывал В.И. Ленин уничтожать жандармов и провокаторов, но при строительстве первого социалистического государства выяснилось, что без политического сыска оно существовать не может.
Не могли обойтись без политического сыска и белогвардейские государственные образования. Поэтому их спецслужбы занимались не только гласным и негласным добыванием информации о преступных организациях или отдельных лицах, но и активными действиями — обысками, арестами. В тех условиях немалое значение приобретало информационно-аналитическое обеспечение военно-политического руководства и командования разного уровня о настроениях населения и войск с целью предупреждения преступлений и, соответственно, принятия властями адекватной реакции на проблемы внутренней безопасности.
Таким образом, безопасность белогвардейских режимов могла быть достигнута только проведением единой государственной политики в данной области, реализацией системы мер политического, социально-экономического, военного, административного и специального характера, адекватных внешним и внутренним угрозам.

 

 

 



1.2. РАЗВЕДКА И КОНТРРАЗВЕДКА В СИСТЕМЕ ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОГО И ВОЕННОГО УПРАВЛЕНИЯ

Вступая в борьбу с Советской Россией и с Германией, белогвардейские режимы остро нуждались в обеспечении своей безопасности, т.е. в создании иммунной системы, элементами которой являлись армия, спецслужбы и политическая полиция. Поэтому формировалась она в спешном порядке, при остром дефиците времени, людских и материальных ресурсов. В отличие от большевиков, которые «пошли своим путем», возглавившие Белое движение генералы воспользовались опытом распавшейся Российской империи. Тем самым в условиях Гражданской войны был продолжен эволюционный путь развития отечественной разведки и контрразведки, как элементов прежней системы безопасности государства.
Прошлое отечественных спецслужб уходит корнями в глубокую старину. Не вдаваясь в детали многовековой истории, автор считает нужным отметить лишь основные моменты в диалектике их развития.
Ученые И.И. Васильев и А.А. Зданович условно выделяют три исторические «развилки» в развитии отечественных специальных служб. По их мнению, к первой «развилке» относится разделение некогда единой системы безопасности государства на внешнюю и внутреннюю. Обеспечение внешней безопасности сосредоточилось в руках дипломатии и разведки, внутренней — политической полиции {214} .
При этом обратим внимание на одно важное обстоятельство: самодержавие приоритетным направлением считало обеспечение внутренней безопасности, поэтому возложило эту функцию на одно сильное ведомство — МВД. Разведкой и контрразведкой же занимались несколько министерств: военное, финансов, иностранных дел и внутренних дел. Как сбор сведений о других государствах, так и борьба со шпионажем являлись для них второстепенной задачей. Традиционная для России межведомственная разобщенность значительно снижала эффективность обеспечения внешней безопасности.
Вторая «развилка» — «выход военной разведки (вместе с контрразведкой) из сферы сугубо госудгфственной (политической, дипломатической) на самостоятельные и тем более на лидирующие позиции…» {215} — была связана с подготовкой ведущих капиталистических держав к новому переделу мира, качественным и количественным ростом их армий. В тех условиях возросла роль упреждающей информации о военных приготовлениях вероятного противника. «В период до начала Первой мировой войны под эгидой Генеральных штабов большинства европейских стран стала создаваться военная разведывательная служба, ставшая основным источником зарубежной разведывательной информации. Ее возглавляли, как правило, военные, которые обычно подчинялись военным министрам», — писал много лет спустя один из основателей ЦРУ А. Даллес {216} .
В начале XX века из военной разведки организационно и функционально выделится военная контрразведка «в качестве самостоятельного вида службы по защите безопасности вооруженных сил и страны в целом». Обретение самостоятельного статуса контрразведкой ученые И.И. Васильев, А.А. Зданович называют третьей «развилкой» в истории спецслужб {217} .
В Российской империи КРО начали формироваться летом 1911 года в управлениях генерал-квартирмейстеров штабов военных округов и предназначались для борьбы с военным шпионажем. Таким образом, впервые в истории под общим началом — Главного управления Генерального штаба — оказались структуры, занимавшиеся сбором информации о сопредельных странах, и органы, в чьей компетенции находилась борьба со шпионажем.

«Особенностью постановки у нас контрразведки, в отличие от иностранцев, является передача ее в руки всецело военного ведомства, кому и надлежит самому оберегать себя от тайных врагов, а не доверять это дело государственной важности не заинтересованному в нем другому ведомству, такому как Министерство внутренних дел, — писал генерал-майор Н.С. Батюшин. — Богатая по своим результатам работа нашей контрразведки после русско-японской войны лишь подтверждает это мудрое решение»{218}.
Вряд ли такое решение можно назвать мудрым. Начиная с 1908 года перед неоднократно собиравшейся межведомственной комиссией стоял вопрос: при каком министерстве создать контрразведку — военном или внутренних дел? В 1910 году победила точка зрения товарища министра внутренних дел П.Г. Курлова, предложившего подчинить контрразведку военному министерству. Свое решение он мотивировал тем, что Департамент полиции не обладал специальными знаниями организации русской и иностранных армий и вследствие этого не мог эффективно руководить контрразведывательной службой{219}.
Руководствуясь узковедомственными интересами, второй человек в МВД отверг контрразведку как государственную функцию, предоставив ее ведение военному ведомству. «Зачастую самые важные решения рождались именно не с деловой точки зрения, а под влиянием личных воззрений», — писал бывший военный министр Российской империи В.А. Сухомлинов{220}.
По всей видимости, в то время умами властителей судеб страны еще не овладела мысль о жизненной необходимости организовать в государственном масштабе единую систему противодействия подрывной деятельности иностранных спецслужб.
Военная контрразведка формировалась как орган, предназначенный для борьбы с военным шпионажем, защиты военных секретов, а не как структура, выполнявшая функции обеспечения безопасности армии. Однако опыт начала XX века показал, что вооруженные силы нуждались в защите не только от внешнего врага, военного шпионажа, но и от подрывной деятельности, идущей изнутри от различных антигосударственных сил. Высшие государственные чиновники империи так и не смогли разглядеть тесно переплетенных между собой внешних и внутренних угроз для армии в канун Первой мировой войны.
16 июля 1914 года было принято «Положение о полевом управлении войск в военное время», регламентировавшее «организацию высшего управления войсками, предназначенными для военных действий, устройства их тыла, а равно обязанности, права и круг ведения органов и чинов полевого управления», разделившее страну на театр военных действий (ТВД) и тыл, и тем самым закладывавшее организационное противоречие, дезорганизовавшее впоследствии управление армией. «Положением» вводилась должность Верховного главнокомандующего, а при нем создавался штаб, который состоял из следующих управлений: генерал-квартирмейстера, дежурного генерала, начальника военных сообщений и военно-морского.
Управление генерал-квартирмейстера, состоявшее из четырех делопроизводств (общего, по службе Генерального штаба, оперативного, разведывательно-статистического), занималось разработкой боевых операций, сбором и обработкой разведывательных и статистических данных о неприятеле, вопросами прохождения службы офицерами Генштаба на ТВД. Так, в соответствии со ст. 117 «Положения» на генерал-квартирмейстера фронта возлагались следующие обязанности по разведке и контрразведке: «Генерал-квартирмейстер по общим указаниям начальника штаба организует и руководит делом разведки о противнике и местности, а также принимает меры для борьбы со шпионством; вместе с тем он разрабатывает общие соображения по согласованию мероприятий, предпринимаемых в отношении разведки и борьбы со шпионством штабами армий, входящих в состав фронта»{221}. КРО в действующей армии были созданы только в 1915 году.
Вопросами разведки и контрразведки в тыловых районах ведали Главное управление Генерального штаба и штабы военных округов.
Февральская революция не оказала разрушительного воздействия на разведку. Зато Департамент полиции и Отдельный корпус жандармов были разогнаны, а из контрразведки выдворялись опытные кадры. После ликвидации этих структур государство оказалось беззащитным перед леворадикальными партиями, которые дезорганизовывали работу промышленности, транспорта, разлагали фронтовые и тыловые воинские части. Спохватившись, новые власти расширили круг задач контрразведки. 23 апреля 1917 года было утверждено «Временное положение о контрразведывательной службе во внутреннем районе», возлагавшее на контрразведывательные органы не только контршпионаж, но и политический сыск. Затем было утверждено аналогичное положение для контрразведывательных органов на театре военных действий. Постановлением Временного правительства от 17 июля 1917 года определялись права и обязанности чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований, а также структура контрразведывательных органов{222}.
Таким образом, при Временном правительстве на органы военной контрразведки возлагались задачи обеспечения внешней и внутренней безопасности не только армии, но и государства, была предпринята попытка превратить контрразведку в структуру с единым руководящим центром. Однако в дальнейший ход событий вмешалась Октябрьская революция.
Большевики разрушили прежнюю систему безопасности. Сначала они сократили численность КРО, ограничили их финансирование, за короткий срок провели кадровую чистку, избавляясь от не вызывавших у них доверия сотрудников{223}. Затем пришла очередь и разведки. Военные разведчики в числе других представителей командного состава отстранялись от службы. Вот что писал по этому поводу выпускник Академии Генерального штаба, начальник штаба дивизии В.М. Цейтлин, в 1918—1919 годах руководивший разведотделом Московского военного округа: «После октябрьского переворота деятельность штабов вообще замерла, в том числе и разведывательная служба. После подписания Брестского мира, благодаря ликвидации всех штабов, разведывательная служба прекратилась совершенно, и хотя всевозможные партизанские отряды и вели разведку, но ее никто не объединял, и сведения пропадали»{224}.
В период формирования в России антибольшевистских правительств и армий, прежних разведывательных и контрразведывательных структур уже не существовало. В хаосе Гражданской войны противники Советской России свои спецслужбы создавали фактически с ноля.
Генезис разведки и контрразведки на Юге России проходил в сложной военно-политической обстановке, при накале больших политических страстей, тесно перемешанных с мелкими интригами, мешавшими объединению антибольшевистских сил. Добровольческая армия рождалась в подполье, в полулегальных условиях. Второй особенностью ее строительства явилось то обстоятельство, что на начальном этапе формировались подразделения, а уже потом — части и соединения, которые были сведены в армию — фундамент будущего государственного образования.
В ноябре 1917 года под руководством генерала М.В. Алексеева из офицеров, юнкеров, кадетов, студентов и гимназистов начала формироваться Алексеевская военная организация. 27 декабря 1917 года (9 января 1918 г.) она стала именоваться Добровольческой армией. Личные амбиции и острые противоречия между родоначальниками Белого движения генералами М.В. Алексеевым и Л.Г. Корниловым сыграли ключевую роль в строительстве аппарата военного управления. Как только начали обсуждаться вопросы организации и структура руководства Добровольческой армии, Л.Г. Корнилов предъявил ультиматум: или ему принадлежит неограниченная власть, или он уедет в Сибирь. М.В. Алексеев опасался, что за Л.Г. Корниловым могут последовать многие, и начатое на Дону дело не будет иметь успеха. Чтобы не допустить раскола армии, генерал-лейтенант А.И. Деникин предложил создать триумвират Алексеев—Корнилов—Каледин. Первому предлагалось гражданское управление, финансовые вопросы и внешние связи, второму — командование армией, третьему — управление Донской областью. Генерал М.В. Алексеев был назначен Верховным руководителем Добровольческой армии, а Л.Г. Корнилов — ее командующим.
Командующему войсками Добровольческой армии подчинялся штаб, состоявший из двух отделов — строевого и снабжения. Как свидетельствует заслуживающий доверия источник — начальник разведывательного отделения штаба Добрармии полковник С.Н. Ряснянский — в составе строевого отдела были учреждены разведывательное и контрразведывательное отделения. КРО находилось в подчиненном положении по отношению к разведотделению{225}. По всей видимости, за неимением времени белые генералы не утруждали себя поиском новых схем, взяв за основу «модель» времен Первой мировой войны. Лишь в ноябре 1918 года, после структурного реформирования штаба Добровольческой армии, контрразведывательное отделение было выделено в самостоятельную структуру и вместе с разведывательным отделением непосредственно подчинялось генерал-квартирмейстеру. Согласно утвержденному А.И. Деникиным 2 ноября 1918 года временному штату, оба подразделения имели в своем составе по 16 человек во главе со штаб-офицерами{226}.
Параллельно создавал свой военно-управленческий аппарат и Верховный руководитель Добровольческой армии генерал от инфантерии М.В. Алексеев. 3 июня 1918 года приказом № 1 он учредил военно-политический отдел (ВПО) с функциями политической канцелярии. Главной его задачей являлась координация деятельности политических центров на Юге России и установление контактов с офицерскими союзами. В августе в ВПО было организовано особое отделение (ОО), которое состояло из разведывательного и контрразведывательного подразделений{227}.
Дуализм власти привел к дублированию функций различными учреждениями, вносил путаницу в деятельность спецслужб. Более того, сотрудники ВПО конкурировали со штабом А.И. Деникина. На этой почве между командующим Добровольческой армии и руководством отдела возникали разногласия, что и предопределило судьбу подразделения «алексеевского штаба» после смерти Верховного руководителя.


Второй Кубанский поход увенчался успехом Добровольческой армии. Войска белогвардейцев в конце лета заняли Екатеринодар, где 18 (31) августа 1918 года генерал М.В. Алексеев утвердил «Положение об Особом Совещании при Верховном руководителе Добровольческой армии». Так было положено начало формированию антибольшевистского правительства на Юге России.
Председателем созданного высшего органа гражданского управления стал М.В. Алексеев, а его заместителями — А.И. Деникин, A.M. Драгомиров, А.С. Лукомский. После смерти генерала М.В. Алексеева должность Верховного руководителя упраздняется. Генерал А.И. Деникин становится главнокомандующим Добровольческой армией, совместив политическую и военную власть. Помощником главкома по гражданскому управлению он назначает генерала от кавалерии A.M. Драгомирова, а по военному — генерал-лейтенанта А.С. Лукомского {228} .
Формирование Особого совещания растянулось на несколько месяцев и было завершено 2 февраля 1919 года. По новому положению в нем насчитывалось 13 управлений: военное, морское, внутренних дел, путей сообщения, финансов, юстиции и др. {229}
В военно-морском отделе (позже разделен на военное и морское управления, а в декабре 1919 года объединен в военное и морское управление) была учреждена часть Генштаба [5] . В ее составе находилось особое отделение, структурно состоявшее из общего и особого делопроизводств и контрразведывательной части (КРЧ), на которое возлагались задачи по ведению заграничной военно-политической разведки, организации связи между заграничными представительствами и военными агентами. КРЧ руководила борьбой со шпионажем и политическим сыском вне зоны боевых действий и за границей, а также осуществляла контроль над выездом за границу и въездом на территорию Добровольческой армии, а затем и Вооруженных сил на Юге России {230} . «Если прежде Генштаб считался мозгом армии, — писал своем в докладе начальник особого отделения части Генштаба полковник В.В. Крейтер, — то сейчас (в годы Гражданской войны. — Авт.), когда ему принадлежат функции политические, финансовые и административные, Генштаб является мозгом всего государства…» {231}
Тем не менее, несмотря на столь амбициозные заявления, Генштаб так и не смог сконцентрировать в себе функции государственного управления, поэтому подчиненные ему разведывательные и контрразведывательные службы имели статус военных, а не государственных органов.
Для сбора и анализа разведывательной информации 8 октября 1918 года была учреждена политическая канцелярия помощника главнокомандующего Добровольческой армии, функционировавшая до февраля 1920 года. Первоначально в ее штате находилось 11 человек, а затем — 33 человека. Возглавлял подразделение полковник Д.Л. Чайковский {232} .
В политической канцелярии обрабатывались сведения политического характера, поступавшие из особого отделения части (отдела) Генштаба, разведывательного отделения штаба главнокомандующего ВСЮР и других структур, в частности, из «осведомительно-разведывательной» организации «Азбука», созданной по инициативе генерала М.В. Алексеева идеологом Белого движения В.В. Шульгиным в Киеве в марте 1918 года (по другим данным — в ноябре 1917 г.). Свое название она получила в силу подпольных условий работы: в целях конспирации каждый ее член имел кличку — букву алфавита. Впоследствии В.В. Шульгин вспоминал: «Само название… родилось так. Осведомления я получал от разных лиц. Главный осведомитель был сотрудник “Киевлянина” (газета монархического направления, издававшаяся в Киеве с 1 (13) июля 1864 г. по 3 декабря 1919г. — Авт.) и член Государственной думы Савенко. Он сказал, что так как он будет и дальше давать сообщения, то хотел бы как-то свое авторство отметить. И будет подписываться “Аз”. Член Государственной думы Демидов… не зная сам того, стал у меня “Буки”. Третьим членом Государственной думы был я, и себе я присвоил шифр “Веди”. Когда “Азбука” из осведомительной организации выросла в организацию, требующую военной дисциплины, “Веди” стало главою “Азбуки”» {233} .
Целями организации провозглашались: «разведка, борьба с большевизмом и украинским сепаратизмом, верность союзникам, приверженность монархии, выяснение политических настроений солдат, офицеров и населения» {234} . Основными задачами «Азбуки» являлись: вербовка и отправка офицеров в Добровольческую армию, пропаганда идей Белого движения, политическая разведка, организация вооруженных восстаний против большевиков, изучение политических настроений офицеров и солдат, а также населения Киева и Одессы.
Организация имела три отделения: в Екатеринодаре при штабе главнокомандующего ВСЮР (В.А. Степанов), в Киеве (полковник В.П. Борцевич — «Фита»), в Одессе (Ф.А. Могилевский — «Эфрем»). По данным В.В. Шульгина, организация насчитывала около 50 человек {235} .
В начале своей деятельности расходы «Азбуки» покрывались средствами, поступающими от Всероссийского национального центра (ВНЦ) и частных лиц. По данным В.Ж. Цветкова, с лета 1919 года организация была переведена на финансирование из бюджета ВСЮР и «могла бы стать структурой, занятой разведкой на территории Советской России и даже в ближнем зарубежье» {236} .
Но, несмотря успешную работу, «Азбука» не смогла получить необходимые для разведывательной и иной деятельности средства, по всей видимости, потому, что она не являлась официальной структурой военно-административного аппарата. Главком ВСЮР старался экономить находившиеся в его распоряжении финансовые средства. Так, в апреле 1919 года на докладе председателя Особого совещания по смете расходов генерал А.И. Деникин наложил следующую резолюцию: «Считаю совершенно невозможным для екатеринодарского центра, где есть разведка, контрразведка, пропаганда и прочее осведомление, такой огромный расход» {237} . 3 ноября 1919 года главком ВСЮР распорядился отпустить кредиты на работу «Азбуки» в Киевской области «в самых ограниченных размерах». В декабре было расформировано ее отделение при Ставке. Однако оно продолжало работать, что вызвало недовольство А.И. Деникина. 13 января 1920 года генерал на рапорт временно исполнявшего должность начальника отделения наложил резолюцию: «Казенный отпуск на “Азбуку” я давно уже велел прекратить. Прошу провести это неукоснительно» {238} .
Тем не менее, несмотря на прекратившееся финансирование, ее таганрогское и константинопольское отделения продолжали свою деятельность в начале 1920 года {239} .
Добывавшая ценную информацию для военно-политического руководства Белого Юга «Азбука» так и не стала официальной разведывательной структурой Добровольческой армии, а затем и ВСЮР. Почему — точного ответа историческая наука на сегодняшний день не дает. Историк В.Г. Бортневский видел причину в том, что она «оказалась в эпицентре постоянного соперничества органов разведки, контрразведки, отдела пропаганды за влияние на формирование и проведение правительственного курса» {240} .
По мнению автора, причиной могло послужить неодобрительное отношение деникинской Ставки к «Азбуке», вызванное контактами В.В. Шульгина с офицерами британской и французской миссий. Не доверял основателю «Азбуки» и командующий Русской армией генерал П.Н. Врангель, выдворивший его из своей Ставки {241} .
Следует упомянуть еще об одном учреждении — осведомительно-агитационном агентстве при главкоме Добровольческой армии (с февраля 1919 года — отдел пропаганды), получившем в политическом обиходе того времени название ОСВАГ. Его сотрудники по совместительству с агитационно-пропагандистской работой собирали конфиденциальные сведения о различных организациях и партиях, личной жизни военных и гражданских чинов, политических деятелей, пытаясь прогнозировать развитие текущих событий. Вот что писал об их деятельности генерал П.Н. Врангель: «Была у “ОСВАГа” и другая, более темная сторона деятельности, так называемая “информация вверх”, составление секретных сводок, касающихся деятельности политических партий, организаций и отдельных лиц. Наиболее секретные из этих сводок в числе двух экземпляров представлялись лишь председателю Особого Совещания и самому Главнокомандующему. В них давались сведения о деятельности самых ближайших к генералу Деникину лиц» {242} . Эту сторону деятельности ОСВАГа некоторые исследователи отнесли к функциям контрразведки {243} . Данное утверждение не в полной мере соответствует действительности, поскольку задачи контрразведывательных органов белогвардейских правительств и армий включали в себя как политический сыск, так и борьбу со шпионажем, чего нельзя сказать об ОСВАГе. Поэтому более правильно будет сказать, что это информационное учреждение по совместительству выполняло функции политической полиции {244} .
На Белом Юге свои спецслужбы создали казачьи вооруженные формирования. Так, в составе управления первого генерал-квартирмейстера штаба Всевеликого войска Донского (ВВД), являвшегося и штабом Донской армии, значилось разведывательное отделение. После выделения в июле 1919 года из штаба ВВД штаба Донской армии (приказ № 1133 от 17 июля 1919 года) в состав управления генерал-квартирмейстера вошли разведывательное и контрразведывательное отделения {245} .
26 июня 1918 года в составе отдела обер-квартирмейстера штаба Астраханского казачьего войска было создано особое отделение, подразделявшееся на разведывательную, контрразведывательную и агитационную части {246} . По другим данным, особое отделение существовало с декабря 1918 года {247} .

Забегая вперед, отметим, что в связи с реорганизацией штаба войска с 1 апреля 1919 года особое отделение было расформировано. Функции контрразведки возлагались на вновь созданный контрразведывательный пункт при штабе войска. Разведывательная часть была преобразована в самостоятельное разведывательное отделение{248}.
26 декабря 1918 года (8 января 1919 г.) в результате соглашения между командующим Добровольческой армии генерал-лейтенантом А.И. Деникиным и Донским атаманом П.Н. Красновым об объединении сил были образованы Вооруженные силы на Юге России. Они включали в себя ряд оперативных объединений — Добровольческую армию (в январе — мае 1919 г. именовалась Кавказской Добровольческой), Донскую армию, Кавказскую армию (с мая 1919 г.), Кубанскую армию (с февраля 1920 г.), Крымско-Азовскую Добровольческую армию (с июня 1919 года — 3-й отдельный армейский корпус), Отдельную Туркестанскую армию, Войска Терско-Дагестанского края (с июля 1919 г. — Войска Северного Кавказа), Войска Киевской области (с сентября 1919 г.), Войска Новороссии и Крыма (с сентября 1919 года), Черноморский флот, Донской флот, Каспийскую военную флотилию и др.
Таким образом, к началу 1919 года на Юге России сложились вертикаль разведывательных и контрразведывательных органов, замыкавшихся на управление генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР. Параллельно существовали спецслужбы, подчиненные отделу Генштаба Военного управления. Разведывательные органы штаба занимались ведением фронтовой разведки, а КРО обеспечивала безопасность войск на театре военных действий. Спецслужбы отдела Генштаба добывали стратегическую военно-политическую информацию, а также проводили контрразведывательные и жандармско-полицейские мероприятия в белогвардейском тылу. Забегая несколько вперед, следует сказать и о третьей параллельной структуре — морской контрразведке — особом отделении Морского управления, сформированном в Крыму в октябре 1919 года и имевшем в своем подчинении контрразведывательные пункты (КРП) в Евпатории, Керчи, Симферополе, Севастополе, Феодосии и Ялте{249}.
Данная «модель» существовала на протяжении всего периода нахождения у власти А.И. Деникина, т.к. главнокомандующий, по словам исследователя Г.А. Трукана, «…не мог отрешиться от старой, до него созданной при царизме системы управления государством»{250}. Тем самым обеспечение безопасности государственного образования и вооруженных сил было всецело сосредоточено в военном ведомстве. Вопрос о новом месте разведки в системе органов власти, судя по различным источникам, даже не вставал на повестку дня. Лидеры Белого движения не без основания полагали, что вся разведка должна быть сосредоточена в отделе Генштаба и штабах действующей армии.
Вместе с тем по мере дальнейшего обострения вооруженной и политической борьбы, активизации большевистского подполья, проявления сепаратистских тенденций казачества, роста преступности в экономической сфере, возникновения конфликта между государством и обществом и т.д. сложившаяся система контрразведывательных органов становилась все менее эффективной. Проанализировав обстановку, некоторые деникинские генералы и офицеры пришли к выводу о необходимости разграничения функций контрразведки и политического сыска. Предполагалось за существовавшими контрразведывательными органами оставить борьбу со шпионажем на фронте, а для ведения политического сыска в тылу создать новое учреждение. В частности, генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего ВСЮР генерал-майор Ю.Н. Плющевский-Плющик 15 января 1919 года представил проект создания «Управления по ограждению порядка в тылу армии» при помощнике главкома по общему управлению, которое по своей организационно-штатной структуре и функциям имело бы сходство с разогнанными Временным правительством губернскими жандармскими управлениями. По мнению генерала Ю.Н. Плющевского-Плющика, новая структура должна способствовать «централизации и планомерности борьбы с преступными элементами»{251}.
Какой была реакция лидеров Белого движения на вышеизложенный проект, остается неизвестным. Но для высшего военно-политического руководства ВСЮР являлось очевидным, что расширение территории и рост преступности требует укрепления местной власти. Одним из предпринятых шагов в данном направлении было создание государственной стражи — военно-полицейской структуры, подчиненной начальнику управления внутренних дел. Закон от 25 марта 1919 года возлагал на нее обеспечение «…государственного порядка, общественной, личной и имущественной безопасности»{252}. Учредив новую структуру, совмещавшую в себе функции уголовной и политической полиции, деникинский режим сделал попытку создать систему безопасности по образцу Российской империи. Но тем самым добиться желаемой централизации борьбы с государственными преступлениями властям не удалось, поскольку задачи нового учреждения и контрразведки пересекались. На практике обе структуры как бы дублировали друг друга и конкурировали между собой при проведении оперативно-розыскных мероприятий. В своих воспоминаниях А.С. Лукомский писал, что Особое совещание несколько раз ходатайствовало перед А.И. Деникиным о передаче функций контрразведки в уголовно-розыскную часть, которая состояла в основном из чинов судебного ведомства. Но штаб главкома ВСЮР тому противился, «и дело оставалось без изменения до конца»{253}.
Изучение опыта строительства спецслужб и правоохранительных органов на Юге России наводит на мысль о том, что лидеры Белого движения больше внимания уделяли обеспечению внутренней безопасности, нежели внешней. При этом ими не учитывалась взаимосвязь между внешними и внутренними угрозами. Как известно, большевистское подполье и различные политические группировки, не согласные с политикой деникинского режима, активно поддерживались извне. Будучи не понаслышке знакомым с военно-политической ситуацией в регионе, генерал Н.С. Батюшин писал, что в Гражданской войне контрразведке должно быть отведено более важное место, чем в войне с внешним противником, «благодаря легкости проникновения шпионов»{254}.
Военно-политическое противостояние поставило перед вновь сформированными контрразведывательными органами более масштабные задачи, нежели они выполняли в годы Первой мировой войны. Помимо борьбы с военным шпионажем спецслужбы оказывали противодействие политической и экономической разведке противников и союзников; пропаганде, агитации, террористическим и диверсионным акциям большевистского подполья; сепаратизму казачества; спекуляции, коррупции государственного и военно-управленческого аппарата, вооруженным выступлениям рабочих и крестьян, проявлениям политической неблагонадежности и т.д. внутри государственных образований. Однако широкие функции — контрразведка и политический сыск — не повлекли за собой организационных изменений. Неповоротливая бюрократическая машина, созданная по образцу рухнувшего царского режима, медленно реагировала на динамично менявшуюся обстановку.
Представления руководителей Белого движения о государственной безопасности, месте и роли спецслужб в системе органов власти и военного управления соответствовали тем концепциям, которые существовали еще при царском режиме и в дооктябрьский период 1917 года.
Лидеры Белого движения на Юге России создали беспомощный государственно-управленческий аппарат, не сумевший решить глобальные задачи в кризисных ситуациях. Генерал-лейтенанту А.И. Деникину и его ближайшему окружению так и не удалось сосредоточить в своих руках большие властные полномочия, усилить роль исполнительно-распорядительных органов и т.д. Более того, громоздкой бюрократической машине на определенном этапе оказалось не под силу наладить тесное взаимодействие между спецслужбами различной подчиненности и органами политического сыска, о чем более подробно будет рассказано в последующих главах.
Мемуары участников событий свидетельствуют о хаосе в системе государственного и военного управления, о неспособности высшего руководства держать ситуацию под контролем. «На огромной, занятой войсками Юга России территории власть фактически отсутствовала, — писал генерал П.Н. Врангель. — Не способный справиться с выпавшей на его долю огромной государственной задачей, не доверяя ближайшим помощникам, не имея сил разобраться в искусно плетущейся вокруг него сети политических интриг, генерал Деникин выпустил эту власть из рук»{255}. Учитывая сложный характер взаимоотношений между двумя генералами, обратимся к биографу главкома ВСЮР Д.В. Леховичу, который не разглядел в А.И. Деникине диктатора: «Когда же (с начала 1919 года) армия пополнилась огромным количеством мобилизованных офицеров, солдат и пленных красноармейцев, одного морального воздействия было недостаточно, ибо многие из них смотрели на гражданскую войну как на промысел, как на способ личного обогащения. А в твердом и суровом на вид генерале, чрезвычайно требовательному к себе, не оказалось и следа той особой черты характера, которая свойственна истинным диктаторам: расчетливо держаться за власть и подчинять своей воле окружающих людей ценой каких угодно принуждений и жестокости»{256}.
По устоявшемуся мнению, генерал А.И. Деникин был «узковоенным» диктатором, видевшим в диктатуре лишь переходную фазу, неизбежную в условиях Гражданской войны. «Хотя Деникин и очень порядочный человек, но, несомненно, узкий и никакого государственного масштаба не имеет… — писал о главнокомандующем ВСЮР полковник А.А. фон Лампе, — это не диктатор и не повелитель, это честный исполнитель, хотя бы и своих собственных решений, но и только»{257}.
Следует обратить внимание, что «государственного масштаба» не имел почти весь командный состав Добровольческой армии и ВСЮР, поскольку собравшийся на Юге России генералитет, за редким исключением, ранее не занимал высших руководящих должностей в военной иерархии распавшейся русской армии. Только два генерала — М.В. Алексеев и А.С. Лукомский — до 1914 года служили в Главном управлении Генерального штаба, в Первую мировую в разное время возглавляли штаб Ставки Верховного главнокомандующего. Генерал М.В. Алексеев со 2 апреля по 21 мая 1917 года был Верховным главнокомандующим Русской армии. По воспоминаниям полковника Б.С. Стеллецкого, генерал М.В. Алексеев «за целую жизнь не написал ничего; армейский офицер, не знающий ни одного иностранного языка, совершенно лишенный ораторского таланта, он питался идеями своего полкового товарища ген[ерала] Борисова — полусумасшедшего аскета, Алексеев не выносил людей с личным “я” и по силе возможности старался их удалить…» Генерал-майор М.А. Иностранцев также считал, что генерал В.Е. Борисов был при М.В. Алексееве «как бы негласным, безответственным советником…»{258} Так или иначе, но проявить себя в годы Гражданской войны в качестве Верховного руководителя Добровольческой армии генерал от инфантерии М.В. Алексеев в полной мере не успел, т.к. скоропостижно скончался в октябре 1918 года от воспаления легких.


Генерал-лейтенант А.С. Лукомский, возглавлявший при А.И. Деникине военное и морское управление, а затем и правительство, новаторством не отличался, предложив, как следует из вышесказанного, передать функции контрразведки уголовно-розыскной части.
Как отмечают некоторые участники Первой мировой и Гражданской войн, у большинства генералов и старших офицеров русской армии традиционно отсутствовала инициатива, им были присущи следование шаблонам и инертность мышления. «Инициатива… в высшем командном составе отсутствовала, причем “чем начальники были старше, тем менее они проявляли инициативы, боясь принять на себя самостоятельное решение”, и это было прямым следствием особого подбора людей, — писал будущий начальник штаба ВСЮР, а в 1912 году — старший адъютант штаба 13-й пехотной дивизии капитан П.С. Махров, местами цитируя К. Гольца. — Люди с сильным характером, люди самостоятельные, к сожалению, во многих случаях в России не выдвигались вперед, а преследовались: в мирное время такие люди для многих начальников казались беспокойными, казались людьми с тяжелым характером и таковыми аттестовывались. В результате такие люди часто оставляли службу. Наоборот, люди без характера, без убеждений, но покладистые, всегда готовые во всем соглашаться с мнением своих начальников, выдвигались вперед…»{259}Данную точку зрения разделял и генерал-майор Е.И. Мартынов, считавший, что самостоятельность могла «…испортить нормальную карьеру офицера Генерального штаба…»{260} Поэтому не было ничего удивительного в том, что в мирное время по служебной лестнице в русской армии более успешно продвигались слабохарактерные, покладистые, соглашавшиеся с мнением начальства офицеры. Такая ситуация не способствовала росту профессионализма командных кадров. Вот какую картину повседневной жизни армейского полка начала XX века и ее влияние на офицеров описал в своем дневнике будущий генерал В.И. Селивачев: «Штаб-офицеры — слепые исполнители воли к[оманди]ра [полка] без отговорок, но и без разума. Не читая ровно ничего по своему ремеслу, не интересуясь безусловно военной наукой, а вернее, даже и не зная, есть ли такая, они служат лишь для того, чтобы получать жалованье, а дождавшись предельного возраста, выйти в отставку. Да и немудрено — штаб-офицерский чин достается им уже на склоне лет, когда ум перестает работать, да и интерес к делу и самосовершенствованию пропадает… Ни талант, ни работа, ни способности, ничто не может выделить офицера — все вешай на крюк терпения и количества лет службы!!!»{261} Ни талант, ни способности офицеров в мирное время не были нужны их командирам, поскольку их карьера зависела не от результатов ратного труда воинского коллектива, а от субъективного отношения к ним вышестоящих начальников. Зачем рисковать карьерой ради введения каких-либо новшеств, если можно было услужливостью, покладистостью и соглашательством достигнуть значительных служебных высот. «Дух почина, а тем более — дерзания, чужд современному русскому интеллигенту», — писал генерал-лейтенант В.Е. Флуг, отнеся к интеллигенту офицера{262}. И вот эти типичные черты русского интеллигента, как деликатно отмечает Д.В. Лехович, мешали А.И. Деникину «стать подлинным вождем»{263}. Генерал В.Е. Флуг в 1937 году писал генералу В.В. Чернавину о способностях А.И. Деникина, которых не хватало для поста главнокомандующего, «а тем более для главного начальника или диктатора обширного края»{264}. Генерал В.В. Чернавин не видел в А.И. Деникине «данных стратега»{265}. Генерал П.С. Махров высказался о главкоме ВСЮР более корректно: «Он был только солдат, но не был политиком»{266}.
Более резкую и малоприятную оценку всем белогвардейским генералам дал эсер Б. Соколов: «Условия Гражданской войны требуют от ее вождей тех качеств, которыми генералы отнюдь не обладали: они требуют широкого ума, умения понять интересы и желания населения, умения повести их за собой — и все это наряду с существенно необходимым талантом стратегическим»{267}.
Из многочисленных свидетельств участников Гражданской войны можно прийти к выводу; что бывшие царские генералы и офицеры были готовы идти на смерть, но не сумели в сложной социально-политической и экономической обстановке повести за собой народ, не смогли ему предложить ничего, кроме лозунгов: «Бей большевиков!», «Даешь единую и неделимую!». Таким образом, менталитет белых лидеров оказался не только «недостатком в борьбе, бывшей политической по своей сути» (П. Кенез){268}, но и отразился на формировании и развитии спецслужб всех белогвардейских правительств и армий. Не утруждая себя инновационными подходами, генералы и офицеры создавали разведку и контрразведку по лекалам распавшейся русской армии, тем самым повторяя ошибку, допущенную основателями контрразведки в 1910 году, закрепив ее за военным ведомством.
Не лишним будет сказать, что на заседаниях межведомственной комиссии 1909—1910 годов вместе с вышеописанной схемой рассматривалась схема подчинения контрразведки Департаменту полиции в виде структурного подразделения. Однако она была отклонена, так и оставшись нереализованной при царизме. Но после Октябрьской революции стихийно, в силу крайней жизненной необходимости, именно ее начнут воплощать в жизнь не обремененные стереотипным мышлением большевистские лидеры. ВЧК представляла собой систему, в которой под единым руководством находились местные ЧК (территориальные органы безопасности) и особые отделы (военная контрразведка). Тем самым под контролем одной структуры оказалось и гражданское население, и вооруженные силы страны.
Ради объективности следует отметить, что и в царской армии служили волевые, энергичные генералы и офицеры. Среди них выделяется колоритная личность генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля, которого Д.В. Лехович назвал «врожденным вождем и диктатором»{269}. Стремясь извлечь уроки из поражений адмирала А.В. Колчака и генерала А.И. Деникина, он придавал первостепенное значение укреплению дисциплины в армии, налаживанию ее отношений с населением и проведению мероприятий, которые хотя бы частично удовлетворили интересы крестьян и рабочих.
Новый главнокомандующий ВСЮР в марте 1920 года провел переформирование органов военного управления. В структуре штаба главкома остались управления 1-го и 2-го генерал-квартирмейстеров, дежурного генерала, начальника военных сообщений, инспектора артиллерии, полевого санитарного инспектора и начальника снабжения. Разведывательный отдел вошел в состав управления 1-го генерал-квартирмейстера. 29 марта главнокомандующий Русской армией непосредственно подчинил себе, помимо начальника штаба, еще начальников военного и морского управлений и др.{270}
3 мая генерал П.Н. Врангель приказом № 3116 объединил органы контрразведки штаба главкома, военного и морского управления под руководством начальника военного управления в виде особой части{271}. Стремившийся навести порядок в Крыму и обезопасить тыл от советской агентуры и государственных преступников, главнокомандующий 1 июня издал приказ № 3270 о формировании особого отдела при своем штабе «для объединения и руководства деятельностью наблюдательных органов Военного и Морского ведомств, а также политического розыска при управлении внутренних дел, каковые с сего числа подчинить названному отделу». Начальником особого отдела назначен генерал-майор Е.К. Климович, бывший директор Департамента полиции в Министерстве внутренних дел царского правительства. По совместительству на него возлагались обязанности помощника начальника гражданского управления по делам государственной стражи и политического розыска{272}.
Таким образом, в конце Гражданской войны на Юге России произошел очередной виток в развитии отечественных спецслужб. Находившиеся ранее под общим руководством (генерал-квартирмейстера, начальника особого отделения) органы разведки и контрразведки были разделены. Придавая большое значение обеспечению внутренней безопасности, генерал-лейтенант П.Н. Врангель объединил контрразведку с политической и криминальной полицией. Статус нового органа был выше прежних контрразведывательных структур — особого отделения отдела Генштаба и управления генерал-квартирмейстера штаба главкома. Особый отдел подчинялся второму лицу в армейской иерархии — начальнику штаба.
Командованию Русской армии требовалась информация не только военного, но также политического и экономического характера. Однако изменение задач разведки не отразилось на ее месте в системе военно-управленческого аппарата, потому что вся полнота военной и гражданской власти «без всяких ограничений» была сконцентрирована в руках генерала П.Н. Врангеля.
В результате чехословацкого мятежа весной—летом 1918 года на огромной территории от Волги до Тихого океана советская власть была свергнута. В Сибири и на Дальнем Востоке начали формироваться новые правительства, состоявшие из представителей различных политических сил. Прообразом будущих армий явились подпольные офицерские организации, представлявшие собой кадры бывших Омского, Иркутского, Приамурского военных округов. Генералы и офицеры создавали органы военного управления по образцу и подобию русской армии.
5 июля 1918 года был учрежден штаб военно-сухопутных и морских сил Приморской области, в отделе генерал-квартирмейстера которого находились разведывательное отделение и отделение военного контроля{273}. 18 ноября военно-сухопутные и морские силы перешли в подчинение А.В. Колчака, а 22 ноября они были расформированы в связи с восстановлением Приамурского военного округа{274}.


В апреле 1918 года создается Уральская армия, в июне Временным Сибирским правительством была сформирована Западно-Сибирская отдельная армия (с июля — Сибирская) и Народная армия КОМУЧа. Следует отметить, что в течение июля—декабря 1918 года штаб Сибирской армии по совместительству выполнял функции всех антибольшевистских вооруженных сил в Сибири.
Первоначально в состав Западно-Сибирской армии входило несколько добровольческих полков, а в июле началось формирование корпусов. Органы контрразведки, существовавшие еще до свержения большевиков при тайных офицерских организациях, после переворота преобразовывались в разведывательные отделения при штабах гарнизонов, корпусов, командующих войсками корпусных районов, и выполняли функции одновременно военной разведки и контрразведки. В армии восстанавливались военно-полевые суды, вводилась смертная казнь за политические преступления. По распоряжению уполномоченного Временного Сибирского правительства все дела политического характера передавались отряду особого назначения, которым командовал чех капитан И.И. Зайчек, а уголовные — подлежали ведению уголовной милиции.
Командующий Западно-Сибирской отдельной армией генерал-майор А.Н. Гришин-Алмазов, возглавлявший по совместительству Военное министерство Временного Сибирского правительства, издал приказ о создании разведывательного отделения и отделения военного контроля (ОВК) в составе управления генерал-квартирмейстера штаба армии{275}.
Несмотря на то что в Поволжье борьба с большевиками велась под знаменем Комитета членов Всероссийского учредительного собрания (КОМУЧа), где большинство составляли представители левых партий, Народную армию формировали царские офицеры, которые и воспользовались своим опытом при учреждении военно-управленческих структур.
Главный штаб, созданный 8 июня 1918 года, состоял из канцелярии, оперативного отдела (общего, оперативного, разведывательного, связи и топографического отделений), отдела формирования и устройства войск, отдела ручного оружия, инженерного и военно-судного отделов. Последний по совместительству выполнял функции контрразведки. 29 июня Главный штаб упраздняется, а все его функции передаются вновь созданному Военному ведомству, куда вошли канцелярия, главный начальник снабжения, управление Генштаба и ряд главных управлений: административными делами, инженерного, военно-судного, военно-санитарного. Находились ли в управлении Генштаба органы разведки и контрразведки — однозначно сказать трудно, поскольку документальных подтверждений тому автором не обнаружено. Зато в отделе генерал-квартирмейстера Полевого штаба армии, штат которого утвержден 30 августа 1918 года управляющим Военным ведомством генерал-майором Н.А. Галкиным, имелись разведывательное и контрразведывательное отделения. Помимо того, в «целях ограждения интересов порядка и безопасности и предотвращения покушений антигосударственных элементов на государственный строй» 9 августа образовано Министерство охраны государственного порядка{276}.
После свержения советской власти в Сибири и на Дальнем Востоке летом 1918 года там восстанавливались прежние военные округа — Омский (Западно-Сибирский), Иркутский (Восточно-Сибирский, Средне-Сибирский) и Приамурский. Однако органы разведки и контрразведки были сформированы лишь в управлении генерал-квартирмейстера штаба Иркутского военного округа{277}.
В августе 1918 года начался процесс объединения всех антибольшевистских сил и подчиненных им воинских формирований, завершившийся созданием 24 сентября Уфимской директории (Всероссийского Временного правительства). В ходе объединения вооруженных сил произошла реорганизация системы военного управления, в том числе и спецслужб, которая в итоге также была построена по образцу и подобию царской армии. Во главе стояла Ставка Верховного Главнокомандующего и ее рабочий орган — штаб ВГК — для осуществления управления всеми соединениями и частями Сибирской и Народной армий. В состав штаба входили управления 1-го и 2-го генерал-квартирмейстера, главного начальника военных сообщений, а также отделы: информационный, ремонтный, воздушного, военно-морского и речного флота, казачьих войск и др. 12 ноября 1918 года в управлении 1-го генерал-квартирмейстера были образованы разведывательное и контрразведывательное отделения{278}.
Параллельно Уфимская директория создала Военное министерство на основе слияния Военных ведомств Временного Сибирского правительства и «Народной армии» КОМУЧ. В его компетенции находились кредиты, финансы, полевое казначейство, военно-полевые суды, служба духовенства и дела казачьих войск, поэтому создание разведывательных и контрразведывательных органов в министерстве не предусматривалось.
Приказом Всероссийского Временного правительства от 4 ноября 1918 года военным и морским министром был назначен известный полярный исследователь и ученый, в прошлом командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак, весьма скептически отнесшийся к организации армии, проведенной Директорией: «…министерства не было …У меня не было ни аппарата, ни средств»{279}.
К концу 1918 года ситуация на фронтах складывалась не в пользу белых армий. Они оставили Ижевск и готовились к обороне по Уральскому хребту. Большевики собирали силы для удара по северному флангу. После капитуляции Австро-Венгрии чехословаки потребовали их отправки домой. Фронт оказался под угрозой развала. Спасти критическое положение демократическая власть оказалась не в состоянии. В ночь на 18 ноября 1918 года в Омске восстало сибирское казачество, требуя отставки Директории и установления сильной власти. Офицеры и казаки арестовали левое крыло правительства — Н.Д. Авктсентъева и В.М. Зензинова. Премьер-министр П.В. Вологодский созвал экстренное заседание Совета министров, на котором было принято решение передать руководство военному командованию. Согласно принятому «Положению о временном устройстве власти в России», эта власть передавалась военному и морскому министру вице-адмиралу А.В. Колчаку, провозглашенному Верховным правителем и Верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России и произведенному в адмиралы{280}.
После прихода к власти адмирала А.В. Колчака вся реальная политическая, административная и даже судебная власть сконцентрировалась в руках военных. Верховный правитель в своем воззвании «К населению России от 18 ноября 1918 года» главной своей целью поставил «создание боеспособной армии, победу над большевизмом и установление законности и правопорядка…»{281} А.В. Колчак считал, что военная власть, которую он возглавляет как Верховный главнокомандующий вооруженными силами России, имеет верховенство над гражданской. Иной точки зрения придерживался председатель Совета министров П.В. Вологодский, указывавший на ограниченный характер власти Верховного правителя, т.к. ни один приказ, ни одно распоряжение не претворялись в жизнь, прежде чем проходили через Совмин{282}.
В конце ноября 1918 года, когда фронт проходил по линии восточнее Новодзенска, Бузулука, Бугульмы и по Верхнему Уралу, обнаружились недостатки военного управления. Адмирал А.В. Колчак и его окружение понимали, что для достижения победы над противником важна четкая организация руководства войсками, и начали преобразование штабов.
В ходе реорганизации были проведены разграничения функций управлений и отделов штаба ВГК. Так, разведку и контрразведку передали в управление 2-го генерал-квартирмейстера. 29 ноября 1918 года формируется Центральное отделение военного контроля (ЦОВК), вошедшее в состав разведывательного отдела{283}. Однако в ходе дальнейшей реорганизации, 12 апреля 1919 года обе спецслужбы были переданы в состав реформированного управления генерал-квартирмейстера, куда помимо них еще входили оперативный и общий отделы, канцелярия, автомобильный гараж и топографическая часть.
Адмирал А.В. Колчак органы военного управления формировал по образцу и подобию царской армии. 30 ноября 1918 года (приказ военного министра № 16 от 5 декабря 1918 года) был образован Главный штаб военного министерства, в котором сосредотачивались сведения об организации и составе войск, по комплектованию личным составом, их устройству и внутреннему управлению, подготовке кадров, снабжению всеми видами довольствия и т.д. «Все сделанное уже Ставкой, та живая организационная работа, которая создавала армию, все ее начинания были забракованы, как плод незрелый и не подходящий под узкие старые рамки, — свидетельствует генерал-лейтенант К.В. Сахаров, в то время генерал для поручений в штабе ВГК. — Была сначала сделана попытка подчинить военному министерству все касавшееся вооруженных сил, чтобы можно было все подвести под эту ферулу крутящейся этажерки со старинными томами законов и штатов. Но Верховный правитель на это не пошел и разделил сферу власти так: действующая армия с территорией по Иртыш подчинялась (в военном отношении) начальнику штаба Верховного главнокомандующего, все гарнизоны и запасные войска, вся местность к востоку от Иртыша — военному министру»{284}. Таким образом, произошло разграничение сфер влияния фронтовых и тыловых органов военного управления.
Со временем расширялись функции Главного штаба, что привело к изменению его структуры. 26 февраля 1919 года в нем были учреждены квартирмейстерский и осведомительный отделы. Осведомительный отдел, руководитель которого непосредственно подчинялся помощнику начальника Главного штаба, состоял из разведывательного отделения, контрразведывательной части, главного цензурно-контрольного бюро и информационного отделения. Но в конце апреля, как следует из временного штата Главного штаба, разведывательное отделение было передано в квартирмейстерский отдел{285}.


В марте 1919 года началась очередная волна реорганизации тыловых военных учреждений. В состав военно-окружного управления входили военно-окружной совет, военно-окружной штаб, управление дежурного генерала, окружной архив, типография и команда штаба. В военно-окружном штабе были созданы разведывательное и контрразведывательное отделения{286}. «Одним из первых дел нового военного министерства был отказ от корпусных районов и замена их военными округами; массу времени потратили на это и ничего не добились, — считает генерал-лейтенант К.В. Сахаров. — Получились громоздкие штабы: штаб Иркутского округа имел свыше ста тридцати офицеров, Омского округа — более ста семидесяти. Войск же было только то, что осталось от прежних корпусных районов»{287}.
Свои спецслужбы имело и Морское министерство. В состав управления по оперативной части флота входили разведывательное (4 человека) и контрразведывательное (8 человек) отделения{288}. Последнему подчинялись ряд контрразведывательных пунктов: при главной базе в Перми, штабах 1-го, 2-го и 3-го дивизионов боевых судов, штабе отдельной бригады морских стрелков и двух опорных базах. Военно-морская и речная контрразведка в своей деятельности руководствовалась морскими законами и инструкцией военно-сухопутной и морской контрразведке{289}.
Создание правительственной разведки — особого отдела при управлении делами Верховного правителя и Совета министров (далее — управлении делами) было инициировано не профессионалами спецслужб, а лицом, далеким от данной сферы деятельности — помощником директора пресс-бюро отдела печати Б.А. Деминовым (более подробно о нем будет рассказано в следующем параграфе). На допросах в Полномочном представительстве ВЧК по Сибири автором идеи он назвал главноуправляющего делами Т.В. Бутова. Сегодня опровергнуть или подтвердить эти сведения не предоставляется возможным. Вместе с тем приведенные современными исследователями документы свидетельствуют о том, что разработчиком документов являлся именно Б.А. Деминов.
Приблизительно во второй половине марта 1919 года он подготовил доклад и объяснительную записку к штатам и смете особого отдела. В докладе важнейшей задачей текущего момента было названо «широкое развитие дезорганизующей деятельности» в советском тылу. Для ее ведения автор документа предложил создать при управлении делами специальный орган — особый отдел по делам дезорганизации неприятельского тыла с «целью разрушения психики его (противника. — Авт.) вооруженных сил, дискредитирования объединяющей идеи, усиления народного недовольства, подготовки восстаний и пр.». Автор доклада обозначил следующие направления деятельности особого отдела: взаимодействие с антисоветским подпольем в тылу красных войск; расстройство советского тыла — разрушение промышленности и транспорта, возбуждение недовольства организациями восстаний; разложение Красной армии.
Изложенные в документах предложения нашли поддержку со стороны главноуправляющего делами Г.Г. Тальберга, который поручил заняться дальнейшей разработкой проекта руководству пресс-бюро отдела печати{290}.
Опуская описание проблем, с которыми пришлось столкнуться Б.А. Деминову при реализации своей идеи, отметим, что начало формированию особого отдела при управлении делами было положено предположительно в мае 1919 года. Обратим внимание: без рассмотрения Советом министров Положения об особом отделе и его штатов{291}. Вызывает недоумение отсутствие упоминания об особом отделе во временном штатном расписании управления делами, утвержденного Советом министров 6 июня 1919 года{292}.
Существующее подзаконно подразделение без четко прописанных нормативными актами задач позволяло его руководству заниматься различными видами деятельности: разведывательной, разведывательно-диверсионной, информационно-аналитической и информационно-пропагандистской.
По версии историка В.И. Шишкина, временные штаты особого отдела, вероятнее всего, были утверждены 28 июня 1919 года. Отдел состоял из руководства (управляющий, чиновник для особых поручений, делопроизводитель и журналист), общего (заведующий, его помощник, секретарь и машинистка), политического, специального (начальник, помощник, 6 «агентов местных») и двух прифронтовых отделений, а также инспекторской части. Последняя включала в себя инспектора, 3 курьеров для связи, 4 представителей при штабах объединений, а также агентуру — заведующего, его помощника и 8 «агентов зарубежных». В середине августа структура, штаты особого отдела и денежные оклады подверглись изменениям. Например, в центральном отделении вводилась должность ответственного руководителя. Лица, ее занимавшие, предназначались для работы в Советской России. К 20 августа в Особом отделе (без технического персонала, оренбургского и семипалатинского отделений) числилось 69 человек{293}.
В начале ноября 1919 года часть сотрудников особого отдела во главе с Б.А. Деминовым выехали из Омска в Красноярск, где планировалось развернуть работу отдела. Однако на новом месте дислокации, в ситуации хаоса и развала работы тыла, особый отдел уже функционировать не смог и прекратил свое существование{294}.
Особый отдел при управлении делами Совета министров — первый в истории отечественных спецслужб специальный орган, созданный в правительстве страны для «дезорганизации вражеского тыла». В дореволюционной России таких структур не было даже в годы Первой мировой войны.
Историк В.И. Шишкин, изучивший цели создания, структуру, кадровый состав и основные направления деятельности этого уникального в своем роде подразделения, не относит его к разновидности спецслужб, указывая на его обособленное положение{295}. Однако внимательное изучение военно-управленческих структур позволяет найти некоторое функциональное сходство между особым отделом управления делами с осведомительным отделом Главного штаба или управлением 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК, выполнявшим функции разведки, контрразведки, пропаганды, осведомления (о нем мы будем говорить чуть ниже). Нечто подобное создал Б.А. Деминов, но только подчинявшееся не военным, а гражданским властям. Наблюдаются некоторые сходства особого отдела с шульгинской «Азбукой».
В сфере обеспечения безопасности государственного образования колчаковский режим пошел по пути Российской империи. Для осуществления политического сыска, борьбы с политическими преступлениями Совет министров правительства 7 марта 1919 года принял решение о создании особого отдела государственной охраны при управлении милиции МВД. На подконтрольной белогвардейцам территории формировались губернские, областные, уездные, городские управления государственной охраны во главе с начальниками управлений{296}.
Создавая новый орган, правительство не позаботилось о разграничении функций между политической полицией и контрразведкой, что привело к дублированию и параллелизму в работе между двумя структурами.
Адмирал А.В. Колчак, став Верховным правителем, сконцентрировал в своих руках власть на фронте и в тылу, обладал чрезвычайными полномочиями. Однако в Сибири, так же как и на Юге, диктатура не была воплощена на практике в «чистом виде», а являлась номинальной. Косвенным подтверждением тому является созданная им по образу и подобию царской армии система военного управления, которая оказалась нежизнеспособной в годы Гражданской войны. Когда три армии — Западная, Сибирская и Южная — успешно продвигались на запад, выяснилось, что система высшего военного управления начала давать сбои из-за соперничества между собой центральных учреждений. Тому подтверждением, в частности, являются трения между Ставкой и Военным министерством, мешавшие эффективному управлению войсками в сложной обстановке Гражданской войны. По свидетельству барона А.П. Будберга: «…отношения между Ставкой и Военным министерством самые враждебные; обе стороны зорко шпионят друг за другом и искренне торжествуют и радуются, если супротивник делает промахи и ошибки»{297}. Это противостояние передавалось и войскам. Понимая всю опасность сложившегося положения, адмирал А.В. Колчак издал приказ, в котором категорически потребовал «прекращения розни, недоброжелательства и стремления выискать промахи других и повелеваю каждому заниматься порученным ему делом»{298}.
Кроме того, действующие самостоятельно атаманы и окружающие их банды занимались грабежами, разбоями, дезорганизовывали армию, чем подрывали доверие населения к власти. «Для того, чтобы объединить под своим крылом все эти разрозненные формирования, необходимо было подчинить казачество центральному военному аппарату управления, но с предоставлением ему своеобразного самостоятельного центрального органа, — пишет историк Л.Н. Варламова. — Сложилась ситуация, когда правительство было вынуждено идти на компромисс, считаясь с настроением кругов, в руках которых, так или иначе, значительная вооруженная сила»{299}.
Существовавшая в тот период времени система высшего военного управления отрицательно сказывалась и на работе спецслужб, о которой более подробно будет рассказано в последующих главах.
Чтобы урегулировать отношения между штабом Верховного главнокомандующего и Военным министерством, а также вовлечь в ряды правительственных войск казачество, в мае 1919 года были начаты новые реорганизации органов военного управления, результатом которых, по мнению А.П. Будберга, «является создание невероятно громоздкой Ставки, вбирающей в себя часть отделов военного министерства»{300}.
Между тем обстановка на фронте усложнялась. В тот период войска Южной группы Восточного фронта продолжали контрнаступление. Череда тактических операций красных привела к потере Екатеринбурга (14 июля) и Челябинска (24 июля). Особенно значимым стало поражение белых войск под Челябинском, где были истрачены последние резервы, а в плен попало около 15 тыс. человек. Продвижение красных войск сдерживало лишь обострение дел на Южном фронте, где мощное наступление развернул А.И. Деникин.


Таким образом, все вышеперечисленные и другие обстоятельства говорили о необходимости реформы в армии, что также стало очевидным для А.В. Колчака и его ближайших помощников. 25 июня 1919 года приказом начальника штаба ВГК № 558 была объявлена структура новой системы центрального военного управления, во главе которой стоял адмирал А.В. Колчак и Ставка. Его ближайшими помощниками являлись начальник штаба и военный министр. Штаб ВГК, Военное министерство и Главное управление по делам казачьих войск объявлялись высшими органами военного управления {301} .
Вопросы разведки, контрразведки и военного контроля как в действующей армии, так и в тыловых военных округах, а также цензуры, печати, осведомления [6] и пропаганды, возлагались на управление 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК, которое было окончательно сформировано к 9 июля 1919 года. В его состав вошли разведывательный, контрразведки и военного контроля, осведомительный отделы, а также главное военное цензурно-контрольное бюро, канцелярия, особое отделение и технический подотдел {302} .
Как следует из вышесказанного, многочисленные реорганизации не отразились на положении разведки и контрразведки в военно-управленческом аппарате. Они по-прежнему структурно находились в подчинении 2-го генерал-квартирмейстер штаба ВГК. Генерал-майор П.Ф. Рябиков по этому поводу писал следующее: «…контрразведка должна вести свою работу в самом тесном контакте с разведкой; для успешного разрешения задач, входящих в круг ведения контрразведки, необходимо основательное знакомство с организацией шпионажа и с задачами, которые поручаются тайным агентам; с другой стороны разведка, выбирая сотрудников, имея дело с массой людей, недостаточно известных, должна всегда всесторонне выяснить в контрразведке, не является ли данное лицо… подозрительным по шпионажу или не имеет ли оно каких-либо подозрительных связей…» {303} Приведенные в последующих главах примеры подтверждают правоту точки зрения генерала П.Ф. Рябикова. Тесная взаимосвязь внешних и внутренних угроз требовали координации деятельности обеих спецслужб. Вместе с тем органы разведки и контрразведки оставались третьеразрядными элементами штабных структур различных уровней, что в определенной степени затрудняло доведение важной информации руководителями спецслужб до высшего военно-политического руководства.
Правда, начальник разведки ежедневно докладывал оперативно-разведывательные данные начальнику штаба Верховного главнокомандующего генерал-майору Д.А. Лебедеву, сводки сведений с той же периодичностью телеграфом рассылались в штабы армий и другие учреждения. Иное положение было у контрразведки. Как следует из воспоминаний генерал-майора П.Ф. Рябикова, только он имел право еженедельного доклада А.В. Колчаку: «Доклады были для меня весьма трудными и неприятными, особенно учитывая нервозность адмирала и его весьма легкую раздражаемость… адмирал, видимо, не вполне понимал сущность контрразведки, смешивая ее функции с розыскными» {304} .
Важно также отметить, что частые реорганизации, проводимые военачальниками, мало знакомыми с методами работы органов контрразведки, вносили путаницу в их организацию и деятельность.
К концу лета 1919 года положение на фронте значительно изменилось. Инициатива перешла к Красной армии. После взятия Челябинска ей открылась дорога в глубь Сибири. 6 августа войска Восточного фронта стали преследовать колчаковцев в двух направлениях: 3-я армия — на Ялуторовск, Тюмень, 5-я — вдоль железной дороги Челябинск — Курган. Отсутствие координации в деятельности фронтов, большие потери в живой силе и технике, усталость войск и отсутствие резервов усугубляли положение колчаковской армии. Громоздкая система центрального военного управления оказалась малопригодной в создавшихся условиях. «Отсюда-то и получалось, что из 800 тысяч ртов в строю оказалось всего 70 тысяч бойцов, которые обслуживали: штаб главнокомандующего, пять штабов армий, штабов корпусов и 35 штабов дивизий, — свидетельствует генерал-лейтенант Д.В. Филатьев. — А в то же время у красных против нас действовала одна армия, из 3—4 дивизий и 2—3 конных бригад, и эта сравнительная горсточка и разбила в конце концов наши толпы обозных и обратила в бегство многочисленные штабы с их тучей переписчиц, при которых нередко возились в обозе и их родители» {305} .
Приказом № 762 от 10 августа 1919 года было объявлено о расформировании штаба Восточного фронта. Распоряжением начальника штаба ВГК от 17 августа был вновь сформирован Походный штаб фронта, в составе которого находился разведывательный отдел, а при нем — контрразведывательная часть {306} .
Осенью 1919 года территория, контролируемая войсками А.В. Колчака, значительно сократилась. Вопросы снабжения, мобилизации и прочие, находившиеся в ведении штаба ВГК, требовали решения на месте, поскольку ситуация на фронте ежедневно менялась. Но вместо упрощения организации колчаковцы продолжали увеличивать количество штабных структур — Южной группы, отдельного конного корпуса, инспектора добровольческих формирований и инспектора стратегического резерва.
Высшее военно-политическое руководство все же понимало: чтобы сохранить остатки армии, необходимо создать сильный штаб фронта, поскольку именно этот орган мог быстро реагировать на постоянно менявшуюся обстановку.
1 октября 1919 года был издан приказ начальника штаба ВГК № 1184 об образовании из Ставки и Походного штаба ВГК управлений Восточного фронта: полевого управления артиллерии фронта, полевого инспектора инженеров фронта, главного начальника военно-административного управления, осведомительного управления и личного конвоя главкома армиями Восточного фронта. Разведывательный отдел вошел в состав управления генерал-квартирмейстера штаба фронта, а контрразведывательный отдел штаба ВГК был переподчинен главному начальнику военно-административного управления фронта. Заметим, что генерал-квартирмейстер непосредственно подчинялся начальнику штаба фронта, а главный начальник военно-административного управления — главнокомандующему фронтом {307} .
Но такая система просуществовала недолго. К началу 1920 года армия А.В. Колчака была полностью разгромлена. Как известно, 4 января адмирал сложил с себя все полномочия, передав верховную власть А.И. Деникину, а военную и гражданскую власть на территории восточной окраины — Г.М. Семенову.
Место спецслужб в системе органов власти колчаковского режима зависело от форм и методов противодействия противнику. Возглавившие Белое движение профессиональные военные в силу своего менталитета отдавали предпочтение вооруженным методам борьбы, а не политическим. В связи с чем и разведка, и контрразведка были прочно связаны с армией, которая, по мнению белогвардейских военачальников, должна была сыграть основную роль в победе над Советской Россией.
После разгрома колчаковской армии на территории, занятой белыми войсками, образовались два независимых друг от друга правительства. Во Владивостоке в январе 1920 года власть перешла в руки Приморской областной земской управы, которая сформировала Временное правительство Приморской области. В Забайкалье в середине февраля 1920 года главнокомандующим и главой правительства стал генерал-лейтенант Г.М. Семенов. Каждое из этих государственных образований сформировало армии и военно-управленческие аппараты. Штаб командующего войсками Российской восточной окраины (с 27 апреля — Дальневосточная армия) и штаб войск Приморской области располагали разведывательными и контрразведывательными отделениями, подчиненными генерал-квартирмейстеру {308} . Приказом от 30 марта 1920 года войсковая контрразведка ДВА была построена по схеме, установленной временным положением о контрразведывательной и военно-контрольной службе на ТВД {309} .
На дальнейшее развитие белогвардейских спецслужб в регионе значительно повлияли боевые действия Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Под ударами красных белогвардейцы в октябре 1920 года покинули Забайкалье и отступили в полосу отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД).
В апреле 1921 года части белой Дальневосточной армии были перевезены на территорию Приморья в качестве «вооруженного резерва милиции Приамурского государственного образования». 26 мая ее командование совершает военный переворот, в результате которого к власти пришло Приамурское временное правительство. В составе вновь созданного управления военно-морского ведомства учреждены органы разведки и контрразведки, традиционно подчинявшиеся генерал-квартирмейстеру.
25 мая из войск, оказавшихся в подчинении атамана Г.М. Семенова, была образована Гродековская группа под командованием генерал-майора Н.И. Савельева. Разведывательное отделение вошло в состав управления генерал-квартирмейстера, а осведомительный отдел и контрразведывательный пункт — военно-политического отдела штаба. После подчинения группы Временному Приамурскому правительству в ее штабе было учреждено управление начальника политического розыска, состоявшее из отделений разведки, контрразведки, военного контроля и милиции {310} . Временное Приамурское правительство имело свою контрразведку — информационное отделение административного отдела МВД во главе с жандармским полковником В.А. Булаховым. Приказом от 15 июня 1922 года его расформировали и на его месте создали информационный отдел со штагом применительно к губернским жандармским управлениям. В это же время во Владивостоке был учрежден районный охранный отдел, которому подчинялись все охранные отделения {311} .
Военные неудачи, которые потерпели войска Приамурского временного правительства (Белоповстанческой армии) в боях с НРА ДВР, вызвали острые разногласия среди офицерского состава, вылившиеся в начале июня 1922 года в вооруженное столкновение между сторонниками С.Д. Меркулова и недовольными его политикой офицерами-монархистами. В целях достижения компромисса Приамурское временное правительство назначило генерал-лейтенанта М.К. Дитерикса командующим войсками и флотом. 22 июня во Владивостоке был созван Земский собор, избравший генерала правителем Приамурского земского края. Правительственные войска переименованы в Земскую рать. В ее штабе, в составе управления 1-го генерал-квартирмейстера, находились разведывательное и контрразведывательное отделения {312} .

Осенью 1922 года аппарат разведки и контрразведки был объединен с аппаратом Министерства внутренних дел. Общее руководство осуществлял генерал-майор В.А. Бабушкин{313}. По некоторым данным, генерал-лейтенант М.К. Дитерикс имел личную разведку, в которой служили полковник Боткин, капитан Барский, поручик Кальвмнас, гардемарин Чепицкий, Ф.П. Аристопулло и студент Дюков.
В октябре группа войск под командованием И.П. Уборевича овладела Спасском и открыла путь на Владивосток, после чего М.К. Дитерикс эвакуировал остатки Земской рати из Владивостока в Китай. Находясь в эмиграции, часть былого белого воинства продолжала борьбу с Советской Россией в тесном контакте с японскими спецслужбами.
На Востоке России просматриваются три периода строительства белогвардейских спецслужб, тесно связанных с основными событиями Гражданской войны. На начальном этапе на огромной территории Сибири и Дальнего Востока независимо друг от друга шло формирование белогвардейских правительств, армий и их органов безопасности. Второй этап характеризуется объединением разрозненных вооруженных формирований и их спецслужб под командованием адмирала А.В. Колчака. В результате ряда организационно-штатных преобразований разведка и контрразведка действующей армии и тыла объединяется под общим руководством 2-го генерал-квартирмейстера штаба ВГК, что, безусловно, являлось позитивным шагом. На третьем этапе происходит распад всей прежней системы государственного и военного управления и образование «карликовых» по масштабам белогвардейских режимов. Как раз на завершающем этапе войны происходит объединение органов разведки, контрразведки и политического сыска. Их слияние связано с пересечением их функций. Архивные источники свидетельствуют, что разведка по совместительству добывала сведения контрразведывательного характера.
На Севере России Гражданская война имела свои особенности. Во-первых, свержение советской власти и формирование белогвардейских государственных органов, армии и спецслужб произошли при активном вмешательстве интервентов, в первую очередь англичан. «Ни в армиях Колчака, ни у Деникина, ни у Врангеля влияние представителей иностранных держав не сказывалось в той мере, как это было на севере», — пишет командующий русскими войсками Северной области генерал В.В. Мару-шевский{314}. Северная область не была суверенной и самостоятельной. Союзники, обеспечивая область всем необходимым отнюдь не бескорыстно, контролировали все жизненные сферы в регионе. Во-вторых, февральские и октябрьские события не оказали столь разрушительного воздействия на ранее существовавший на Севере порядок, в том числе и на местные спецслужбы.
После переворота в ночь с 1 на 2 августа 1918 года большевистскую власть в Архангельске свергла подпольная организация, возглавляемая капитаном 2-го ранга Е. Чаплиным{315}. 2 августа в городе было образовано Верховное управление Северной области (ВУСО) из депутатов Учредительного собрания и нескольких членов городской думы, которое приступило к формированию армии и органов военного управления. Уже 7 августа утверждается штат штаба командующего вооруженных сил ВУСО, а 30 августа формируется военный отдел с функциями министерства. Командующий действующими русскими сухопутными и морскими силами Северной области в оперативном отношении подчинялся Высшему Союзному командованию, а в административном и хозяйственном — ВУСО через военный отдел. В состав последнего вошли отделение Генерального штаба и военно-регистрационное отделение (ВРО), которое возглавил начальник военно-морского контроля Целедфлота (Беломорского КРО) коллежский асессор М.К. Рындин.
Однако ВУСО просуществовало недолго. 6—9 сентября 1918 года офицеры во главе с тем же Е. Чаплиным, недовольные «демократической» демагогией и падением дисциплины, совершили переворот и арестовали членов Верховного управления. После переворота, 12 сентября, военный отдел был переименован в Управление командующего войсками Северной области, куда вошли разведывательное и военно-регистрационное отделения.
На Севере белогвардейские военачальники не придерживались традиционных схем строительства органов военного управления и, соответственно, спецслужб. Разведка, занимавшаяся добыванием сведений в интересах военного командования, находилась в составе отделения Генштаба управления командующего войсками Северной области, а после его реорганизации 3 сентября 1919 года в штаб главнокомандующего всеми русскими вооруженными силами на Северном фронте — в подчинении генерал-квартирмейстера{316}.
Функции военно-регистрационного отделения (контрразведка и политический сыск), а также внутриполитическая ситуация в регионе, в определенной степени повлияли на его положение в системе органов управления.
Сведения о перевороте адмирала А.В. Колчака и отъезд в январе 1919 года главы правительства Н.В. Чайковского в Париж усилили политическое размежевание в области. Обстановка усложнилась из-за прибытия в Архангельск генерал-лейтенанта Е.К. Миллера, занявшего пост генерал-губернатора. Левые круги расценили это назначение как установление контрреволюционного курса, считая его типичным «российским военным диктатором»{317}.
Генерал принял ряд мер для обеспечения безопасности режима. В частности, 1 февраля 1919 года он добился переподчинения военно-регистрационного отделения военной канцелярии генерал-губернатора{318}, что явилось своевременным шагом. Усилившееся общественное недовольство привело в феврале — марте 1919 года к серии антиправительственных выступлений, организованных представителями левых социалистических кругов. В столь нестабильной политической ситуации Е.К. Миллер решил повысить статус контрразведки. На основании секретного приказа генерал-губернатора № 65 от 23 апреля 1919 года произошло переименование отделения в Военно-регистрационную службу (ВРС){319}.
6 августа 1919 года Верховный правитель назначил генерал-лейтенанта Е.К. Миллера главнокомандующим войсками Северного фронта. Уже 11 августа он упраздняет военную канцелярию генерал-губернатора, а ее дела и личный состав передает фронтовым органам военного управления. 3 сентября Военно-регистрационная служба перешла в подчинение генерал-квартирмейстера штаба фронта{320}.
После перемирия с Германией стал вопрос об уходе интервентов из Северной области, поскольку отпала надобность в антигерманском фронте и охране Архангельского и Мурманского морских портов. 31 июля 1919 года Великобритания заявила о выводе своих войск, а 26—27 сентября интервенты покинули Архангельск{321}. Все функции союзной контрразведки перешли к Военно-регистрационной службе.
Август и сентябрь 1919 года прошли в Архангельске в острых дискуссиях о возможности продолжения сопротивления большевикам после ухода союзников. В итоге было принято решение о продолжении борьбы с Советской Россией на фронтах.
В феврале 1920 года, по мере освобождения войск с других фронтов, красные решили разгромить армию Е.К. Миллера и начали наступление. На одном из важных участков линия фронта оказалась прорванной, что стало началом катастрофы для белых. 19—21 февраля части 6-й советской армии заняли Архангельск. Началась эвакуация белогвардейских формирований из города{322}. К концу месяца армия Е.К. Миллера перестала существовать. Ее остатки нашли себе прибежище в скандинавских странах.
На Северо-Западе России Гражданской войне были присущи свои особенности. Белое движение зарождалось и развивалось здесь в сложной военно-политической обстановке и находилось в полной политической, военной и экономической зависимости от интервентов и в некоторой степени — от Прибалтийских государств.
Зарождение первых белогвардейских частей началось осенью 1918 года при материальной и финансовой помощи германских интервентов. В октябре на добровольческой основе был сформирован Отдельный Псковский добровольческий корпус Северной армии под командованием генерал-майора А.Е. Вандама. В составе отдела обер-квартирмейстера штаба корпуса создается разведывательное отделение{323}.
В штабе корпуса было и контрразведывательное отделение, однако точной даты его формирования установить не удалось.
После поражения белых под Псковом в конце ноября 1918 года остатки корпуса отступили на эстонскую территорию и перешли под начало главнокомандующего вооруженными и сухопутными силами Эстонии генерал-майора И.Я. Лайдонера.
8 мае части Северного корпуса начали наступление на Петроград. 1 июня он был переименован в Отдельный корпус Северной армии. В связи с выходом корпуса из подчинения эстонского командования приказом № 123а от 19 июня 1919 года его переименовали в Северную армию (с 1 июля 1919 г. — Северо-Западная армия){324}.
9 августа КРО штаба Северо-Западной армии передано в подчинение начальника разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта, а 31 августа возвращено в штаб армии{325}.
В сентябре белогвардейцы начали новое наступление на Петроград. Приказом по Северо-Западному фронту № 77 от 2 октября генерал от инфантерии Н.Н. Юденич вступил в командование Северо-Западной армией, вслед за чем, 9 октября, последовала реорганизация военно-управленческого аппарата. По штату разведывательное и контрразведывательное отделения вошли в состав отдела генерал-квартирмейстера штаба Северо-Западной армии{326}.
Следует сказать и о попытках создания спецслужб Северо-Западным правительством, состав которого определился лишь к 24 августа 1919 года в количестве 12 министерств, в том числе военного, морского и внутренних дел. Как следует из схемы организации главного командования, Военного министерства и МИД, в составе Военного ведомства находилось отделение внешних сношений, которому подчинялось разведывательное отделение{327}. Из рапорта начальника отделения контрразведки коллежского советника Фитингофа генерал-квартирмейстеру штаба Северо-Западной армии генерал-майору Б.С. Малявину известно об особом отделе Военного министерства, который возглавлял генерал-майор В.А. Владимиров{328}. Подтверждений тому в других источниках не встречается. А генерал В.А. Владимиров, о котором будет сказано в следующем параграфе, согласно данным исследователей Белого движения С.В. Волкова и Н.Н. Рутыча, занимал другие должности.


Скудность сведений о правительственных спецслужбах можно объяснить тем, что практическая деятельность правительства, как пишет историк А.В. Смолин, «…с момента его образования и до ликвидации не вышла, в основном, из стадии формирования штатов министерств, подготовки проектов различных законоположений и решения мелких вопросов… За три с половиной месяца существования правительства главным для левокадетских министров был вопрос: кто над кем стоит? Армия над правительством или правительство над армией?» {329}
Между армейским командованием и правительством постоянно шли трения, которые являлись серьезным препятствием для консолидации сил в борьбе с большевиками.
Боевые действия, которые вела Северо-Западная армия под Петроградом с советскими войсками, закончились для нее серьезным поражением. Остатки белых войск отошли на территорию Эстонии, где были расформированы в январе 1920 года.
На северо-западном направлении действовало еще одно белогвардейское объединение — Западная добровольческая армия. Основой ее формирования явился Западный добровольческий корпус имени графа Келлера. 5 сентября 1919 года все белогвардейские войска на территории Прибалтики были сведены в Западную добровольческую армию под командованием генерала-самозванца П.Р. Бермонта-Авалова, входившую в состав Северо-Западного фронта.
16 сентября в отделе генерал-квартирмейстера штаба армии были сформированы разведывательное и контрразведывательное отделения.
В октябре в связи с невыполнением П.Р. Вермонтом-Аваловым приказов главнокомандующего всеми русскими вооруженными силами на Северо-Западном фронте и враждебным выступлением латышских войск 9 октября 1919 года войска Западной добровольческой армии были исключены из состава Северо-Западного фронта.
Ввиду ухода армии из России в Германию 2 декабря 1919 года она была упразднена, а воинские части, находящиеся в подчинении П.Р. Бермонта-Авалова, стали именоваться «Войсковой группой генерал-майора князя Авалова».
Установить точную дату расформирования группы не удалось из-за отсутствия соответствующего документального материала {330} .
Таким образом, на Северо-Западе, где независимо друг от друга действовали две белогвардейские армии, структура их спецслужб была фактически одинаковой. Разведывательные и контрразведывательные органы создавались по образцу соответствующих структур дореволюционной России и за годы Гражданской войны не претерпели организационных изменений.
Гражданская война закончилась разгромом антибольшевистских армий и, соответственно, белогвардейских политических режимов. Но в исторической перспективе Белое движение отнюдь не потерпело полного поражения. Оказавшись в изгнании, оно продолжало вести борьбу с Советской Россией. Неотъемлемой частью противостояния военно-политической эмиграции с большевистским строем становится борьба их спецслужб, развернувшаяся в различных регионах мира в 20—30-х годах XX века.
Таким образом, на основе сравнительно-исторического анализа автором выявлены характерные особенности формирования и эволюции белогвардейских спецслужб в разных регионах России. Так, на Юге и в Сибири были образованы органы и фронтового, и тылового военного управления, имевшие параллельно действовавшие разведывательные и контрразведывательные службы, тогда как в других регионах — только фронтовые. На Севере, в отличие от других армий, разведка и контрразведка в течение полугода подчинялись разным структурам: разведка — отделению Генштаба управления командующего войсками Северной области, военно-регистрационное отделение (служба) — военной канцелярии генерал-губернатора. В российском правительстве (А.В. Колчака) был создан самостоятельный разведывательный орган — особый отдел управления делами. У генерала А.И. Деникина, в отличие от адмирала А.В. Колчака, функции политической и экономической разведки выполняла формально независимая от властных структур разведывательная организация «Азбука».
Несмотря на то что разведывательные и контрразведывательные структуры белогвардейских правительств и армий имели разных отцов-основателей, в них, образно выражаясь, просматриваются черты одной матери—царской армии. «Генетическое сходство» им передали генералы и офицеры, которые в силу своих знаний, служебного опыта и менталитета создали военно-административный аппарат по образцу русской армии времен Первой мировой войны. «В принципе по-иному и быть не могло, — справедливо отмечает историк В.Д. Зимина. — “Белая” государственность являлась прямой наследницей государственности имперской, потому что интегрировала в своем существовании все слабости последней, логически доведенные до крушения в 1917 г.». {331} .
Созданные по образцу спецслужб Российской империи, органы контрразведки не в полной мере соответствовали тем масштабным задачам, которые им приходилось решать в исследуемый период. Тесная взаимосвязь внешних и внутренних угроз безопасности белогвардейским режимам явилась толчком к объединению спецслужб и органов внутренних дел. Однако расширение функций относительно долгое время не влекло за собой кардинальных организационных изменений. Только на завершающем этапе Гражданской войны наметилась тенденция к созданию специальной службы, объединившей под единым началом три функции — разведку, контрразведку и политический сыск. В Крыму произошло объединение военной контрразведки и органов политического сыска, а на Дальнем Востоке (Гродековская группа войск, Земская рать) — разведки, контрразведки и органов внутренних дел.
По какому пути стали бы развиваться вновь образованные белогвардейские спецслужбы? История не дает нам ответа, поскольку на тот период времени Белое движение потерпело окончательное военное поражение. В то же время история советских органов безопасности свидетельствует о наметившейся в конце Гражданской войны тенденции к образованию единой общегосударственной специальной службы. Подтверждением тому является история ВЧК, учрежденной для выполнения функций политического сыска — борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Создание в конце 1918 года особых отделов свидетельствует об объединении функций контрразведки и политической полиции. В 1919 году на особый отдел были возложены задачи по ведению разведки, а в 1920 году — создан Иностранный отдел ВЧК (политическая разведка). Объединением трех функций под общим руководством с высоким статусом в системе органов государственного управления закладывался фундамент одной из сильнейших спецслужб мира.

 

 

 



1.3. ПОДБОР, РАССТАНОВКА И ОБУЧЕНИЕ КАДРОВ

Сила спецслужб любого государства определяется рядом факторов, в том числе надежностью и профессионализмом кадров. Исследователи А.Г. Шаваев и С.В. Лекарев справедливо считают, что эффективность деятельности спецслужб также зависит от соответствия квалификации сотрудников и их морально-нравственных качеств решаемым задачам, а также от умения руководителей использовать способности своих сотрудников для выполнения обязанностей в режиме «устойчивого равновесия» {332} .
Подбор, расстановка и обучение кадров для разведки и контрразведки — это длительная и кропотливая работа, которая дает положительные результаты лишь в политически стабильных и экономически развитых странах. В периоды же социальных катаклизмов, являющихся следствием экономического и политического кризисов, кардинально изменяются условия жизнедеятельности государственно-управленческого аппарата. В динамично меняющихся общественных процессах прежняя система работы с кадрами уже не действует.
В годы Гражданской войны как большевистской России, так и белогвардейским государственным образованиям пришлось заново создавать свои органы безопасности в условиях хаоса, глубокого социального, политического и идейно-нравственного раскола. Обстановка тех лет наложила определенный отпечаток на подбор и подготовку кадров спецслужб. И если большевистское правительство во главе с В.И. Лениным «пошло своим путем», то Белое движение, как свидетельствуют архивные документы, в значительной степени воспользовалось опытом Российской империи. С этой точки зрения является целесообразным обратить внимание на систему подбора и подготовку кадров спецслужб царской России.
В начале XX века в ряде ведущих стран мира разведка превратилась в самостоятельную отрасль социальной деятельности и потребовала специальных знаний и навыков. Однако в Российской империи не существовало учебных заведений, готовящих разведчиков. Даже в Николаевской академии Генерального штаба [7] этому вопросу не придавалось серьезного значения. «По объему весь материал темы “разведывательная служба” (изучалась в рамках раздела “Ведение военных действий (операций)” дисциплины “Стратегия”. — Авт.) в части агентурной разведки был довольно ограничен, порой поверхностен, фрагментарен и давал скорее “пищу” для размышлений, нежели закладывал серьезную базу знаний по данной проблеме, — пришел к выводу историк спецслужб М. Алексеев. — Потому-то слушатели академии, как правило, без должного внимания и интереса относились к этому курсу» {333} . По свидетельству русского дипломата, военного агента во Франции и Скандинавских странах генерал-лейтенанта А.А. Игнатьева, «в академии нас с тайной разведкой даже не знакомили. Это просто не входило в программу преподавания и считалось делом “грязным”, которым должны были заниматься сыщики, переодетые жандармы и другие подобные темные личности» {334} . Как видим, представление о разведывательной деятельности у части даже наиболее образованного офицерства русской армии было ошибочным. По существу, слушатели, как следует из воспоминаний, не видели разницы между разведкой и контрразведкой, хотя оба направления были нацелены на решение общей задачи — обеспечение безопасности государства. Могло ли быть иначе, если в библиотеке академии по разведке значилось всего лишь несколько книг, большая часть из которых была переводными изданиями? Однако ни одна из них не могла служить практическим руководством для постановки и организации разведывательной работы. Предполагалось, что освоение новых обязанностей офицерами Генштаба будет осуществляться в ходе практической деятельности {335} . Отметим, что изучение иностранных языков в академии также было не обязательным {336} .

Выслужив после окончания обучения необходимый командный ценз, выпускники получали назначение на штабные должности, в том числе в разведывательные структуры и военными агентами (атташе) за границу. Перед назначением кандидаты в центральный аппарат проходили специальную проверку: органы Департамента полиции негласным путем изучали их характер, образ жизни, имущественное положение и пр.{337}.
Зачисление в штат вовсе не означало, что вся дальнейшая служба офицеров будет связана с разведкой. Как правило, через некоторое время они получали назначение на другие штабные или командные должности. С последних «генштабистов» могли направить в разведку. Эта была обычная практика перемещений по службе офицеров в царской армии.
Даже в годы Первой мировой войны военное руководство Российской империи, не считаясь с профессиональным опытом разведчиков, назначало их на другие должности. Например, будущий 2-й генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего (А.В. Колчака) и генерал-майор П.Ф. Рябиков, прослуживший четыре года в центральном аппарате разведки, столько же лет — преподавателем Николаевской военной академии, а затем более года — в добывающих разведывательных подразделениях действующей армии, был назначен командиром 199-го пехотного Кронштадтского полка. И лишь в феврале 1917 года вновь возвращен в разведку{338}.
Проанализировав работу русской разведки в годы Первой мировой войны, разведчик и военный педагог К.К. Звонарев пришел к выводу, что в военном ведомстве существовал несерьезный подход к подбору кадров для центрального аппарата, периферийных органов и военных агентур{339}.
Несколько иначе комплектовались руководящими кадрами органы военной контрразведки. 8 июня 1911 года военный министр В.А. Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных отделениях», в котором указывалось, что во главе каждого КРО должны находиться штаб- или обер-офицеры Отдельного корпуса жандармов, подготовленные «своею предыдущею службою к предстоящей им деятельности». При этом начальники контрразведывательных отделений оставались в списке офицерского состава ОКЖ и числились «в командировке»{340}.
Главное управление Генштаба предоставило право окружным генерал-квартирмейстерам самостоятельно выбирать кандидатов на должности начальников отделений, известных им «с отличной стороны». Но в действительности далеко не все армейские генералы могли компетентно судить о профессиональной квалификации сотрудников политической полиции. Жандармское же начальство рекомендовало штабам подчас далеко не самых способных своих офицеров. Это выяснилось лишь в ходе практической деятельности последних, и военное командование было вынуждено подыскивать других кандидатов. Так, к лету 1914 года сменились 7 из 11 начальников КРО{341}.
И все же, несмотря на недостатки, использование специалистов оперативно-розыскной деятельности в целом было правильным решением. Как отмечал генерал-майор Н.С. Батюшин, благодаря привлечению «опытных в политическом сыске жандармских офицеров контрразведка значительно скорее встала на ноги, чем не имевшая у себя поначалу опытных руководителей тайная разведка. К началу Великой войны мы имели кадры опытных контрразведчиков…»{342}
На дальнейшую судьбу чинов царских спецслужб решающее влияние оказали революционные события 1917 года. Пришедшее к власти Временное правительство расформировало ДП и ОКЖ, подвергнув репрессиям их сотрудников, изгнало из военной контрразведки бывших жандармов. Советская власть также избавились от ненадежных кадров прежнего режима{343}. Чины контрразведки, политической полиции и жандармерии в период социальных потрясений оказались наиболее гонимой категорией офицерского корпуса распавшейся империи. Условно их судьбы можно разделить на четыре группы: перешедшие на службу к большевикам в качестве консультантов; участники Белого движения; скрывшиеся и не принимавшие участия в борьбе; репрессированные советской властью.
Большевиками были расстреляны бывшие министры внутренних дел И.Л. Горемыкин, А.Д. Протопопов, А.Н. Хвостов и Б.В. Штюрмер, директор Департамента полиции С.П. Белецкий, вице-директор ДП М.Н. Веригин и многие другие рангом пониже.
Н. Кравец (Ника) в 1920 году опубликовал «Воспоминания жандармского офицера», где привел статистику репрессированных сотрудников Отдельного корпуса жандармов: «…из 1000 человек бывших офицеров корпуса свыше 500 человек было расстреляно большевиками еще после первого покушения на Ленина, свыше 200 с лишним — эвакуировались за границу, и я мог бы назвать их по фамилиям, часть убита в Гражданскую войну, перейдя в строй, и часть пропала без вести. Я думаю, что человек 50 и служат, хотя по фамилиям знаю лишь генерала Комиссарова. Что правда — это то, что к большевикам перешло много унтер-офицеров и филеров…»{344} Исследователь С.В. Леонов называет большую цифру — 125 «старослужащих», или 16% от общей численности центрального аппарата ВЧК (август 1918 года). Ученый пишет, что чекисты использовали старых специалистов в качестве консультантов, шифровальщиков, перлюстраторов и т.п.{345} Нахождение на службе у большевиков бывших сотрудников царских спецслужб подтверждается документом колчаковской контрразведки{346}.
После Октябрьской революции оказались перед жизненным выбором и кадровые сотрудники военной разведки. Большая часть из них не приняла советскую власть и боролась против нее на стороне Белого движения. Но немало военных разведчиков оказалось и на службе в Красной армии. Среди них — генералы А.А. Балтийский, М.Д. Бонч-Бруевич, П.П. Лебедев, А.А. Самойло, полковники А.Н. Ковалевский, Б.М. Шапошников и др. Разлом прошел даже по аристократическим семьям. Так, бывший резидент военной разведки во Франции П.А. Игнатьев стал эмигрантом, а его родной брат Алексей, тоже сотрудник разведки, перешел на службу к большевикам и дослужился до генерал-лейтенанта Советской армии.
Исследователь М. Алексеев в своем труде «Военная разведка России» привел биографические сведения 86 русских разведчиков. По его данным, из 86 человек 28 служили в белой армии (из них 9 — в Межсоюзническом бюро во Франции), 16 — в РККА, судьба 36 человек исследователю неизвестна, остальные обосновались за границей{347}.
В основе размежевания офицерского корпуса лежат причины как социально-политического, идейно-нравственного, сословно-классового характера, так и семейно-бытового, материального и т.д.
Несмотря на то что в Белом движении участвовало немало сотрудников спецслужб прежнего режима, его разведывательные и контрразведывательные органы испытывали кадровый голод, особенно на квалифицированных специалистов. Причем сложности возникали не только с подбором оперативного состава, но и руководителей различных рангов: генерал-квартирмейстеров, начальников разведывательных и контрразведывательных отделений.
В царской, а затем и в белых армиях основным требованием при назначении на должности генерал-квартирмейстеров являлась принадлежность кандидатов к корпусу офицеров Генерального штаба.
По «Положению о полевом управлении войск в военное время» 1914 года генерал-квартирмейстер занимался не только планированием боевых операций, но и объединял «деятельность всех лиц, учреждений и войсковых частей, приданных к штабу для связи и разведки», руководил «делом разведки о противнике и местности», а также принимал меры «для борьбы со шпионством», разрабатывал «общие соображения по согласованию мероприятий, принимаемых в отношении разведки и борьбы со шпионством…»{348}
На практике перегруженные текущей штабной работой генерал-квартирмейстеры осуществляли лишь общее руководство спецслужбами, особенно не вникая в детали и тонкости их деятельности. При этом надо принять во внимание, что до своего назначения подавляющее большинство должностных лиц данной категории обладали лишь поверхностными теоретическими знаниями о разведке и контрразведке или имели незначительный практический опыт. Как показывают подсчеты, проведенные автором по биографическим справочникам Н.Н. Рутыча и «Энциклопедии Гражданской войны» С.В. Волкова, из 22 белогвардейских генерал-квартирмейстеров только 6 служили в этой должности в Первую мировую войну. При этом опыт четырех генералов исчисляется незначительными временными рамками. Например, генерал-квартирмейстер штаба ВГК генерал-лейтенант М.И. Занкевич был назначен генерал-квартирмейстером ГУГШ только в марте 1917 года. Ранее он служил военным агентом в Румынии (1905—1910) и в Австро-Венгрии (1910—1913).
Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего ВСЮР генерал-лейтенант П.С. Махров (февраль—март 1920 г.) с сентября 1914 года служил старшим адъютантом в оперативном отделении генерал-квартирмейстера штаба 8-й армии, а затем до сентября 1916 года исполнял должность генерал-квартирмейстера той же армии. Позже командовал 13-м Сибирским стрелковым полком.
В сентябре 1917 года вступил в должность генерал-квартирмейстера 12-й армии, затем исполнял должность начальника штаба командующего Юго-Западным фронтом.
Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего ВСЮР (январь 1919—февраль 1920 г.) полковник (с 10 февраля 1919г. — генерал-майор) Ю.Н. Плющевский-Плющик в 1917 году исполнял должность 2-го генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего.
Генерал-квартирмейстер штаба командующего Северо-Западной армией генерал-майор Б.С. Малявин (июль — ноябрь 1919 г.) с июля 1915 года по ноябрь 1916 года являлся начальником отделения в управлении генерал-квартирмейстера главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта{349}.


Только два человека имели более-менее значительный служебный опыт: генерал-майор Н.И. Ефимов, в Первую мировую войну служивший генерал-квартирмейстером штаба Приамурского военного округа{350}, а также вышеупомянутый генерал-майор П.Ф. Рябиков, с декабря 1917 года исполнявший должность 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ.
Судьба этого талантливого разведчика, ученого и педагога по понятным причинам долгое время оставалась неизвестной. И лишь благодаря стараниям современных историков достоянием широкой общественности стал сложный жизненный путь генерал-майора П.Ф. Рябикова.
Родился Павел Федорович 24 марта 1875 года в семье кадрового военного — подполковника русской армии. Образование получил в Полоцком кадетском корпусе. В военную службу вступил 1 сентября 1893 года. Через три года — в 1896 году — окончил Константиновское артиллерийское училище и был направлен в 13-ю артиллерийскую бригаду. 12 августа 1895 года ему было присвоено первое офицерское звание подпоручика, а 8 августа 1898 года — поручика.
В 1901 году П.Ф. Рябиков окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду. В том же году (23 мая) он получил воинское звание штабс-капитан и назначение в Виленский военный округ. С 29 декабря 1901 года по 7 ноября 1902 года он состоял старшим адъютантом при штабе 3-го армейского корпуса, с 7 ноября 1902 года по 7 июля 1903 года — обер-офицером для особых поручений при штабе 3-го армейского корпуса. В этот период службы (6 апреля 1903 года) ему присваивается очередное воинское звание — капитан. В период с 7 июля 1903 года по 6 июля 1904 года он являлся помощником столоначальника Главного штаба. Участвовал в Русско-японской войне 1904—1905 годов в качестве обер-офицера для поручений при управлении генерал-квартирмейстера 2-й Маньчжурской армии{351}.
Осенью 1905 года П.Ф. Рябиков был назначен помощником делопроизводителя управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба в части 2-го обер-квартирмейстера ГУГШ. Параллельно со службой по части военной разведки и контрразведки он отбывал так называемое цензовое командование ротой в лейб-гвардии Финляндском полку.
1 августа 1910 года началась блестящая карьера П.Ф. Рябикова как военного ученого и академического преподавателя. Этим днем датируется его прикомандирование к Владимирскому военному училищу для преподавания военных наук. 8 августа 1911 года он получил чин полковника и был назначен штаб-офицером, заведующим обучающимися в Императорской Николаевской военной академии слушателями.
Патриот России П.Ф. Рябиков принял самое активное участие в Первой мировой войне в качестве руководителя подразделений военной разведки и контрразведки. С ноября 1914 года по сентябрь 1915 года он состоял в должности старшего адъютанта разведывательного отделения штаба 2-й армии. С 19 сентября 1915 года по февраль 1916 года служил начальником разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба Северного фронта. Полковник Рябиков отличился и непосредственно в боевых действиях, с 16 февраля 1916 по январь 1917 года, командуя 199-м Кронштадтским пехотным полком. За проявленную отвагу он был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст.{352}.
Сразу после Февральской революции 1917 года П.Ф. Рябиков отзывается с фронта в Петроград и назначается помощником 2-го обер-квартирмейстера (по разведке) отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ. За особые заслуги в организации военной разведки и образцовую службу 31 марта 1917 года он был произведен в чин генерал-майора.
Уже после Октябрьской революции — с декабря 1917 года по апрель 1918 года — П.Ф. Рябиков исполнял должность 2-го генерал-квартирмейстера ГУГШ{353}.
Заступив в эту должность, он, прежде всего, отправил шифрованные телеграммы всем военным атташе с призывом продолжить работу. Поступившие ответы в большинстве своем были отрицательными — военные атташе не желали сотрудничать с советской властью. Тем не менее генерал скрыл ответы от комиссара и продолжал руководить разведкой. Под его руководством по-прежнему обрабатывались сводки и шифровки с фронтов, а также от сохранивших верность своей родине части военных атташе, поддерживались отношения с союзниками и т.п.
Однако по мере того как становилось понятно, что новая власть утвердилась всерьез и надолго, среди сотрудников разведки началось политическое расслоение. Так, полковник А.В. Станиславский фактически перешел на службу во французскую разведку (2-е бюро Генштаба Франции), за что позднее получил орден Почетного легиона. В то же время среди рядовых сотрудников нашелся чиновник, который выкрал телеграммы военных атташе из шифровальной части и передал их большевикам. В результате этого инцидента новое правительство приняло решение об отзыве ряда военных атташе — из Швеции, Дании, Англии, Италии и Японии. Большевики хотели назначить на эти посты своих людей, но генерал Н.М. Потапов отговорил их, предложив свои кандидатуры из числа «опытных» представителей ГУГШ. Разумеется, большая часть протеже Н.М. Потапова пошла по пути своих предшественников и вскоре изменила советской власти{354}.
С учетом обстановки в стране и в мире, сложившейся к декабрю 1917 года, под руководством П.Ф. Рябикова была разработана «Программа по изучению иностранных государств», согласно которой организации и ведению разведки подлежали не только бывшие противники России по Первой мировой войне, но также Англия, Франция, Швеция, Япония, Китай, США и другие страны. В этой связи был подготовлен проект реорганизации службы разведки{355}.
По всей видимости, разочаровавшись позорными итогами Брестского мира, Павел Федорович вернулся на штатную преподавательскую работу в Академии Генерального штаба (АГШ). После оставления большевиками Екатеринбурга и Казани П.Ф. Рябиков окончательно решил присоединится к их противникам.
После защиты диссертации генерал был назначен экстраординарным профессором Военной академии Генштаба{356}. В конце мая 1919 года генерал-майор П.Ф. Рябиков назначается на должность 2-го генерал-квартирмейстера Ставки ВГК. В этой должности он прослужил почти четыре месяца. 2 октября 1919 года генерал был назначен начальником штаба Восточного фронта.
Обратим внимание, что для большинства генералов и офицеров белых армий назначение на должности генерал-квартирмейстеров штабов являлось очередной и порой кратковременной (на несколько месяцев, а то и меньше) ступенькой служебной карьеры. Далее они получали назначение на другую должность, либо зачислялись в резерв. «Засиживались» единицы. Полковник Д.Н. Сальников непродолжительное время являлся генерал-квартирмейстером штаба Добровольческой армии. Характеризовался отрицательно, имел пристрастие к алкоголю. С ноября 1918 года по март 1919 года командовал полком, потом был откомандирован в Сибирь{357}.
Чуть более года (с ноября 1918 года по февраль 1920 г.) генерал-квартирмейстером штаба Добровольческой армии и ВСЮР являлся генерал-майор Ю.Н. Плющевский-Плющик. 15 января 1919 года он предлагал разграничить функции органов военной контрразведки и политического сыска. Проект генерал-квартирмейстера так и остался нереализованным. Вероятно, Ю.Н. Плющевскому-Плющику не хватило настойчивости для достижения цели. По словам П.Н. Врангеля, генерал-квартирмейстер «проявлял полное отсутствие самостоятельности», постоянно ссылался на мнение вышестоящих начальников{358}. Хорошо знавший генерал-квартирмейстера штаба главкома генерал В.В. Чернавин характеризовал его как очень порядочного человека и добросовестного работника, «но с очень средними способностями и без всякой инициативы». В 1937 года В.В. Чернавин в письме П.С. Махрову писал о деникинской кадровой политике в годы Гражданской войны: «А ведь была у Деникина полная возможность подобрать к себе в Ставку выдающихся офицеров Генерального] штаба, талантливых, добросовестных опытных. Выбор у него был большой, но нужны были “свои”. Вообще я пришел к заключению, что большим даром является умение выбирать помощников и сотрудников, нет, этим даром ни Деникин, ни Романовский не обладали».{359}
Генерал-майора Ю.Н. Плющевского-Плющика в должности генерал-квартирмейстера главнокомандующего ВСЮР сменил генерал-майор П.С. Махров. После его назначения в марте 1920 года начальником штаба ВСЮР, генерал-квартирмейстером стал генерал-майор Г.И. Коновалов.
Вышеупомянутый генерал-майор Н.И. Ефимов с февраля 1919 года до прихода к власти Временною Приамурского правительства возглавлял генерал-квартирмейстерскую службу штаба Приамурского военного округа, после чего состоял в резерве чинов командного состава Хабаровского гарнизона{360}.
Таким образом, анализ биографических данных показывает, что хорошо знакомых с деятельностью разведки и контрразведки генерал-квартирмейстеров в белых армиях насчитывались единицы. Они в первую очередь пытались поставить на соответствующий требованиям времени уровень работу органов безопасности.
Начальниками разведывательных органов Белого Юга в большинстве своем назначались офицеры Генерального штаба. Почему именно эта категория военнослужащих считалась наиболее пригодной для руководства спецслужбой? Каких-либо документов, обосновывающих данное кадровое решение, кроме временных штатов, автору в государственных архивах обнаружить не удалось. Поэтому пришлось обратиться к трудам теоретиков и практиков отечественных спецслужб того времени. «Для сбора сведений нужны совершенно иного типа работники, чем те, на которых ложится оценка и изучение этих сведений, — писал военный ученый, профессор полковник А.А. Зайцов. — Можно сказать, что работа по организации сбора сведений требует со стороны наиболее квалифицированных штабных работников, т.е. офицеров Генерального штаба, лишь общего руководства в смысле ее направления и наблюдения. Работа эта требует не столько широкого военного кругозора и общей военной подготовки, сколько чисто специфической к ней пригодности. Тратить на нее офицеров Генерального штаба нецелесообразно. Совершенно иначе обстоит вопрос с изучением полученного материала и его оценкой. Эта работа целиком ложится, в особенности оценки и выводов, на наиболее квалифицированных офицеров штаба, то есть офицеров Генерального штаба. Поэтому чем штаб выше, тем большее число офицеров Генерального штаба должно входить в состав разведывательных отделений штабов»{361}.


Практик, руководитель австро-венгерской военной разведки М. Ронге больше ценил в разведчиках такие качества, как «трезвая оценка и последовательность, знание людей, компетентность в специальности, знакомство с неприятельской организацией и знание языков», а также здравый смысл и осторожность{362}.
Для сравнения процитируем выдержку из работы «Канва агентурной разведки», принадлежащей перу воевавшего на стороне красных в качестве начальника разведывательного отделения штаба Западного фронта выпускника ускоренных курсов Академии Генштаба А.И. Кука, касающуюся требований, предъявляемых к руководителям тайной разведки: «…широкое и всестороннее образование, широкий кругозор и личная инициатива, объективность в суждениях и заключениях, знаток и фанатик своего дела, умение снискать к себе уважение и доверие, безусловная преданность своему правительству, работоспособность, энергия и настойчивость, такт и выдержка, молчаливость, безукоризненность поведения и безусловная честность, особенно в денежных делах и в хранении тайн»{363}.
Пожалуй, точку зрения полковника А.А. Зайцова разделяли и генералы, стоявшие у истоков белогвардейских спецслужб. Но поскольку формирование Добровольческой армии вначале носило случайный характер, зачастую определяясь индивидуальным подходом лиц, отвечавших за ее комплектование, не удалось избежать ошибок и просчетов в решении кадровых вопросов. Так, первым начальником разведывательного отделения назначили полковника артиллерии В.П. Баркалова. Абсурд был очевиден, и его заменили подполковником (позже — полковником) С.Н. Ряснянским, руководившим ранее дивизионной разведкой на Румынском фронте.
Сергей Николаевич Ряснянский родился 1 октября 1886 года в дворянской семье. Окончил Петровско-Полтавский кадетский корпус, Елисаветградское кавалерийское училище. В 1912—1914 годах учился в Императорской Николаевской военной академии, прекратил обучение в связи с началом Первой мировой войны. После перевода в Генштаб служил старшим адъютантом штаба 10-й кавалерийской дивизии, помощником старшего адъютанта 9-й армии и являлся прикомандированным к разведывательному отделу Ставки. Принял активное участие в создании Добровольческой армии, где возглавил разведывательное отделение. Потом получил назначение представителем Добровольческой армии в Киеве, где был взят с поличным германской контрразведкой и около двух месяцев провел в Лукьяновской тюрьме. В своих воспоминаниях он признал свою «никчемность в вопросах конспирации»{364}.
В 1918 году должность начальника разведывательного отделения штаба Добровольческой армии поочередно с С.Н. Ряснянским занимал полковник Б.И. Бучинский, выпускник Киевского кадетского корпуса, Николаевского кавалерийского училища и Николаевской военной академии. В 1916 году он исполнял должность начальника штаба 107-й пехотной дивизии, а в 1917 году был старшим адъютантом отделения генерал-квартирмейстера штаба 5-й армии.
В июле 1918 года Б.И. Бучинский возглавил разведку Добровольческой армии, а в октябре — контрразведку. В феврале 1920 года его снова назначили начальником разведотделения управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР{365}.
Разведывательные органы нижестоящих органов военного управления также возглавляли генштабисты: Крымско-Азовской армии, а затем одноименного отдельного корпуса (3-го армейского) — полковник Т.А. Аметистов, Донской армии — полковник В.В. Добрынин, разведывательного отделения штаба войск Кубанского казачьего войска — полковник A.M. Бойко, центрального разведывательного пункта при штабе войск Новороссийской области в Одессе — полковник В.Н. Арнольдов. Генштабисты служили и на других должностях в разведывательных органах: полковник В.М. Мельницкий — помощником начальника разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего ВСЮР, полковник П.Т. Мацнев — старшим адъютантом разведывательного отделения отдела обер-квартирмейстера штаба командующего войсками в Терско-Дагестанском и Астраханском краях, а полковник М.А. Медведев — помощником старшего адъютанта этого отделения{366}.
Заметный след в истории деникинской разведки оставил полковник (по другим данным — подполковник) В.Д. Хартулари. О нем сохранилось немного сведений. Известно, что родился он 24 мая 1877 года. Окончил Московское военное училище в 1901 году, был выпущен подпоручиком в 8-й Туркестанский стрелковый батальон. Позже служил в 9-м Сибирском стрелковом полку. Участвовал в Русско-японской войне. В 1913 году по 1-му разряду окончил Императорскую Николаевскую военную академию. По выпуску из академии приказом по Генеральному штабу № 8 за 1914 год прикомандирован к 4-му Сибирскому стрелковому полку на полтора года для командования ротой. Участвовал в Первой мировой войне. Воевал, по всей видимости, храбро, поскольку был награжден Георгиевским оружием. 2 февраля 1915 года капитан В.Д. Хартулари назначен старшим адъютантом штаба 1-й Сибирской стрелковой дивизии, с июня 1916 года служил штаб-офицером для поручений при штабе 10-го армейского корпуса, с 21 октября 1917 года состоял в распоряжении начальника штаба Западного фронта. С 1918 по 1920 год служил в разведывательном отделении штаба главнокомандующего ВСЮР. Приезжал нелегально в Москву для налаживания связи с подпольными антисоветскими организациями и получения от них разведывательных сведений политического и военного характера{367}. По некоторым данным, в 1920 году покончил жизнь самоубийством в екатеринодарской тюрьме{368}.
Руководящий состав правительственных разведывательных органов также комплектовался офицерами Генерального штаба. Так, начальником особого отделения части Генштаба Военного и Морского отдела с 1 октября 1918 года являлся полковник В.В. Крейтер, в прошлом кавалерист, начальник штаба бригады. К нему помощником по разведке был назначен полковник П.Г. Архангельский, а заведующим агентурой (с 13 октября) — капитан (затем — полковник) К.К. Шмигельский. После назначения полковника В.В. Крейтера начальником штаба дивизии особое отделение возглавил полковник П.Г. Архангельский. Кроме начальника в ОО служили еще четыре генштабиста: помощники начальника полковники Н.В. Ерарский и К.К. Шмигельский, заведующий агентурой штабс-капитан Б.М. Сессаревский и начальник контрразведки капитан Невядомский{369}.
В 1920 году правительственную разведку поочередно возглавляли действительный статский советник В.Г. Орлов и коллежский советник Ф.И. Верисоцкий{370}, судьба которого нам неизвестна.
Колоритная персона В.Г. Орлова заслуживает того, чтобы рассказать о ней поподробнее.
В.Г. Орлов родился в 1882 года в Зарайском уезде Рязанской губернии в дворянской семье. Закончил юридический факультет Варшавского университета. Затем служил в Московском окружном суде. Добровольно поступил на военную службу и был направлен в действующую армию в Маньчжурию. Участвовал в Русско-японской войне. В 1906 году демобилизовался из армии по состоянию здоровья в звании прапорщика крепостной артиллерии и был назначен судебным следователем в Лодзь. В 1911 году занял должность следователя в Варшаве, где занимался расследованием политических преступлений и «шпионских дел». С началом Первой мировой войны В.Г. Орлов получил назначение в артиллерийскую часть, затем — переводчиком в разведывательный отдел штаба главнокомандующего Северо-Западным фронтом. В 1915 году он был прикомандирован к Верховной следственной комиссии, где вел дело жандармского полковника С.Н. Мясоедова, обвиненного в шпионаже в пользу Германии. 2 апреля 1916 года назначен на должность военного следователя по особо важным делам при штабе ВГК. Благодаря его квалифицированным действиям было осуждено большинство членов крупной организации австрийской разведки. Затем В.Г. Орлов вошел в состав специальной оперативно-следственной комиссии, возглавляемой генерал-майором Н.С. Батюшиным, предназначавшейся для расследования дела банкира Д. Рубинштейна, сахарозаводчиков А. Доброго, И. Бабушкина, А. Гопнера, подрывавших, по версии контрразведывательных и следственных органов, снабжение фронта и тыла продовольствием. Летом 1917 года В.Г. Орлов был назначен заместителем руководителя КРЧ Ставки.
После Октябрьской революции он получил задание от генерала от инфантерии М.В. Алексеева создать в Петрограде, Москве и других городах подпольную разведывательную организацию, предназначавшуюся для обеспечения формировавшейся белой армии военной и политической информацией, а также для вербовки и переправки офицеров в белые армии. В январе 1918 года он появился в Петрограде под именем Б.И. Орлинского и по рекомендации М.Д. Бонч-Бруевича был назначен главой уголовно-следственной комиссии, затем возглавил Центральную уголовно-следственную комиссию при Совете комиссаров Союза коммун Северной области, получив мандат от Ф.Э. Дзержинского, «уполномочивающий вести борьбу с контрреволюцией, исходящей извне». Находясь в этой должности, он вел активную антисоветскую подпольную деятельность, находясь в контакте с представителями английской и французской разведок. По данным историка А.А. Здановича, «организация Орлова» насчитывала почти восемь десятков сотрудников, проникших во многие советские учреждения. Оказавшись на грани провала, В.Г. Орлов бежал из Петрограда в Польшу, а затем перебрался на Юг России, где в феврале 1919 года получил назначение на должность начальника КРО штаба Добровольческой армии Одесского района. После эвакуации белых войск из Одессы переехал в Константинополь, а оттуда — в Екатеринодар, где внес свой вклад в реорганизацию белогвардейских спецслужб, в создание особого отделения, которое занималось разведкой и контрразведкой вне зоны боевых действий. Затем стал заведовать «особо секретной разведывательной политической сетью на западной границе Совдепии». Летом 1920 года он убыл в секретный вояж по Европе{371}. О дальнейшей судьбе В.Г. Орлова будет рассказано ниже.


Большинство начальников отделений ранее к разведке не имели никакого отношения. Парадокс ситуации заключался в том, что в это время в белогвардейских армиях Юга России находились кадровые сотрудники разведки прежнего режима, занимавшие другие должности в органах военного управления{372}. Но попыток со стороны командования привлечь их к работе в разведке не наблюдалось. Ставшие во главе Белого движения царские генералы руководствовались прежними подходами к решению кадровых проблем в армии, в частности к перемещению по службе офицеров Генерального штаба. В соответствии с бытовавшими тогда воззрениями, даже получившие ценный опыт организации и ведения агентурной разведки в условиях Гражданской войны офицеры назначались на другие руководящие посты в штабах и даже командирами частей.
Кстати, подобная практика существовала и в советской военной разведке, где с 1918 по 1922 год сменилось 6 руководителей{373}.
Следует подчеркнуть, что назначение на должность начальников разведывательных служб офицеров Генштаба в целом себя оправдало. Обладая широким военным кругозором, они квалифицированно анализировали и оценивали поступавшую к ним военную и военно-политическую информацию. Сводки сведений, представленные штабам, являются убедительным тому доказательством.
Помимо генштабистов в деникинской разведке служили строевые офицеры и чиновники. Исходя из ситуации с руководящими кадрами, с большой долей вероятности можно предположить, что оперативный состав разведывательных органов в основе своей комплектовался из офицеров военного времени, поскольку кадровый офицерский корпус, получивший систематическое военное образование и являвшийся носителем традиций русской армии, был почти полностью выбит за три года Первой мировой войны.
Помимо офицеров военного времени в разведку шли люди разных профессий, социального происхождения, политических взглядов, пола и возраста, в том числе и подростки. В основном их объединяла ненависть к большевикам. Вот что писал по этому поводу юный белогвардейский разведчик А. Долгополое: «Почему, собственно говоря, я и подобные мне юнцы добровольно шли на эти отчаянные, полные смертельной опасности командировки в пасть врага, врага беспощадного, жестокого и хитрого? Обыкновенная служба в армии, бесконечные бои и походы, недосыпания уже не вызывали ничего, кроме сознания неизбежности. Хотелось сделать что-то необычайное, как-то прославиться, ускорить победу над врагом. Лишняя пуля, выпущенная или полученная, не играла никакой роли. Жажда необычайных приключений и подвигов — захватить в плен Троцкого, убить Ленина, взорвать красный бронепоезд — волновала пылкие головы идейной молодежи. Фронт и тыл Красной армии усиленно охранялся, и ЧК арестовывала всех, захваченных в прифронтовой полосе. Тысячи русских патриотов погибли в попытках пробраться в Добровольческую армию, десятки разведчиков погибли, не выполнив своих заданий, но для молодости нет ничего невозможного!»{374}
Как показывает исторический опыт, одного юношеского задора и желания сражаться с противником было недостаточно для выполнения заданий в тылу красных войск. О низкой квалификации деникинских разведчиков и агентов писал в середине 1919 года резидент белогвардейской разведки в Харькове. Он докладывал, что отправляемые в советский тыл агенты были малоподготовленными и провалились из-за своей неопытности. В этом же документе говорилось о благоприятных условиях работы во вражеском тылу, поскольку «сыск поставлен у большевиков отвратительно»{375}. Отдельные удачные в целом походы в тыл противника, скорее всего, являлись результатом благоприятного стечения обстоятельств, нежели профессионализма.
Можно предположить, что среди деникинских разведчиков встречались подходившие для агентурной работы, находчивые, честные, проницательные, хорошо знавшие психологию людей и, что немаловажно, аккуратные «в денежном отношении» сотрудники{376}, к тому же получившие навыки оперативной работы в ходе практической деятельности и добившиеся позитивных результатов в работе.
Вот несколько примеров. Как следует из доклада начальника разведотделения управления генерал-квартирмейстера штаба войск Киевской области от 16 декабря 1919 года, начальник разведывательного пункта № 1 капитан Павловский за короткий срок сумел набрать хороших агентов, насадить резидентов и получать сведения, соответствующие действительности. Назначенный начальником разведывательного пункта № 2 чиновник А.И. Гуйтов, работавший ранее в разведке штаба Добровольческой армии и имевший отличные рекомендации, сумел насадить агентуру в петлюровских организациях и в короткий срок дать ряд ценных сведений{377}.
Белогвардейское командование отдавало себе отчет в том, что назначенные на различные должности в разведывательные отделения строевые офицеры, а также агенты нуждаются в переподготовке. С этой целью создавались школы разведчиков. Одна из них была сформирована в Евпатории. В ней читались лекции по их поведению на неприятельской территории, пребыванию в общественных местах, на собраниях и митингах. Будущих агентов учили вести дискуссии политического характера, знакомили с правилами перехода через линию фронта и т.д. По окончании одного курса им присваивалось звание «ходока». Закончившие два курса агенты имели право получать серьезные задания с командировками в глубокий тыл противника. Прошедшие три курса обучаемые могли быть назначены начальниками разведывательного органа{378}. Сколько разведчиков и агентов было выпущено из школы, автору установить не удалось.
Начальник разведывательного пункта № 2 штаба Кавказской армии разработал проект программы школы агентов. На обучение он предлагал отвести 84 часа. За это время обучаемые должны были получить общие сведения о ведении разведки, изучить организацию вооруженных сил противника по видам и родам войск, инженерное дело, топографию, географию и «политическую грамоту».
Предлагалось 12 часов учебного времени отвести на теоретический курс (изучение службы агента) и 14 — на практические занятия{379}. Был ли реализован на практике данный проект частично или в полном объеме, однозначно сказать сложно.
В 1920 году врангелевские разведчики уже мало верили в победу запертой в Крыму Русской армии, считали войну проигранной и поддались всевозможным человеческим слабостям и порокам. «При разведывательном отделе собралась публика, которая только получает деньги, кутит, занимается казнокрадством, — давал показания уполномоченному Особого отдела ВЧК Кавказского фронта перебежчик. — Люди, посылаемые в Россию, ненадежны, ибо мало офицеров, которые бы верили в дело Врангеля. Организаторы труд агентов не оплачивают, а деньги присваивают себе на случай отплытия»{380}. С оценкой чекистов солидарен и К.И. Глобачев, считавший большинство агентов разведки, приезжавших из Крыма в Константинополь, мошенниками и двойниками. «С их стороны преследовалась единственная цель — получить покрупнее сумму для командировки и скрыться за границу, где они себя чувствовали в недосягаемости», — считал генерал{381}.
5 (18) октября 1920 года был составлен список офицеров Генерального штаба, служивших в армии генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля. Судя по дате, он, вероятнее всего, был последним документом такого рода, т.к. в ноябре остатки Русской армии эвакуировались в Турцию. Список содержит краткие сведения на 484 человек и подразделяется на три подгруппы: генералы; штаб- и обер-офицеры; штаб- и обер-офицеры, не переведенные в Генеральный штаб. Из них к разведке имели отношение 32 человека.
Особое отделение отдела Генштаба возглавлял полковник А.В. Станиславский, помощниками у него были полковник Л.П. Александров и подполковник В.Н. Ставрович.
Начальником разведывательного отделения штаба главнокомандующего Русской армии служил полковник В.И. Сизых, его помощниками — полковники Е.Б. Плотников и Г.И. Шлидт. В распоряжении начальника отделения находились полковник И.С. Нефедов и капитан В.А. Якименко, прикомандированными к отделению — подполковник Э.Б. Болецкий и полковник М.К. Мунтянов.
В нижестоящих разведорганах также служило немало генштабистов. Так, штаб-офицером по зарубежной агентуре штаба армии (1-й или 2-й, точно не удалось установить. — Авт.) служил полковник Г.И. Дементьев, старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 2-й армии — полковник Н.Е. Каблицкий. Среди руководителей разведки корпусного и дивизионного звена также находилось много генштабистов.
В должности заведующих разведкой служили: штаба 1-го корпуса — капитан В.К. Модрах, штаба 2-го корпуса — подполковник Н.Ф. Соколовский, штаба Керченского укрепрайона и Керченской крепости — полковник М.И. Золотарев, штаба Марковской дивизии — штабс-капитан Л.П. Бендер, Дроздовской дивизии — есаул С.А. Богородицкий, штаба 1-й кавалерийской дивизии — штаб-ротмистр Х.В. Доможиров, штаба 34-й пехотной дивизии — полковник М.Е. Максимович, штаба 2-й кавалерийской дивизии — полковник Л.В. Пермяков, штаба Корниловской дивизии — капитан А.Ф. Столяренко, штаба 7-й пехотной дивизии — полковник И.И. Фалилеев, штаба 13-й пехотной дивизии ротмистр А.И. Шульгин, и.д. штаба 6-й пехотной дивизии — капитан М.П. Фесик, штаба Терско-Астраханской бригады — штаб-ротмистр М.В. Хабаев.
Разумеется, должности военных агентов занимали генштабисты: в Сербии — генерал-лейтенант В.А. Артамонов, в Швейцарии — генерал-лейтенант С.А. Головань, в Италии — полковник князь A.M. Волконский, в Швеции, Дании и Норвегии — полковник Д.Л. Кандауров, в Берлине — полковник А.А. фон Лампе, в Греции — полковник В.Н. Поляков{382}.
Напротив фамилии вышеупомянутого полковника В.Д. Хартулари стоит запись: «Прикомандирован] к о[тделу] генкварглав[а] (в секр[етной] командировке]»{383}. По всей видимости, в штабе Русской армии не знали о гибели разведчика в апреле 1920 года.


Список свидетельствует о том, что к концу Гражданской войны руководящее звено белогвардейской разведки на Юге России отчасти удалось укомплектовать офицерами Генерального штаба, что соответствовало существовавшему сначала в царской, а затем и в белой армии подходу — руководить разведорганом должен генштабист.
К сожалению, немногочисленные источники не дают полного представления о кадровом составе, профессиональных качествах сотрудников и агентов белогвардейской разведки на Юге России. По всей видимости, при отступлении и эвакуации армии руководители спецслужб уничтожили или увезли с собой наиболее ценные документы, справедливо опасаясь, что они попадут в руки красных и тем самым подвергнут опасности находившихся в Советской России агентов.
Контрразведывательные органы на Юге России создавались на основе «Временного положения о контрразведывательной службе на ТВД» от 17 июля 1917 года. Над этим документом специалисты работали в апреле, когда шли гонения на офицеров Отдельного корпуса жандармов, в том числе и контрразведчиков, и поэтому он отражал в себе дух того времени. Комиссия под председательством генерал-квартирмейстера Главного управления Генштаба генерал-майора Н.М. Потапова, действуя в русле политики Временного правительства, предложила начальников контрразведывательных органов и их помощников назначать из числа офицеров Генштаба или офицеров, имевших юридическое образование. Лица, служившие ранее в охранке или жандармерии, не могли быть назначены даже чинами для поручений и наблюдательными агентами{384}. Данной позиции придерживался и генерал-лейтенант А.И. Деникин.
«Мне было сказано, что главком не может согласиться на прием меня в Добрармию, так как этому мешает “совокупность прежней моей службы по политическому розыску”, то есть при царском режиме и за последнее время в Киеве и Одессе», — писал бывший начальник Петроградского охранного отделения генерал-майор К.И. Глобачев{385}. Позже он получил назначение на должность начальника КРО штаба командующего войсками Новороссийской области и пробыл в ней не более 10 дней. В марте 1920 года генерал возглавил Ялтинский паспортный пропускной пункт, а в мае принял пункт в Константинополе{386}.
Бывший руководитель Особого отдела и экс-директор Департамента полиции МВД генерал Е.К. Климович также не получил должности в штабе Добровольческой армии. И лишь с назначением генерал-лейтенанта П.Н. Врангеля главнокомандующим Русской армии он возглавил особый отдел штаба{387}.
Различные источники свидетельствуют о том, что и другие офицеры Отдельного корпуса жандармов, оказавшись в Добровольческой армии, также не получили назначение в контрразведывательные органы. Как видим, политическое недоверие к представителям дореволюционных органов безопасности одинаково проявляли не только красные, но и белые. «Эффект, порожденный компанией дискредитации политической полиции в период нахождения у власти Временного правительства, продолжал действовать, настолько мощная волна недоверия зародилась тогда даже в умах военных, — объясняет ситуацию историк А.А. Зданович. — Единичные случаи зачисления в Добровольческую армию жандармов, конечно, были, но они, в основном, служили не по своей специальности»{388}.
На наш взгляд, не последнюю роль в отторжении жандармов командованием Белого Юга сыграло неоднозначное и противоречивое отношение русского общества к органам государственной безопасности в дореволюционном прошлом. Значительная часть граждан империи относились к ним либо безразлично, либо как к необходимой детали государственного механизма. В то же время либерально настроенная интеллигенция видела в жандармах неких монстров-шпиков, достойных лишь презрения, «…голубой мундир, ото всех других военных своим цветом отличный, — писал в XIX веке современник А.С. Пушкина, русский мемуарист Ф.Ф. Вигель, — был как бы одеждой доносчиков, производил отвращение даже тех, кои решились его надевать»{389}. «Бенкендорф образовал целую инквизиционную армию наподобие тайного общества полицейских масонов, которое от Риги до Нерчинска имело своих братьев-шпионов и сыщиков», — писал в Лондоне А.И. Герцен о шефе жандармов и начальнике III отделения Собственной Его Величества канцелярии. Между тем А.Х. Бенкендорф, по свидетельству современников, сам презирал «доносчиков-любителей, зная очень хорошо, что в руках подлецов донос часто бывает орудием мести»{390}, и им противодействовал. Любопытный факт: с 1827 по 1846 год за ложные доносы в Сибирь было сослано 358 человек{391}. Но либералы не утруждали себя установлением истины. Когда дворяне и разночинцы стали расшатывать государственные устои своим участием в различных антиправительственных организациях, тогда они, «как всякие интеллигентные люди», считали правилом хорошего тона презирать жандармов и формировать о них негативное мнение в обществе. Отчасти «интеллигентные люди» в этом преуспели — «благородные» семейства считали для себя неприемлемым отдавать своих дочерей замуж за жандармов, «…многие в обществе не любили жандармов, службу их бранили и говорили о них, что они все доносчики, — писал шеф Дворцовой охраны А.И. Спиридович. — Это неприязненное отношение к жандармам я встретил тогда же в семье почтенного присяжного поверенного, на дочери которого я хотел жениться. Русский человек, сын генерала, севастопольского героя, мой будущий тесть не хотел и слышать, чтобы его зять был жандармом»{392}.
Истории известны многие факты негативного отношения к представителям ОКЖ и со стороны армейских чинов. Так, глава одного благополучного семейства в генеральских погонах противился выдаче замуж дочери за жандармского офицера. Некоторым господам армейским офицерам портил настроение сам факт присутствия жандармов в «благородном обществе»{393}, чей социальный облик виделся им несовместимым с людьми из «порядочной компании». По свидетельству подполковника царской армии и Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова, когда армейский офицер переходил на службу в отдельный корпус жандармов, «товарищеских проводов часть не устраивала, а затем с ним вообще прекращались всякие отношения»{394}.
Причина негативного отношения армейцев к жандармам отчасти кроется в подконтрольности и, как следствие, зависимости вооруженных сил от органов безопасности.
Армия доказала свою верность Отечеству, чего нельзя сказать о ее лояльности к власти. На протяжении столетия (1725—1825) гвардия являлась активной участницей «дворцовых переворотов», свергая с престола одних самодержцев и возводя на трон других. После того как офицеры-декабристы совершили неудачную попытку военного переворота, угрожавшего уже самому институту монархии, над армией был установлен политический контроль силами органов безопасности. Такая мера оказалась не лишней. В начале 1880-х годов правоохранительными органами была ликвидирована военно-революционная организация «Народная воля», членами которой состояло свыше 400 офицеров армии и флота. По мнению историков А. Колпакиди и А. Севера, если бы военно-революционная организация существовала независимо от «Народной воли», то Третьему отделению потребовалось бы приложить большие усилия для ее вскрытия, т.к. «встретило бы серьезное сопротивление со стороны офицерского корпуса. Недолюбливали… жандармов в Вооруженных силах Российской империи»{395}. С исследователями в этом вопросе следует согласиться: тесные товарищеские отношения внутри офицерских коллективов были серьезным препятствием для проникновения в их среду жандармов, чей социальный облик виделся ими несовместимым с людьми из «порядочной компании».
В период революции 1905—1907 годов правительству удалось подавить революционное движение силами армии благодаря лояльности к власти офицерского корпуса. Однако участие воинских частей в полицейских акциях, осуществление политического контроля над военнослужащими вызвало негативное отношение со стороны армейского генералитета и офицерства к сотрудникам «охранки» и ОКЖ{396}.
«После японской войны и первой революции, невзирая на выяснившуюся лояльность офицерского корпуса, он был, тем не менее, взят под особый надзор сыскных органов, и командирам полков периодически присылались весьма секретные “черные списки” “неблагонадежных” офицеров, для которых закрывалась дорога к повышению, — писал генерал А.И. Деникин. — Трагизм этих списков заключался в том, что оспаривать обвинение было почти безнадежно, а производить свое негласное расследование не разрешалось». Будучи перед войной командиром Ар-хангелогородского полка, ему «лично пришлось вести длительную борьбу со штабом Киевского округа по поводу назначения двух отличных офицеров — командиром роты и начальником пулеметной команды. Явная несправедливость их обхода подорвала бы их военную карьеру и веру в себя, да и лета бы тяжелым бременем на мою совесть, а объяснить неудостоенным, в чем дело, — нельзя было. С большим трудом удалось отстоять этих офицеров.
Через два года оба они пали смертью храбрых в боях Первой мировой войны»{397}.
У жандармов была иная точка зрения на проблему. Они не без оснований считали, что военные тоже были не без греха. Ценные на этот счет наблюдения оставил жандармский офицер П.П. Заварзин, рассказав читателям, почему большинство командиров всех рангов индифферентно реагировали на раскрываемые органами безопасности факты неблагополучия в частях, революционной пропаганды, тайных организаций с участием военных. «Психология же некоторых генералов того времени была несложна и у большинства из них совершенно одинакова: “Никакой политики нет и не должно быть, а если на нее указывают шпионы и жандармы, то они врут или сами вносят разврат в солдатскую среду”». Таким образом, командование пыталось препятствовать выносу сора из избы. «Если же дело явно выходило наружу, то командир части считался не соответствующим своему назначению», — заключает П.П. Заварзин{398}. С жандармом согласился и армейский генерал А.С. Лукомский: «В нашей армии с незапамятных времен вплоть до катастрофической революции 1917 года неправильное понимание “чести полка”, “чести мундира заставляло культивировать принцип не сметь выносить сор из избы»{399}.


Грамотные, образованные представители двух силовых структур смотрели на проблему межведомственных взаимоотношений по-разному и даже не пытались понять друг друга, по-своему отстаивая «честь мундира». Две системы, предназначенные для обеспечения внешней и внутренней безопасности государства, подчас не имели общего языка. В этом, на наш взгляд, заключается глубинная драма царского режима, которая в итоге способствовала его поражению.
Генералитету и офицерству трудно было понять, что армия, проявлявшая свои лучшие качества в открытой войне с внешним врагом, оставалась совершенно беззащитной перед различными антигосударственными разрушительными элементами, которые действовали против нее тайными методами. Обезопасить армию могла только структура, обладавшая специфическим методами противодействия враждебным силам, в данном случае таковой являлись Отдельный корпус жандармов и Департамент полиции. Однако применяемые ими агентурные методы оказались неприемлемыми для менталитета армейского генералитета и офицерства, не понимавших сущности органов безопасности и, в частности, — сути оперативно-розыскной деятельности. Ситуацию усугубляла также грубая, скверная работа отдельных чинов губернских жандармских управлений, заложившая в генетическую память военных только горькую досаду и разочарование от их действий, желание всячески им противодействовать.
«Мне известны были случаи ухода из полков прекраснейших офицеров, вследствие совершенно недостоверных сообщений Министерства внутренних дел войсковому начальнику о подозрении в принадлежности их к враждебным правительству партиям, — писал генерал В.А. Сухомлинов, командовавший в то время войсками Киевского военного округа. — Хотя подобные сведения сообщались секретно, но, тем не менее, они делались известными в офицерском кругу. В результате, при полнейшей неосновательности подозрений, ни в чем не повинные офицеры покидали полки». Далее В.А. Сухомлинов писал, что парализовать вредное влияние жандармов он не имел возможности, для чего, по его мнению, «требовалась большая реформа всего государственного аппарата, чтобы появилась возможность вовсе отказаться от корпуса жандармов. При этом затрагивалось так много интересов правительственного надзора, что я не видел выхода проведения реформы хотя бы частично и вынужден был работать совместно с этим несовершенным инструментом» {400} .
Понятно, что «новаторские» суждения В.А. Сухомлинова отказаться от ОКЖ можно не принимать всерьез. Однако следует согласиться с тем, что Отдельный корпус жандармов являлся «несовершенным инструментом», чего не хотели признавать жандармы. Вместо того чтобы его совершенствовать, либерально мыслящий товарищ министра внутренних дел генерал-майор В.Ф. Джунковский помог военным «не выносить сор из избы» — 13 марта 1913 года запретил внутреннюю агентуру в воинских частях. К чему это привело, красноречиво свидетельствует революционный 1917 год.
Несмотря на то что в ОКЖ служило немало сотрудников, кто правильно понимал назначение этого учреждения и заслуживал уважения, генерал А.И. Деникин смотрел на офицеров Отдельного корпуса жандармов однобоко, лишь как на доносчиков, не понимая истинного назначения органов безопасности. В своих мемуарах он убежденно пишет, что «система сыска создавала нездоровую атмосферу в армии» {401} .
Но ведь А.И. Деникин, будучи в годы Первой мировой войны армейским генерал-квартирмейстером, т.е. руководивший разведкой и контрразведкой, должен был понимать сущность спецслужб, видеть разницу между политической полицией и контрразведкой {402} . Однако такого не случилось по вполне банальной причине. Генерал С.А. Щепихин, служивший вместе с будущим главкомом ВСЮР в штабе 8-й армии, пишет, что генерал А.И. Деникин тяготился должностью генкварарма (генерал-квартирмейстера армии. — Авт.) «рвался из штаба, хотя бы на бригаду» {403} .
Негативное отношение к спецслужбам и их сотрудникам сохранилась у генерала и в годы Гражданской войны: «Генерал-квартирмейстер штаба, ведавший в порядке надзора контрразведывательными органами армий, настоятельно советовал привлечь на эту службу бывший жандармский корпус. Я на это не пошел и решил оздоровить больной институт, влив в него новую струю в лице чинов судебного ведомства. К сожалению, практически это можно было осуществить только тогда, когда отступление армий подняло волны беженства и вызвало наплыв “безработных” юристов. Тогда, когда было уже поздно…» {404}
Такое однобокое и предвзятое отношение к органам безопасности может быть простительно поручику или штабс-капитану, но никак не боевому генералу и крупному военачальнику. В том-то и беда русских генералов, что они вступали в сражения, не овладев всеми современными средствами ведения войны, к числу которых относились разведка и контрразведка.
В белогвардейских штабах Юга России не признавали не только жандармов, но даже некоторых высококлассных контрразведчиков. Так, бежавший из Петрограда в Новочеркасск генерал-майор Генштаба Н.С. Батюшин не получил назначения, соответствующего своей специальности и квалификации. Высококлассный разведчик и контрразведчик занимал второстепенную должность управляющего делами комитета снабжения Крымско-Азовской армии.
В эмиграции генерал в отместку за свое унижение писал: «Образцом отрицательной постановки контрразведки является ее работа в Добровольческой армии. Причиной тому было нежелание использовать опыт сведущих лиц императорского режима в лице хотя бы уцелевших чинов жандармского корпуса» {405} .
Исключением из существовавшего правила, как уже было сказано выше, явилось назначение начальником КРО статского советника В.Г. Орлова.
Мы не можем однозначно сказать, что во главе всех армейских контрразведывательных отделений стояли офицеры Генерального штаба. Согласно алфавитному списку генералов, штаб- и обер-офицеров Генштаба ВСЮР, к 15 июня 1919 года начальником КРО штаба главкома являлся полковник Б.И. Бучинский, начальником КРО штаба Донской армии—подполковник В.П. Кадыкин. Автор-составитель справочника «Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917—1922 гг». А.В. Ганин допускает существование и других списков, которые, возможно, находятся за пределами России {406} . Иными документальными данными автор настоящего труда не располагает. Поэтому можно допустить, что КРО, подчиненные штабу главкома ВСЮР, возглавляли как генштабисты, так и армейские офицеры.
Не знакомые с практикой оперативно-розыскной деятельности начальники отделений, по всей видимости, в большинстве своем не представлявшие, какими личными качествами, знаниями и умениями должны обладать сотрудники контрразведки [8] , назначали своими помощниками юристов, ранее служивпшх юрисконсультами акционерных обществ или на таможне, оперативными сотрудниками — строевых офицеров, наблюдательными агентами — нижних чинов. Например, личный состав севастопольского КРП комплектовался из армейских обер-офицеров комендантского батальона. Севастопольский и керченский пункты особого отделения Морского управления (морская контрразведка) формировались из мичманов военного времени и прапорщиков по Адмиралтейству. Само Особое отделение, созданное в октябре 1919 года, формировалась из флотских офицеров и гардемаринов. Среди них были три профессионала оперативно-розыскной деятельности — старший лейтенант А.П. Автономов, прапорщик по адмиралтейству В.П. Бравчинский и чиновник Н.К. Герцфельд {407} .
По данным архивных документов, КРО комплектовались людьми случайными, зачастую совершенно некомпетентными, не имевшими соответствующей квалификации для правильной организации работы агентуры и проведения дознания, не могущими понять ни задач контрразведки, ни способов их решения {408} .
Комиссия генерал-майора Васильева и полковника В.А. Прокоповича, проверявшая в середине августа 1919 года комендантские управления и связанные с ними структуры в Крыму, пришла к следующему выводу о личном составе местной контрразведки: «Личный состав в большинстве случаев был совершенно несоответствующий, теперь начинает улучшаться, но и сейчас имеет много совершенно неподготовленных к работе в контрразведке…» {409}
Дилетантский подход к организации контрразведки начальника КРО Добровольческой армии полковника Л.Д. Щучкина (по всей видимости, ставшего прообразом полковника Щукина в киноромане «Адъютант его превосходительства») негативно отразился на деятельности спецслужбы. Так, из КРП, который возглавлял штабс-капитан Полиевктов, согласно инструкции Л.Д. Щучкина, 9 наблюдательных агентов были уволены, секретные сотрудники отчислены. Вся работа пункта базировалась на сведениях «заявителей». В результате такой «системы» лишь 13—15% заявлений проверка признала справедливыми, остальные оказались ложными доносами лиц, сводивших личные счеты, либо большевиков, желающих подорвать авторитет власти {410} .
По мнению В.В. Шульгина, контрразведка, возглавляемая полковником Л.Д. Щучкиным, «представляла из себя банду убийц и грабителей», среди которых большевистские агенты «плавали, как у себя дома». Идеологу Белого движения с помощью командующего войсками Киевской области генерала A.M. Драгомирова удалось заменить «злосчастного» полковника неким Сульжиковым, ранее служившим в судебном ведомстве. Правда, ставка на юриста также оказалась неудачной, поскольку тот, «так же как и Щучкин, но в несколько меньших масштабах, чинил расправы и беззакония, но, опасаясь снятия с должности, регулярно делал мне доклады о деятельности контрразведки». В.В. Шульгин вынужден был примириться с существовавшими беззакониями, поскольку в случае снятия Сульжикова сомневался в том, что удастся найти ему достойную замену {411} .

Отсутствие системы подбора кадров, коррупция во всех эшелонах власти способствовали проникновению в белогвардейские органы безопасности авантюристов, мошенников, жуликов, промышлявших шпионажем личностей, зачастую являвшихся агентами нескольких спецслужб. Среди них был некто штаб-ротмистр де Бади, получивший благодаря протекции должность начальника контрразведывательного пункта во Владикавказе, а затем скрывшийся с крупной суммой казанных денег, документами и шифром{412}.
А.И. Деникин пишет, что в одесскую контрразведку устроился «какой-то чин, именовавшийся» его родственником и тем самым «приобретший служебный иммунитет»{413}.
Вызывает немало вопросов убийство коррумпированного чиновника (по другим данным — полковника) Кирпичникова. По одной из версий, начальника одесской контрразведки убили подпольщики, по другой — бойцы партизанского отряда Ж. Белого. Белогвардейский разведчик полковник Н.Н. Козлов считает, что чиновник был приговорен к расстрелу на собрании сотрудников белогвардейских и английской спецслужб{414}.
Пронизавшая весь белогвардейский государственный аппарат коррупция явилась следствием ряда объективных причин: разрушенной промышленности и финансовой системы, разлаженной организации снабжения. Вызванная инфляцией нехватка денег на фронтах ощущалась особенно остро. Жалованье офицерам и нижним чинам задерживалось по два-три месяца. Вместо приобретения продуктов «цивилизованным» способом части были вынуждены прибегать к реквизициям. В «самоснабжении» не отставали от армейских чинов и не имевшие устойчивых моральных принципов сотрудники спецслужб, пришедшие в контрразведку с целью наживы и поэтому, как правило, занимавшиеся хищением выделенных денежных средств, фабрикацией дел и откровенным вымогательством. «Выезд из Одессы был запрещен без особых разрешений, — писал белогвардейский контрразведчик С.М. Устинов. — Тысячи несчастных, случайно застрявших в Одессе при последней эвакуации, спешили вернуться к себе домой и осаждали пароход, но контрразведка с оружием в руках преграждала им путь….Более догадливые, чтобы не проживаться в Одессе, платили сразу контрразведке на пароходе и таким образом избегали напрасных долгих мытарств. Портовая контрразведка набирала таким образом сотни тысяч. Это был какой-то легализованный грабеж уезжающих»{415}.
Контрразведчики даже «изобрели» свой «способ самоснабжения» — «ловлю большевиков», присвоение имущества и денег арестованных. Например, начальник Екатеринославского КРО есаул Щербаков проводил незаконные обыски и выемки с целью присвоения отобранного, освобождал за подкупы арестованных. При занятии города махновцами бежал с любовницей в Ростов-на-Дону. Генерал А.С. Лукомский приказал их арестовать, но беглецы скрылись в Харькове{416}.
Уже будучи эмигрантом, он писал: «На службу в контрразведку, нормально, шел худший элемент, а соблазнов было много: при арестах большевистских деятелей обыкновенно находили много награбленных драгоценностей и крупные суммы денег; так как ответственным большевистским деятелям грозила смертная казнь, то, за свое освобождение, многие из них предлагали крупные взятки; за получение разрешения на выезд за границу многие также предлагали крупные суммы. Наконец, вообще характер деятельности органов контрразведки открывал широкое поприще для всевозможных злоупотреблений и преступных действий»{417}.
Действия нищих, беспринципных дилетантов, использовавших грубые, жестокие, далекие от законности методы работы, вызывали недовольство и нарекания как со стороны немногих профессионалов спецслужб, так и местного населения, дискредитировали Белое движение, о чем писал в эмиграции генерал-майор Н.С. Батюшин{418}.
Население под словом «контрразведчик» подразумевало грабителя, человека без стыда и совести, ведущего беззастенчивый образ жизни и ни перед чем не останавливавшегося для достижения своих корыстных целей. Эта фраза отнюдь не является одним из идеологических клише советской исторической или художественной литературы. Такую оценку давали морально разложившимся, не имеющим соответствующей профессиональной квалификации подчиненным руководители белогвардейских спецслужб.
Среди причин такого поведения офицеров контрразведки можно назвать отсутствие объединявшей и всем понятной идеологии Белого движения, деформацию морально-нравственных ценностей миллионов людей в ходе Гражданской войны. «Социальные, экономические, политические переломы, радикальнейшие перемены, огромные потери, смена всего жизненного уклада, крушение привычных устоев и понятий, возникновение новых, небывалых отношений, когда тот, кто был ничем, становится всем, и, напротив, кто был всем, превращается в ничто, — пишет академик Ю.А. Поляков. — Таким образом, произошло и невиданное психологическое потрясение»{419}. Мировоззрение людей, прошедших Первую мировую войну, переживших две революции, вступивших в Гражданскую войну, основывалось на психологии военного времени, которая в дальнейшем стала неотъемлемой чертой профессионального облика сотрудников спецслужб. «В среде офицерства, выброшенного на улицу, в это время начинает вырабатываться весьма недостойный тип агента политического и уголовного розыска, который, в большинстве случаев не имея под собой никакой идейной подкладки, является просто профессией, — характеризовал сотрудников спецслужб того времени генерал-майор К.И. Глобачев. — Впоследствии этот тип перерабатывается в контрразведчика для Белого движения и чекиста — для красного. Многим из такого рода агентов полная беспринципность позволяет в равной степени служить обеим сторонам и продавать ту, которая в данный момент менее опасна и выгодна. Это так называемые дублеры. Таким образом, создались целые контингента офицеров-контрразведчиков, которые своим поведением только позорили контрразведывательные органы Белого движения во время Гражданской войны»{420}.
Здесь целесообразно отметить, что для чекистов были характерны некоторые «болезни», присущие белогвардейским контрразведчикам. Авторитет Ф.Э. Дзержинского влиял в основном на сотрудников центрального аппарата. «Далеко не все чекисты могли удержаться от присвоения конфискованного имущества или выкупа за арестованного, заложника, — пишет историк С.В. Леонов. — Когда подобные случаи становились известны руководству, чекистов беспощадно расстреливали или выгоняли без права работать в ЧК»{421}. Следует также отметить, что контрразведчики «батьки» Н.И. Махно из убийств и пыток тоже сделали «прибыльную статью своего доходного бюджета»{422}.
Высшее командование Белого движения знало о незаконных действиях контрразведчиков и пыталось бороться с этим позорным явлением. Так, в 1919 году в Одессе штат контрразведки пришлось полностью обновлять, причем в октябре всех чинов портовой контрразведки арестовали за взяточничество{423}. Любопытный факт: осенью 1919 года в одесской контрразведке служил будущий советский поэт Э.Г. Багрицкий, неоднократно метавшийся из одного враждующего лагеря в другой{424}.
По приказу коменданта севастопольской крепости 15 июля 1919 года «за плохую работу, взяточничество и присвоение денег» был арестован начальник «самочинного» крепостного контрразведывательного отделения полковник С.И. Руцинский. Состоявшийся в августе 1920 года военно-полевой суд приговорил его за присвоение чина полковника (на самом деле техника крепостной артиллерии) к четырем годам каторжных работ{425}.
Суровые меры, которые главнокомандующий требовал применять по отношению к преступным элементам из контрразведки, к положительным результатам не привели. «Борьба шла с ними одновременно по двум направлениям — против самозваных учреждений и против отдельных лиц, — писал А.И. Деникин. — Последняя была низкорезультативна, тем более что они умели скрывать свои преступления и зачастую пользовались защитой своих, доверяющих им начальников. Надо было или упразднить весь институт, оставив власть слепой и беззащитной в атмосфере, насыщенной шпионством, брожением, изменой, большевистской агитацией и организованной работой разложения, или совершенно изменить бытовой материал, комплектовавший контрразведку»{426}.
Понимая, что органы контрразведки нуждаются в обновлении кадров, главнокомандующий ВСЮР так и не согласился с предложением генерал-майора Ю.Н. Плющевского-Плющика привлечь на службу бывших офицеров жандармерии.
Таим образом, система подбора и расстановки кадров контрразведки штаба главкома ВСЮР, являясь детищем Гражданской войны, с присущей ей анархией, произволом, коррупцией, жестокостью, беззаконием и беспринципностью, негативно отразилась на обеспечении безопасности белогвардейских армий на Юге России.
Несколько иной подход к подбору кадров был в контрразведывательной части особого отделения отдела Генштаба Военного управления, где руководителями назначались офицеры, имевшие опыт прокурорско-следственной и оперативно-розыскной деятельности.
Первым начальником КРЧ был капитан А.С. Дмитриев, имевший 12 лет следственного и прокурорского стажа. С августа 1917 года он являлся помощником начальника КРО штаба Румынского фронта. Когда создавался военно-политический отдел при Верховном руководителе Добровольческой армии, А.С. Дмитриев возглавил контрразведку. Руководить КРЧ отдела Генштаба Военного управления его пригласили в ноябре 1918 года{427}.
Его сменил полковник Р.Д. Мергин. Еще будучи слушателем Академии Генштаба, в ноябре 1917 года он вступил в военную организацию Петроградского отдела Национального центра и занимал должность начальника контрразведывательного отделения при штабе организации. В апреле 1918 года он выезжал на Кавказ со специальным поручением. Член особого совещания при Ставке главнокомандующего ВСЮР В. Степанов высоко оценил морально-нравственные и профессиональные качества этого офицера: «В качестве Н[ачальни]ка Разведывательного отделения кап.[итан] Мергин обнаружил выдающиеся способности. Под его руководством была организована крепкая и надежная сеть осведомителей, доставляющих чрезвычайно обширный и ценный для того времени материал.


Будучи идеально честным, исполнительным и преданным своему долгу офицером, капитан (ныне полковник) Мергин оставил после себя на редкость доброе воспоминание»{428}. Полковник Р.Д. Мергин 2 декабря 1919 года сдал должность начальника КРЧ действительному статскому советнику В.Г. Орлову{429}.
КРЧ особого отделения отдела Генштаба Военного управления руководили опытные специалисты своего дела. На службу они подбирали опытных, преданных служебному долгу чинов, которые в трудной ситуации не поддались всеобщему порыву к грабежам и злоупотреблениям служебным положением. Иные сотрудники, чтобы не влачить нищенское существование, честно уходили из органов контрразведки. В качестве довода приведем выдержки из письма капитана А.С. Дмитриева вышестоящему начальнику, в котором он обосновывал причины оставления своего поста: «…Прибыл я сюда из Одессы, имея целую сеть сотрудников, освещающих Киев, Одессу и Крым. Все это были люди опытные, весьма интеллигентные и, главное, преданные делу и любящие свою Родину. Не получая в течение нескольких месяцев никакой материальной поддержки, они вынуждены были искать себе службу на стороне и перестали обслуживать меня…
Привезенные мною с собой служащие, изнуренные непосильной, весьма неблагодарной и плохо оплачиваемой работой удерживались лишь благодаря личным хорошим отношением и надеждой на лучшее будущее. Но, видимо, они потеряли и надежду, и сердце, ибо часть уже ушли, а оставшиеся два чиновника усиленно просят о переводе их в другие, конкурирующие со мною и положением учреждения. Таким образом, аппарат автоматически прекращает свое существование…»{430}
Но пессимистичный прогноз автора письма не оправдался, хотя текучка кадров в КРЧ была значительной. Так, если 2 декабря 1919 года в контрразведывательной части насчитывалось 16 человек (5 офицеров, 3 чиновника, 7 солдат и 1 вольноопределяющийся), то 13 января 1920 года в нем осталось 9 сотрудников: 3 офицера, 5 чиновников и 1 солдат{431}.
Подчинявшиеся КРЧ паспортно-пропускные пункты возглавляли: константинопольский — полковник Томас, феодосийский — полковник Кутепов, одесский — полковник Ковтунов (Ковтунович), севастопольский — полковник Ростов, новороссийский — полковник Русинов, с декабря 1919 года — полковник Р.Д. Мергин, керченский — полковник Голдринов{432}.
Возглавив Русскую армию, генерал-лейтенант П.Н. Врангель провел некоторые кадровые перестановки в органах контрразведки и политического сыска. Как уже было сказано выше, контрразведку и государственную стражу возглавил генерал-майор Е.К. Климович. Заместителем к нему назначили бывшего начальника московского уголовного розыска А. Кошко, начальником особого отделения Морского управления стал бывший жандармский офицер старший лейтенант А.П. Автономов, севастопольский КРП в начале мая 1920 года возглавлял жандармский полковник А.И. Буцогоский{433}.
Одновременно принимались некоторые меры к очистке спецслужб от нежелательных элементов. Известны факты предания провинившихся офицеров суду{434}.
Был разоблачен агент наблюдательного пункта 1-го корпуса Русской армии М. Коваленко (на самом деле грабитель и налетчик по кличке «Кислица»), присвоивший во время обыска в квартире счетовода Г. Ухина деньги и личные вещи хозяев{435}.
«Хорош был выбор контрразведчиков, — с сарказмом писал в своих мемуарах генерал-лейтенант Я.А. Слащев, — из которых один убит по грязному делу своими, другой убегает за границу с казенными деньгами, а третий уличается в присвоении вещей казненного и потом сознается в ряде других преступлений по грабежам, вымогательству и убийству»{436}.
Введение прокурорского надзора над деятельностью контрразведки способствовало оздоровлению атмосферы в КРО. Однако, несмотря на проведенную чистку, в составе органов контрразведки до конца войны оставалось немало лиц с подозрительной репутацией, не исключавшей их принадлежности к большевикам{437}.
После разгрома армии П.Н. Врангеля, более 300 контрразведчиков было арестовано сотрудниками особого отдела фронта, возглавляемого Е.Г. Евдокимовым{438}, часть бывших офицеров спецслужб, оказавшись в эмиграции, активно участвовала в борьбе с Советским Союзом.
Комплектование разведывательных и контрразведывательных органов на Востоке России имело свои особенности. Во-первых, формирование органов военного управления осуществлялось за счет офицеров антибольшевистских подпольных организаций, костяк которых составляли кадры бывших военных округов — Омского, Иркутского и Приамурского. Во-вторых, по своему качественному составу офицерство в Сибири отличалось в худшую сторону по сравнению с югом. В-третьих, не обремененные «демократическими» предрассудками генералы на руководящие должности в контрразведку принимали чинов Отдельного корпуса жандармов. В-четвертых, сказывалось присутствие войск Чехословацкого корпуса.
После свержения советской власти в Сибири в силу нахождения там чехословацкого корпуса в белогвардейских армиях ощущалось влияние чешских офицеров. Например, перешедший на русскую службу капитан (затем — полковник) И.И. Зайчек 10 июля 1918 года был назначен начальником отделения военного контроля управления генерал-квартирмейстера штаба Западно-Сибирской отдельной армии. Но поскольку он не являлся специалистом в области оперативно-розыскной деятельности, то помощниками к себе взял бывших жандармов — полковников Н.Н. Козлова и Н.Н. Субботина{439} — бывшего начальника Томского губернского жандармского управления.
Потомственный дворянин Витебской губернии Н.Н. Субботин родился 20 февраля 1864 года. Окончил Екатеринбургское Алексеевское реальное училище, Елисаветградское кавалерийское юнкерское училище. Военную службу он начал 2 августа 1885 года в 21-м Драгунском Белорусском Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича полку «рядовым на правах вольноопределяющегося II разряда». Жандармскую службу начал 18 ноября 1890 года с прикомандирования к Московскому жандармскому дивизиону «для испытания по службе и перевода в оный впоследствии». 23 ноября 1894 года Н.Н. Субботина прикомандировали к штабу ОКЖ. С 1895 года служил в ряде губернских жандармских управлений (ГЖУ) и жандармских полицейских управлений железных дорог (ЖПУЖД). Временно заведовал рядом управлений и их отделений. При этом благодаря своему ответственному отношению к делу и завидной энергии он везде считался особо ценным работником. Как отмечалось в письме от 1 февраля 1913 года начальнику Казанского ГЖУ начальника Минского ГЖУ, прикомандированный к последнему Н.Н. Субботин осуществил двадцать два дознания и одну «переписку в порядке охраны», причем «все эти дознания произведены им настолько удовлетворительно, что ни одно из дознаний возвращено не было». Известно также, что за производство этих дознаний в апреле 1909 года он получил благодарность от прокурора Виленской судебной палаты. Руководство Казанского ГЖУ считало подполковника Н.Н. Субботина «высоким» профессионалом политического розыска{440}.
По воле обстоятельств профессионалы Н.Н. Козлов и Н.Н. Субботин были вынуждены подчиняться дилетанту И.И. Зайчеку. Но недолго. Сначала чеха назначили руководителем контрразведки в Ставке. А после конфликта с директором Департамента милиции Верховный правитель в марте 1919 года уволил его со службы. Адмирал со временем избавился и от других иностранцев, участвовавших в политических интригах, заменив их русскими офицерами.
«Наличие в аппарате государственной безопасности иностранцев было как положительным, так и негативным фактором, — утверждает историк А.А. Рец. — Положительным моментом было то, что офицеры Чехословацкого корпуса и офицеры-сербы на тот момент представляли собой настроенную против большевиков группу. В то же время, они были слабо знакомы со спецификой работы органов безопасности и не были в достаточной мере знакомы со спецификой российских, в целом, и сибирских, в частности, условий, что сводило их роль в таких структурах близким к нулю. Поэтому чаще всего сербов и чехов использовали в основном как вспомогательный элемент для проведения арестов и обысков или при допросах арестованных лиц»{441}.
Кадровый костяк контрразведывательного органа штаба ВГК составляли профессионалы оперативно-розыскной деятельности. ЦОВК в ноябре 1918 года возглавил жандармский полковник Н.П. Злобин.
Николай Павлович Злобин родился в 1871 году. Окончил полный курс Кронштадтского реального училища, ремесленные курсы в Санкт-Петербурге, Алексеевское военное училище. В 1902 году был переведен в Отдельный корпус жандармов. С октября 1915 года по август 1917 года являлся помощником начальника разведотдела и начальником контрразведывательного отделения штаба главнокомандующего армиями Северного фронта. В 1918 году возглавлял разведку штаба отдельного отряда, действовавшего против большевиков на Волге{442}. Генерал-майор П.Ф. Рябиков характеризовал его как очень опытного и знающего свое дело офицера, который «…давал достаточно правильные картины и о работе большевиков, и о деятельности различных партий на территории Сибири»{443}.
Помощниками начальника отдела были назначены ротмистр В. Кафаров — обер-офицер для поручений при коменданте Ставки, титулярный советник Е. Афанасьев — помощник начальника КРО при штабе 6-й отдельной дивизии Средне-Сибирского корпуса, полковник А.В. Караулов — бывший начальник Тифлисского, Нижегородского и Южного охранных отделений. Полковник Н.В. Кучин, офицер для поручений ЦОВК, до революции являлся помощником начальника ряда губернских жандармских управлений{444}. Контрразведку в Челябинске возглавил полковник Гиацинтов, служивший до февраля 1917 года в Петроградском охранном отделении. После разгрома колчаковской армии, он оказался в Приморье. Возглавляя КРО 3-го («каппелевского») корпуса, он применял пытки к арестованным подпольщикам{445}.


При комплектовании КРЧ Главного штаба туда были переведены 18 офицеров и чиновников ЦОВК. Подполковник А.В. Караулов возглавил центральное отделение военной контрразведки. Чинами для поручений стали ротмистр Н.В. Колодезников, полковник Н.В. Кучин, подполковник М.Г. Яковлев, надворный советник Фомичев; заведующим регистрационным бюро — гвардии ротмистр Л.Н. Канабеев{446}. Другие должности в контрразведывательной части занимали офицеры командного профиля, окончившие военные училища, реже — юридические факультеты университетов.
Контрразведывательную часть возглавил отставной жандармский генерал-майор В.А. Бабушкин. Его судьба типична для офицеров ОКЖ: закончил 2-е Военное Константиновское училище по 1-му разряду, военную карьеру начал в лейб-гвардии Финляндском полку, служил в управлении начальника жандармского округа, возглавлял ряд губернских жандармских управлений.
8 отставку ушел 30 сентября 1917 года, а 23 марта 1918 года был зачислен в армию адмирала А.В. Колчака{447}.
После расформирования КРЧ часть ее чинов была переведена в центральное отделение военной контрразведки и военного контроля управления 2-го генерал-квартирмейстера при ВГК.
9 сотрудников во главе с начальником остались в резерве{448}. Их дальнейшая судьба неизвестна.
Полковник А.В. Караулов затем служил заведующим агентурой особого отдела управления делами. По оценке сменившего его на этом посту Я.Д. Гусева, у офицера «сохранилась пунктуальность, но не осталось воли». В конце января 1920 года А.В. Караулов вместе с Б.А. Деминовым и еще двумя сотрудниками особого отдела был арестован чекистами 5-й армии, в марте умер в красноярской тюрьме{449}.
На руководящие должности в округах также назначались бывшие контрразведчики и жандармы. Так, начальником отделения военного контроля при штабе Приамурского военного округа восстановлен капитан (с октября 1918г. — подполковник) М.С. Алексеев. Военный контроль при штабе Иркутского военного округа с 1918 года возглавлял подполковник В.А. Булахов, служивший ранее в Отдельном корпусе жандармов{450}, «человек крайне деятельный и энергичный».
В то же время следует отметить, что кадровый костяк многочисленных контрразведывательных и военно-контрольных отделений и пунктов составляли строевые офицеры. Как следует из архивных документов, процесс комплектования низовых структур был хлопотным и сложным. Основных причин тому существовало две.
Во-первых, служба в контрразведке являлась непривлекательной по материальным соображениям. Ее чины получали такие же оклады, как и у офицеров штабов и тыловых частей, хотя по сравнению с ними подвергались большему риску, особенно в тех районах, где активно действовало подполье. Например, во время ликвидации большевистского восстания 22 декабря 1918 года в Омске агентов обстреляли большевики. Начальник кузнецкого КРП подполковник Маматказин погиб на ст. Кольчугино в апреле 1919 года. В ночь на 15 июля был убит осведомитель А. Орлов, который ездил по селам и собирал сведения о большевиках. Прикомандированный к КРП Томского артиллерийского дивизиона агент Н. Власов получил ранение. Вероятно, существуют и другие случаи гибели и ранений сотрудников и агентов.
Оценивая степень сложности работы чинов контрразведки, генерал-майор П.Ф. Рябиков писал, что постоянные сведения о различных заговорах и шпионаже держали сотрудников в напряженном состоянии, так как в случае осуществления противоправных акций ответственность ложилась на них{451}.
Чтобы привлечь военнослужащих в органы контрразведки и удержать кадры, личному составу стали выдавать 50-процентную денежную надбавку из сумм, предназначавшихся на секретные расходы{452}.
По приказу 2-го генерал-квартирмейстера от 25 июля 1919 года за раскрытие преступных организаций, выявление и поимку их руководителей, а также обнаружение складов оружия и боеприпасов полагалась денежная премия в размере от 5000 до 10 000 руб.{453}
Однако решить проблему с комплектованием контрразведывательных и военно-контрольных подразделений путем увеличения денежных надбавок полностью не удалось.
Во-вторых, серьезным препятствием при комплектовании спецслужб являлось негативное отношение к контрразведке со стороны ряда командиров и начальников различных рангов, «…к сожалению, у некоторых чинов в штакоре (штабе корпуса. — Авт.) установился взгляд на отделение контрразведки как на что-то постороннее и имеющее значение меньшее от других отделений штаба», — говорится в докладе начальника КРО при штабе 2-го Степного отдельного Сибирского корпуса есаула Булавинова в мае 1919 года{454}.
Историк Е.В. Волков в своей монографии приводит факт, когда командир одной из частей подполковник Турсов запретил прибывшим в полк контрразведчикам собирать информацию о настроениях личного состава. Командующий 3-й армией генерал К.В. Сахаров в одном из своих приказов отмечал, что некоторые воинские начальники не понимают роль контрразведки, тормозят ее деятельность, и требовал от командиров отдельных частей назначать одного офицера, ответственного за такой род деятельности. Из-за чего, как пишет Е.В. Волков, между высокопоставленными офицерами и командующим возникла неприязнь{455}.
Противодействие контрразведке отмечалось как со стороны образованных генштабистов, так и со стороны быстро сделавших карьеру армейских офицеров, закончивших лишь военные училища или надевших погоны в годы Первой мировой войны. В то же время имели место факты бесконтрольного формирования контрразведывательных органов малообразованными атаманами, командирами частей и прочими «правителями». Поэтому проблема понимания роли и значения спецслужб для обеспечения безопасности кроется не только в общем кругозоре офицерства, его способности масштабно, по-государственному мыслить, но и в его менталитете. В Сибири он был таким же, как на Юге, да и по всей России. И если высшее военно-политическое руководство назначало бывших жандармов на руководящие должности в контрразведывательных органах, это вовсе не значит, что офицерский корпус колчаковской армии относился к сотрудникам спецслужб с большим почтением, нежели в деникинской. Чего только стоят едкие высказывания барона А.П. Будберга по этому поводу! А у него, надо полагать, были единомышленники на всех ступенях армейской иерархии. Причина неоднозначного, а порой и негативного отношения офицерского корпуса к органам безопасности кроется не только в его «генетической памяти», нежелании иметь над собой контролирующий орган, но также и в превышении контрразведками, особенно «самостийными», своих полномочий.
Ради объективности следует отметить, что контрразведка иногда сама действовала вне рамок правового поля, арестовывала невиновных, применяла в отношении их пытки и тем самым давала повод для нелестных высказываний со стороны должностных лиц в ее адрес. Военный министр барон А.П. Будберг по этому поводу писал: «Здесь контрразведка — это огромнейшее учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки, ничтожное по производительной работе, но насквозь пропитанное худшими традициями прежних охранников, сыщиков и жандармов.
Все это прикрывается самыми высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол»{456}. Оценки личного состава контрразведывательных органов белогвардейского высокопоставленного чина определенным образом совпадают с оценкой советской агентуры. По ее данным, в КРО штаба 3-й армии «набилась самая разношерстная публика, часто совершенно неграмотная, которая стремится только к тому, чтобы побольше набить свой карман… Из 10 офицеров контрразведки 7 обязательно находятся под судом»{457}. Ранее не имевший отношения к контрразведке прапорщик Берендиев брал взятки, злоупотреблял алкоголем и отличался болтливостью. Знавшего дело и любившего выпить старшего филера Зуева можно было купить «за порядочную взятку». Делопроизводитель Сергеев за взятки предоставлял заинтересованным лицам нужные сведения. Прапорщик Попов был уволен из контрразведки за пьянство. Под следствием оказался прапорщик Жевченко за взяточничество, а также за оскорбление болгарских и сербских офицеров.
Однако советская агентура давала и другие оценки личным качествам белогвардейских контрразведчиков. Например, первый помощник начальника владивостокского КРО ротмистр Головачевский характеризовался как «честный, неподкупный и исполнительный» сотрудник. Второй помощник — полковник в отставке по фамилии то ли Сафонов, то ли Сосфонов — также считался исполнительным и честным.
По разным причинам считая контрразведку инородным телом в органах военного управления, некоторые должностные лица воинских учреждений и частей всячески препятствовали переводу отобранных руководителями спецслужб кандидатов в органы безопасности. Кроме того, командиры частей по вполне понятным причинам не хотели отдавать в контрразведку хорошо подготовленных офицеров. Уступая просьбам настойчивых начальников отделений, они отдавали не подобранных военнослужащих, а по большей части тех, от кого сами хотели избавиться. «И как всегда, в подобных случаях приходится качество заменять количеством», — докладывал есаул Булавинов{458}.
Отобранные из строевых офицеров кандидаты, не имевшие никакого представления об оперативно-розыскной деятельности, нуждались в переподготовке, которая осуществлялась на созданных при штабе ВГК краткосрочных курсах, куца направлялись офицеры, окончившие военные училища и прослужившие в войсках не менее 3-х лет.


В трехнедельный срок они изучали государственное право, организацию и делопроизводство контрразведывательных и военно-контрольных органов, положение о шпионаже и родственных ему явлениях, способы борьбы с большевизмом, тайнопись и пр. По окончании курсов и после успешной сдачи выпускного экзамена особой комиссии офицеры переводились в контрразведывательные и военно-контрольные органы и назначались на должности офицеров для поручений. Слушатели, не выдержавшие экзамена или оказавшиеся по своим нравственным и деловым качествам не соответствующими службе в контрразведке, откомандировывались в свои части без права вторичного командирования на курсы{459}.
Наспех подготовленные контрразведчики высоким профессионализмом не отличались. Но им противостояли такие же дилетанты — красные разведчики, функционеры оппозиционных партий, подпольные большевистские организации и партизаны, что делало равными шансы на победу в тайной войне. Для примера приведем социальный состав агентуры советской военной разведки конца 1918 — начала 1919 года. Из «89 зарегистрированных агентов 43 были рабочими, 11 — техниками, 19 — приказчиками, 9 — бухгалтерами, 2 — журналистами, оставшиеся 5 представляли прочие специальности»{460}. Так что обеим противоборствующим сторонам учиться приходилось на войне.
Отсутствие системы подбора кадров, неопытность некоторых руководителей контрразведывательных структур способствовали проникновению враждебных элементов в органы безопасности. Например, когда начальник иркутского отделения военного контроля капитан Смирнов через прессу приглашал желающих служить в военном контроле, этой возможностью воспользовалась партия эсеров, командировав к нему трех своих видных членов, которые были приняты{461}.
Не сразу выяснилось также, что и в контрразведывательные органы Омска проникли служившие ранее у большевиков бывший начальник милиции 4-го участка Уфы Улитин и братья Буланкины. Начальник КРО штабс-капитан Аскалонов характеризовал их как неблагонадежных и продажных сотрудников{462}.
В связи с тем что колчаковские власти принимали на службу бывших офицеров ОКЖ и контрразведки царского режима, наиболее подготовленным в профессиональном отношении являлось руководящее звено контрразведывательных и военно-контрольных органов. «Справедливость требует сказать, что лично мне, как генерал-квартирмейстеру, ни разу не пришлось обнаружить в работе старших чинов контрразведки… ни каких-либо личных интересов, ни каких-либо провокаторских деяний по опорочиванию… военных и гражданских чинов… — характеризовал своих подчиненных генерал-майор П.Ф. Рябиков, — руководители контрразведки вели свое дело в преданности Верховному правителю и в постоянном стремлении охранения существующего строя и порядка как от действий противоправительственных организаций и групп, так и от шпионажа, пропаганды и вредительства большевиков»{463}.
Следует полагать, что «в преданности Верховному правителю вел дело» и начальник благовещенского контрразведывательного пункта поручик Безруков. Как и откуда он попал служить в контрразведку — неизвестно. Но его высокий профессионализм можно не ставить под сомнение. Положительная характеристика этого офицера исследователем, критически относящимся к Белому движению, многого стоит. «Поручик Безруков не оставил амурчанам о себе каких-либо сведений, — пишет дальневосточный историк А.Д. Показаньев. — В истории Гражданской войны остался неустановленным квалифицированным профессионалом от колчаковской спецслужбы. Он смог сохранить свое инкогнито, не распространяясь окружению о себе и своих заслугах. Как внезапно появился в Благовещенске, так и внезапно исчез, казалось бы, в небытие.
На самом деле, вступив в должность начальника военной контрразведки, он уверовал в успех Белого движения в опоре на японские штыки. Потом он не прибег к изменению своей фамилии, не прятался за спины противников советизации на Амуре, но как профессионал не позволял себе липших разговоров»{464}.
Морально-деловые качества чинов многочисленных контрразведывательных органов вызывали озабоченность у руководителей спецслужб. «Верить донесениям, а иногда и анонимным доносам разных сотрудников контрразведки с обвинениями друг друга было невозможно без должной проверки, — свидетельствует генерал П.Ф. Рябиков. — Поэтому приходилось командировать на места своих доверенных людей, дабы попытаться установить ценность тех или иных контрразведок и разобраться в их взаимоотношениях»{465}.
Полковник Н.П. Злобин также отмечал, что «очень много теряло контрразведывательное дело» от отсутствия опытных лиц, как руководящего состава, так и служащих. Он указывал, что некоторые офицеры под различными предлогами находили причины избежать той или иной работы, поэтому неоднократно требовал от своих подчиненных «усердия и точного выполнения возложенных обязанностей», в противном случае требовал оставить службу{466}.
В результате разгрома армии адмирала А.В. Колчака оказалась разрушена система спецслужб. Количество прежних структур значительно сократилось, кадровые потери были неизбежны. Опыт десятков контрразведчиков оказался невостребованным, некоторым из них удалось занять руководящие посты в контрразведывательных и сыскных структурах на Дальнем Востоке.
Так, полковник Н.П. Злобин с марта по август 1920 года был помощником начальника управления главного отдела государственной милиции Российской Восточной окраины. В 1921 году, уже в чине генерал-майора, он являлся помощником начальника информационного отделения административного отдела МВД
Временного Приамурского правительства, а с июня по июль 1922 года возглавлял владивостокскую полицию{467}, с июля по сентябрь — районный охранный отдел ведомства внутренних дел Земского приамурского края.
Бывший жандарм и контрразведчик генерал-майор А.А. Немысский, руководивший при А.В. Колчаке управлением государственной охраны Приморской области, 17 июля 1921 года был назначен начальником управления политического розыска района Гродековской группы войск. КРО штаба группы с июля по октябрь возглавлял подполковник Изотов, а с октября — полковник Лебедев, ранее руководивший Благовещенским КРП{468}. Генерал-майор В.А. Бабушкин осенью 1922 года руководил разведкой и контрразведкой Приамурской области{469}.
Таким образом, кадры спецслужб на Дальнем Востоке состояли из бывших чинов полиции, жандармерии, царской и колчаковской контрразведки, которые использовали опыт работы в Российской империи, при Временном правительстве и белогвардейском режиме.
Однако из-за нехватки квалифицированных кадров в некоторых контрразведывательных структурах даже на руководящие должности назначались армейские офицеры. Например, контрразведкой Южно-Уссурийского военного района руководили: полковник Карбовский, ранее являлся помощником коменданта крепости Владивосток, и полковник А.А. Зайченко — в прошлом начальник лагеря военнопленных в Верхнеудинске.
В армии А.В. Колчака, так же как и на Юге России, считали, что во главе разведывательных органов должен стоять офицер Генерального штаба. Обобщивший опыт Первой мировой войны генерал-майор П.Ф. Рябиков давал тому следующее объяснение:
«Наиболее подготовленными для этого дела являются офицеры Генерального штаба, получившие специальное высшее образование, имеющие должную оперативную подготовку и являющиеся вообще ближайшими и доверенными помощниками командования в деле управления войсками». П.Ф. Рябиков при этом уточняет: «Крайне полезно для дела, чтобы офицеры Генерального штаба, привлекаемые для работы по разведывательной службе, имели бы к ней особую склонность и специальную подготовку, стоящую на высоте современных требований, специализируясь во время своей службы на изучении определенных иностранных государств и театров войны; к ответственным должностям начальников разведывательных отделений они должны привлекаться, будучи уже вполне подготовленными и именно на тех театрах, кои ими изучены». Понимая всю сложность разведывательной деятельности, генерал П.Ф. Рябиков предлагал комплектовать отделения специалистами различного профиля: «Нахождение офицеров Генерального штаба во главе разведывательных инстанций различных штабов мирного и военного времени не исключает включения в состав различных отраслей разведывательной службы, а также и для выполнения особых задач и поручений по разведке — специалистов военных и гражданских (востоковедов, военных инженеров, артиллеристов, экономистов и пр.) …»{470}
Однако воплотить на практике изложенные требования оказалось не так просто. В Сибири, как отмечено многими исследователями, ощущался некомплект квалифицированных командных и штабных кадров. Офицеров Генерального штаба здесь было гораздо меньше, чем на Юге России — 228 выпускников довоенной академии и 393 выпускника ускоренных курсов{471}. Это обстоятельство можно объяснить тем, что в канун Гражданской войны значительное количество генштабистов находилось либо на фронтах, либо в многочисленных военно-управленческих структурах, расположенных в столице. В армии А.В. Колчака даже на фронте многие должности в управленческих структурах занимали офицеры с минимальным военным образованием.
В связи с нехваткой генштабистов разведывательные органы Ставки и Главного штаба комплектовались строевыми офицерами. Например, начальником разведывательного отделения осведомительного отдела Главного штаба был назначен подполковник Н.И. Масягин, ранее возглавлявший отделение по сбору сведений в нейтральных государствах штаба ВГК, а делопроизводителями — капитаны В.Н. Отрыганьев и И.М. Самодуров, поручик В.Д. Плешаков{472}.


Генерал-майор П.Ф. Рябиков, реально оценивая кадровую проблему в Сибири, разработал для слушателей Академии Генерального штаба программу курса лекций по отделу «Службы Генерального штаба». Она включала в себя изучение деятельности разведывательной службы штабов различных инстанций в мирное и военное время, мобилизационных аспектов, вопросов сбора, анализа и распространения разведданных, на опыте Первой мировой войны рассматривались главнейшие задачи разведывательной службы во время проведения различного рода операций {473} .
После реорганизации органов военного управления, завершившейся подчинением всех спецслужб 2-му генерал-квартирмейстеру при штабе Верховного главнокомандующего, во главе разведывательного отдела стал генштабист подполковник Киселев, получивший потом назначение на должность начальника штаба 3-го Уральского армейского корпуса {474} .
Фронтовую разведку возглавил окончивший подготовительные курсы Академии Генштаба капитан Бредш, стратегическую — полковник Н.И. Масягин {475} , закончивший те же подготовительные курсы.
7 сентября 1919 года разведывательный отдел возглавил окончивший подготовительные курсы первой очереди Академии Генерального штаба подполковник Овчинников {476} .
Ряд других выпускников подготовительных курсов еще ранее получили назначение в разведывательные структуры. Согласно списку на 24 февраля 1919 года, подполковник Кононов возглавил разведывательное отделение штаба Сибирской армии, капитан Горецкий — разведывательное отделение штаба Западной армии, капитан Бафталовский — разведывательное отделение штаба 2-го Степного корпуса, капитан Попов был назначен начальником отделения разведотдела управления генерал-квартирмейстера, капитан Кривцов и поручик Евстратов — помощниками начальника разведывательного отделения управления генерал-квартирмейстера, капитан Деллинсгаузен — старшим адъютантом разведывательного отделения штаба Иркутского военного округа, капитан Волчек служил старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 10-й стрелковой дивизии, штабс-капитан Леонов — старшим адъютантом разведывательного отделения штаба 3-го Степного корпуса и т.д. {477}
15 октября 1919 года начальником разведывательного отделения Приамурского военного округа был назначен подполковник Плесницкий.
Низовые должности в разведывательной иерархии колчаковской армии комплектовались армейскими офицерами в звании от прапорщика до штабс-капитана {478} , в большинстве своем ранее не служивших в разведке. По какому принципу отбирались кандидаты в разведывательные органы, работавшие против Советской России, документальных подтверждений автору найти не удалось. Некоторые стремились попасть в разведку по собственной инициативе. Некто В. Кузнецов в заявлении на имя поручика Степанова от 11 августа 1919 года писал: «Желая работать активно по разрушению транспорта Красной армии, прошу зачислить меня в число ваших сотрудников» {479} .
Следует обратить внимание, что при подборе сотрудников разведывательные органы не сталкивались с проблемами, присущими контрразведке. Как правило, при разнарядке генерал-квартирмейстеров отобрать желающих служить в качестве агентов и быть откомандированными в Советскую Россию за особое вознаграждение со стороны начальников дивизий и командиров полков препятствий не было. По крайней мере, документы подобного содержания автору не встречались. Для работы в тылу у красных белогвардейских офицеров готовили в специальной разведшколе, где учили различным дисциплинам, политграмоте «по-большевистски» и навыкам, необходимым для перевоплощения разведчика в советского чиновника. Давались даже уроки актерского мастерства {480} .
Среди офицеров, ставших разведчиками по воле обстоятельств Гражданской войны, некоторые успешно проявили себя в тылу противника, обеспечивая командование ценными разведданными. Например, прапорщик И.А. Жульев под видом бежавшего из плена красноармейца успешно легализовался в Оренбурге и за короткое время сумел установить численность, вооружение и дислокацию войск противника и т.д. Поручик Соболянов за три месяца нелегальной работы в тылу красных добыл ценную информацию, которая легла в основу доклада Верховному правителю. Подпоручик Мозолевский по документам бежавшего из плена советского работника руководил подпольной разведывательно-террористической организацией в Москве. По возвращении в Омск был произведен в подполковники. «Было еще немало и других колчаковских разведчиков, — пишет С. Слугин, — но в руки чекистов после поражения белых дошли не все архивы центрального органа тайной службы адмирала. Ее сотрудники успели сжечь много важных бумаг до прихода красных» {481} .
Однако документы свидетельствуют и о прямо противоположных случаях. Некоторые офицеры становились разведчиками лишь для того, чтобы за казенный счет добраться до своих семей в Советской России или затеряться потом с круглой суммой денег. Например, агент особого отдела прапорщик Ф. Ластухин, вместо того чтобы создать в районе Самары отряды «Черных гусар», спрятался «у киргизов». Из поля зрения руководства особого отдела исчезли мичман Воронин и прапорщик Колиниченко. Первый укрылся в г. Атбасар, а второй вместе с деньгами уехал в Петроград к семье {482} . Прапорщик Колесниченко выполнению задания в Оренбурге предпочел мирное пребывание в г. Атбасаре. В июле 1919 года мичман Воронин, получив 15 000 руб. для выполнения секретной миссии на Северном Урале, поехал к родне в Петроград, где его уже в 1922 года нашли… чекисты. Штабс-капитан Соколов из флотской разведки деньги, предназначенные для добывания сведений о Волжской военной флотилии красных, потратил во Владивостоке для организации мелкой торговли. Штабс-капитан был арестован белыми и наказан по законам военного времени {483} .
Автору удалось установить, что разведывательные отделения, работавшие за границей, испытывали острый недостаток в людях, знавших иностранные языки и сопредельные страны. Например, штаб ПриВО нуждался в китаеведах, корееведах, монголоведах и японоведах, штаб ИВО — в китаеведах, монголоведах и японоведах, штаб ОВО — в китаеведах и монголоведах {484} . Специалисты отбирались среди офицеров воинских частей.
Так, после ходатайства начальника военно-статистического отделения перед генерал-квартирмейстером штаба Приамурского военного округа капитана Шмидта, служившего в охранной страже КВЖД, назначили в резидентом в Благовещенск {485} .
Прапорщик Гожий, имевший специальное образование и опыт перевода документов с китайского языка, инициативно обратился с рапортом к начальнику военно-статистического отделения о зачислении в штат или прикомандировании к отделению {486} .
Начальником разведотделения штаба Омского военного округа было предложено перейти на службу в разведку прапорщику В.М. Куклину, закончившему полный 4-годичный курс Восточного института [9] . Однако обер-квартирмейстер штаба 2-го Сибирского корпуса подполковник Брянцев отказал и лишь после обращения генерал-квартирмейстера штаба округа специалиста-монголоведа откомандировали по новому месту службы. Затем его направили с разведзаданием в Монголию {487} .
Подобным образом был переведен в разведку секретарь Семипалатинского военного суда прапорщик Седельников, который затем работал в Западном Китае {488} .
Однако армейское командование не всегда шло навстречу руководителям тыловых разведорганов. В частности, начальник военных сообщений Сибирской армии отказал штабу ОВО в переводе специалиста-топографа поручика И.А. Молчанова, ввиду недостатка офицеров в подведомственных частях {489} .
Для решения кадровых проблем начальник разведки штаба Иркутского военного округа 25 октября 1919 года предложил окружному генерал-квартирмейстеру организовать двухклассную школу разведчиков. Младшего класса — с курсом предметов образовательного характера, старшего — с чтением предметов по военному шпионажу. Подготовку разведчиков специальных родов войск — артиллерии, инженерных и технических — планировалось проводить в учебных командах строевых частей по курсу 1912—1914 годов с учетом опыта Первой мировой войны. Расходы на подготовку оценивались так: содержание постоянного состава— 437 245 руб., переменного состава — 513 216 руб., содержание зданий —137 220 руб., оборудование школы — 84 000 руб., вещевое довольствие — 121 514 руб., приобретение учебных материалов — 100 000 руб. в год. Содержание конспиративной квартиры — 180 000 руб., плата за обучение постоянному составу — 72 000 руб., переменному составу — 198 000 руб., учебные пособия — 6000 руб. в месяц. По штату в школе должно было числиться 6 офицеров, 2 чиновника, 20 солдат строевых и 19 нестроевых {490} . По всей видимости, этот проект так и не удалось реализовать в условиях начавшегося поражения колчаковской армии.
Еще будучи помощником директора пресс-бюро отдела печати управления делами, Б.А. Деминов в докладе руководству высказал рекомендацию-пожелание, чтобы руководящий состав особого отдела комплектовался «из круга гражданских, но не профессионально военных лиц». Сложно сказать, чем руководствовался 25-летний молодой человек. Может быть, не последнюю роль сыграл его гражданский статус.
Б.А. Деминов родился в 1894 году в Туринске Тобольской губернии, в семье чиновника. После окончания Томской гимназии поступил в Тифлисское военное училище, но в июне 1916 года был комиссован «по свидетельству о болезни». Затем поступил на математическое отделение физико-математического факультета Московского университета и закончил его экстерном. Весной или летом 1918 года поступил на службу в Красную армию, в которой занимался агитационно-пропагандистской деятельностью, однако осенью перешел к белым. В декабре 1918 года он устроился на работу в Министерство труда. В конце февраля

1919 года принят на службу сотрудником пресс-бюро отдела печати управления делами, а с 12 марта — помощником директора пресс-бюро. 5 июня 1919 года приказом № 338 Б.А. Деминов был причислен к управлению делами с возложением на него заведования особым отделом{491}. Вот как характеризовал своего начальника Я.Д. Гусев: «Способный, настойчив, большой силы воли, дипломат. Политические убеждения — монархист, не ярко выраженный. Недостатки его — абсолютное незнание хозяйственной стороны дела и нет способностей администратора».
Позже Я.Д. Гусев, перейдя к красным, сообщил важную информацию о начальствующем и оперативном составе особого отдела председателю Сибирского революционного комитета и члену Реввоенсовета 5-й армии И.Н. Смирнову, благодаря которой в январе
1920 года чекисты арестовали Б.А. Деминова и других сотрудников. В конце мая бывший руководитель особого отдела проходил свидетелем на процессе над колчаковскими министрами. 17 июля 1920 года Полномочное представительство ВЧК приговорило его за контрреволюционную деятельность к расстрелу. На следующий день приговор был приведен в исполнение{492}.
Возвратимся в май—июнь 1919 года. Полный амбициозных планов Б.А. Деминов формировал особый отдел. Правда, в свои первичные планы ему пришлось внести коррективы.
По данным историка В.И. Шишкина, на ключевых должностях в особом отделе управления делами Совета министров оказалось много офицеров, военных чиновников и гражданских лиц, служивших ранее в структурах, занимавшихся ранее информационно-осведомительной работой в армии. Ученый высказал предположение, что некоторые сотрудники могли быть откомандированы или тайно внедрены в отдел контрразведкой{493}.
Так, начальником политического отделения являлся штабс-капитан В.И. Ильинский. Пермское прифронтовое отделение возглавлял учитель по профессии упомянутый выше Я.Д. Гусев, заместителем у него был поручик П.Ф. Петровский. В середине августа это отделение возглавил «чрезвычайно настойчивый и энергичный, но слабо заинтересованный агентурным делом» немец М.О. Поллак, затем руководивший Западным отделением. Уфимское отделение возглавлял поручик В.Г. Степанов. Первым начальником Красноярского отделения являлся подпоручик Ханжин, возглавивший в конце июля отделение в Семипалатинске. С середины октября Уфимским отделением руководил подпоручик И.А. Лошкарев. Оренбургское отделение находилось в подчинении поручика Антропова. Комплектование отделений оперативным составом в некоторой степени зависело от выполняемых ими задач. Так, Центральное, Пермское и Уфимское отделения, чья деятельность была нацелена на советский тыл, комплектовались офицерами и чиновниками военного времени. Занимавшееся преимущественно агитационно-пропагандистской работой среди местного населения и военнослужащих тыловых воинских частей Красноярское отделение — гражданскими лицами, имевшими хорошее образование{494}.
Историк В.И. Шишкин, ссылаясь на архивные документы, пишет о том, что кадровая проблема при формировании особого отдела решалась с большим трудом, поскольку профессионально подготовленных людей для предстоящей работы находилось мало. Из-за трудностей с комплектованием кадрами Б.А. Демидов был вынужден искать «смелых, решительных людей для опасных поручений» через объявления в газетах. Удалось ли ему таким образом кого-либо найти, сказать сложно.
Были и добровольцы. Но их благонадежность вызывала сомнения, а провести соответствующие проверочные мероприятия в условиях Гражданской войны было делом проблематичным. Разумеется, в такой ситуации ошибок избежать не удалось. Характерным примером является Я.Д. Гусев. Родился он в крестьянской семье, закончил учительский институт, с началом Первой мировой войны служил в армии. С марта 1918 года служил секретарем Екатеринбургского городского комиссариата просвещения, избирался членом городского Совета рабочих и солдатских депутатов. Затем он оказался в Челябинске, где был арестован чехословаками и должен быть предстать перед военно-полевым судом по обвинению в шпионаже. Лишь благодаря заступничеству меньшевика П.П. Маслова был освобожден. Я.Д. Гусев, по его сообщению, попал на службу в особый отдел через знакомство с Б.А. Деминовым и быстро поднялся по карьерной лестнице, в центральном аппарате руководил агентурным отделением, затем стал инспектором отдела. Перед эвакуацией особого отдела в Красноярск остался в Омске. Спустя три дня после занятия города частями Красной армии, Я.Д. Гусев подал на имя И.Н. Смирнова доклад, в котором сообщил важную информацию об особом отделе{495}. В начале января 1920 года СибЧК направила ряду местных ЧК шифротелеграммы, в которых сообщалось о возможном нахождении между Новониколаевском и Красноярском эшелона с сотрудниками особого отдела, назывались фамилии, имена и отчества руководителей, содержалось описание их внешнего вида. Чекистам предписывалось принять меры по розыску, аресту и доставке белогвардейцев в СибЧК{496}.
Благодаря информации Я.Д. Гусева были арестованы вышеупомянутые Б.А. Деминов, А.В. Караулов, а также И.А. Лошкарев и В.В. Протопопов, М.О. Поллак{497}.
«Из-за недостатка квалифицированного персонала и дефицита отпущенного историей времени справиться со взятыми Деминовым обязательствами особый отдел не смог, — пишет историк В.И. Шишкин. — Ситуация усугублялась тем, что при комплектовании начальствующего и оперативного персонала были допущены серьезные ошибки. Поэтому вполне закономерно, что ни советский, ни колчаковский тыл не ощутили воздействия со стороны особого отдела. Дополнительным аргументом в пользу его неэффективности может послужить тот факт, что окончательную оценку деятельности особого отдела в присущей ей манере дала ВЧК, которая в короткий срок выявила и расстреляла его руководителя, несколько начальствующих и оперативных сотрудников»{498}.
Совершенно иную оценку дало Полномочное представительство ВЧК по Сибири разведывательным структурам, подчиненным армейским штабам: «Белогвардейская разведка, как это видно из документов, найденных в архиве, была поставлена превосходно… Особенное внимание обращает на себя и конспиративная часть, в которой среди дел архива не нашлось пока никаких документов. Последнее свидетельствует о том опыте и предупредительности, с которой чины разведки, в руках которых находился весь материал, сумели своевременно его изъять. Административная часть разведки обращает на себя внимание своей образцовостью. Разработанные планы и проекты организации разведки, по их мнению, «отличаются мельчайшими подробностями: вербовка добровольцев, способы обучения, распределение занятий и целый ряд других мер, организаций, свидетельствуют о том, что дело разведки находилось в руках людей, одаренных большими организаторскими способностями и талантами, как, например, начразведки Зарентахов»{499}.
Объективная оценка чекистов, признававших за поверженным противником несомненный опыт, способности и таланты, многого стоит.
Северо-Западная армия комплектовалась по тому же принципу, что и другие белогвардейские вооруженные формирования. Согласно временным штатам, разведывательные и контрразведывательные подразделения находились в составе отдела генерал-квартирмейстера. Начальник разведывательного отделения, его помощник должны были назначаться из числа офицеров Генштаба. Руководителем КРО и его помощником могли быть как «генштабисты», так и военные юристы или чиновники с высшим юридическим образованием. Остальные чины назначались из числа армейских офицеров и чиновников.
Однако реализовать на практике требования руководящих документов не удалось. Все дело в том, что на Северо-Западном фронте, по подсчетам историка А.В. Галина, находилось 24 выпускника довоенной Академии Генштаба и 4 выпускника ускоренных курсов{500}. Поэтому разведывательное отделение штаба Северного корпуса возглавлял не подготовленный к штабной работе штаб-ротмистр Щуровский, а начальником контрразведки являлся ротмистр Тарановский{501}.
В справочнике Н.Н. Рутыча «Белый фронт генерала Юденича: Биографии чинов Северо-Западной армии» сказано, что генерал для поручений Северо-Западной армии генерал-майор А.В. Владимиров являлся руководителем спецслужб: «Это назначение согласно традиции, сложившейся в Русской армии, означало, что генерал-майор Владимиров стал во главе разведывательных служб Северо-Западной армии (см., например, назначение известного специалиста разведки генерал-майора Н.С. Батюшина «генералом для поручений при Главнокомандующем армиями Северного фронта)»{502}.
Позволим себе не согласиться с данным утверждением Н.Н. Рутыча. Напомним, что в соответствии с «Положением о полевом управлении войск в военное время» руководство спецслужбами в русской и в белых армиях возлагалось на генерал-квартирмейстера, а не дежурного генерала. Последний мог лишь проводить в отношении спецслужб проверочные функции по распоряжению командования. Полковник (к генеральскому званию представлен в сентябре. — Авт.) Н.С. Батюшин, к биографии которого обращается Н.Н. Рутыч, будучи на должности генерала для поручений, по распоряжению командования инспектировал контрразведывательные отделения в связи с особыми обстоятельствами. Это, вероятнее всего, было разовое поручение, которое он выполнял как специалист, и не более{503}.
Сказать однозначно, что генерал А.В. Владимиров никакого отношения к спецслужбам не имел, мы тоже не можем, поскольку в рапорте начальника отделения контрразведки коллежского советника Фитингофа он упоминается как начальник особого отдела Военного министерства Северо-Западного правительства и организатор политической агентуры{504}.


По версии псковского историка А.В. Седунова, генерал А.В. Владимиров в конце Гражданской войны возглавлял разведывательную службу Северо-Западной армии{505}.
Правда, этому сообщению нет подтверждения в биографических справочниках С.В. Волкова и Н.Н. Рутыча. Документально установить отношение генерала А.В. Владимирова к спецслужбам Северо-Западного правительства из-за недостаточной источниковой базы автору не удалось.
На подбор и расстановку сотрудников спецслужб на Севере России значительное влияние оказали качественный состав и численность офицерских кадров. В первые дни после свержения большевиков из свыше 500 мобилизованных офицеров только 6 было кадровых. Историк С.В. Волков пишет, что в ноябре 1918 года в Архангельске находилось всего три генерала и три офицера Генерального штаба. По подсчетам историка А.В. Танина, за годы Гражданской войны на Северном фронте находился 21 выпускник довоенной Академии Генштаба и 6 — ускоренных курсов{506}. Из-за недостатка «генштабистов» руководящий состав разведывательных органов комплектовался из находившихся в составе армии лиц. Так, разведывательное отделение штаба действующих русских сухопутных и морских сил Северной области возглавил чиновник военного времени А.П. Петров, его помощником был назначен подпоручик А.И. Кузнецов. Должности второго помощника и двух переводчиков оставались вакантными{507}.
По всей видимости, дефицит кадров спецслужбы белого Севера испытывали на протяжении всего своего существования. Даже после переформирования штаба командующего русскими войсками Северной области в штаб главнокомандующего всеми русскими вооруженными силами на Северном фронте ряд должностей в нем продолжали оставаться вакантными. Правда, при этом была предпринята попытка повысить качество руководящего состава спецслужб — начальником разведывательного отделения назначили причисленного к Генеральному штабу капитана А.П. фон Эндена. Что же касается оперативного состава, то ситуация осталась прежней. Так, старшим помощником начальника отделения значился титулярный советник Васильев, младшим — поручик Елагин{508}.
Личному составу контрразведки удалось относительно благополучно перенести революционные события 1917 года. Правда, без кадровых перестановок здесь не обошлось. После свержения самодержавия из военно-морского контроля Северного Ледовитого океана были уволено несколько опытных офицеров, в том числе и его руководитель. Спецслужбу возглавил правовед коллежский асессор М.К. Рындин. В этой должности он оставался и при красных. После свержения советской власти в 1918 году его назначили начальником военно-регистрационного отделения.
Помощником начальника ВРО являлся А.И. Тамм{509}. Забегая вперед, отметим, что М.К. Рындин был арестован чекистами вместе с контрразведчиками Габшевичем, Жилинским, Жураном и расстрелян 7 августа 1920 года в Архангельске по приговору Революционного военного трибунала Морских сил Северного моря{510}.
Проблема подбора кадров для контрразведывательных органов стояла остро. Квалифицированных специалистов не хватало. На должности чиновников для поручений, переводчиков, журналистов центрального аппарата, начальников военно-контрольных пунктов и их помощников назначались армейские офицеры в воинском звании от подпоручика до капитана, начальников отделений военного контроля тылового района — военные чиновники, контролерами и наблюдателями, как правило, являлись нижние чины{511}. Для сотрудников руководство организовало «вечерние занятия»{512}.
Руководители контрразведывательных органов старались подбирать себе кадры из лиц, заслуживающих доверие, добросовестных, честных и исполнительных{513}. Однако на практике далеко не всегда удавалось подобрать сотрудников, обладавших вышеперечисленными качествами, а также соответствующей профессиональной квалификацией.
Приказы начальника ВРС свидетельствуют о частых назначениях и увольнении личного состава. Например, только в Мурманском пункте сменилось 7 начальников. Им поочередно руководили коллежский асессор В.А. Эллен, штабс-капитан А. Петров, флагманский обер-аудитор В.К. Бондарев, мичман Г.В. Майумский, зауряд-военный чиновник Н.П. Черногоров, капитан Дымский, поручик В.А. Крылов{514}.
Вот как характеризовал моральный облик и «профессиональные качества» чинов военно-регистрационной службы правительственный комиссар (начальник) Архангельской губернии, управляющий отделом внутренних дел Северного правительства В.И. Игнатьев: «Офицерство сильно пьянствовало в тылу. Особенно безобразничали офицеры так называемых контрольных пунктов — отделений на местах контрразведки, пьянствовали, арестовывали крестьян, избивали, истязали, издевались над арестованными социалистами (был среди них такой башибузук шт.-к. — Орлов, к сожалению, другие фамилии я забыл). Несмотря на протесты мои и местных властей, этих господ не убирали: Орлова по моему настоянию опубликованным приказом уволили из Холмогор, но при проезде через город я узнал, что он все-таки по-прежнему безобразничает»{515}.
От злоупотреблявших алкоголем сотрудников руководство военно-регистрационного отделения старалось избавляться и строго их наказывало. Например, когда М.К. Рындину стало известно, что прикомандированный к ВРО старший писарь 1-го Архангелогородского полка А. Мартынчик, находясь в нетрезвом состоянии, рассказывал о деятельности контрразведки и называл имена агентов, его предали суду за разглашение служебной тайны. Согласно ст. 264 Воинского устава о наказаниях, умышленное разглашение каралось смертной казнью, неумышленное—заключением в тюрьму до 3 месяцев{516}.
Вероятно, руководству ВРО со временем приходилось избавляться и от других чинов, которые по морально-деловым и профессиональным качествам оказались малопригодными для работы в контрразведке.
Таким образом, необходимость замещения неквалифицированных или ненадежных сотрудников повлекла за собой текучку кадров в подразделениях органов контрразведки.
Второй причиной текучки кадров являлось отсутствие должного финансирования. Некоторые сотрудники покидали службу по собственному желанию и устраивались на работу в другие учреждения или в Союзный военный контроль (СВК). По данным историка А.А. Иванова, в 1919 году средний заработок работника СВК на 13% превышал заработок подчиненных М.К. Рындина. Например, в январе 1919 года в Мурманском отделении союзной контрразведки работало 22 сотрудника, а в местном военно-контрольном пункте — всего 10. Несмотря на рост цен, оклады сотрудникам ВРС не повышались до лета 1919 года. При прожиточном минимуме в 506 руб. оклад начальника пункта составлял 1000 руб. в месяц, делопроизводителя — 600, старшего агента — 500, младшего агента — 300{517}.
Особенностью комплектования кадров в ВРО и ВРС являлось привлечение на службу родственников: делопроизводителя Н.Н. Боржимовского и его сестры Е.Н. Боржимовской, прапорщика Туника и его жены М. Мироновой, братьев С. и Б. Ренненкампфов, отца и сына Потехиных и др. Причины сложившейся ситуации историк А.А. Иванов видит в следующем: «Во-первых, таким образом было легче избежать непроизвольного разглашения членами семьи секретной информации, о чем каждый сотрудник контрразведки давал расписку о неразглашении. Во-вторых, семейные и дружеские узы являлись одним из мотивирующих факторов службы в контршпионских структурах, не пользовавшихся популярностью и не отличавшихся высоким заработком. К примеру, по словам агента А.Н. Зобова, причиной его службы в военно-регистрационных органах было желание работать вместе с братьями его друга»{518}.
Можно сделать предположение, что для Белого Севера, так же как и для Юга, существовали общие проблемы, которые заключались в отсутствии системы подбора кадров спецслужб, политической нестабильности, низком денежном содержании личного состава, насильственной мобилизации населения в белую армию и т.д.
После разгрома белых армий разведчики и контрразведчики в большинстве своем предпочли эмигрировать из России по двум основным причинам. Они негативно относились к советскому строю и решили продолжить борьбу с ним из-за рубежа. Кроме того, их вовсе не прельщала перспектива сурового наказания со стороны советской власти, которая разыскивала бывших сотрудников белогвардейских спецслужб после Гражданской войны с целью привлечения их к уголовной ответственности. Косвенным подтверждением тому, в частности, является изданная в 1930 году ОГПУ в оперативно-розыскных целях брошюра «Список контрразведчиков, милиции, официальных чинов министерства внутренних дел белых правительств».
По-разному сложились судьбы бывших сотрудников белогвардейских спецслужб в эмиграции.
Часть из них включились в активную борьбу с Советской Россией. Их профессиональный опыт был востребован сформированными спецслужбами организаций военной эмиграции.
Убывший еще летом 1920 года в вояж по Европе действительный статский советник В.Г. Орлов возглавил антибольшевистскую организацию «Белый интернационал», создал обширную агентурную сеть для сбора информации о Советской России. Был связан с английской, германской, польской и французской разведками. По некоторым сведениям, в 1940 году В.Г. Орлова арестовало в Брюсселе гестапо и доставило в Берлин, где его и ликвидировали.
Начальник особого отдела Е.К. Климович в эмиграции руководил особым отделением штаба главнокомандующего Русской армией. Чем он там занимался, возглавлял ли контрразведку РОВС после его создания, автору установить не удалось. Эмигрантский период жизни генерала до сих пор является «белым пятном» в его биографии. Известно, что проживал Е.К. Климович в Белграде, умер 8 июня 1930 года в Панчево.


Генерал-майор К.И. Глобачев после войны возглавлял паспортный пропускной пункт в Константинополе. В 1923 году вместе с семьей уехал в Нью-Йорк. В 1930 году по приглашению генерала А.М. Драгомирова приехал в Париж и возглавил контрразведку РОВС. Через пять лет службу из-за финансовых трудностей упразднили, и К.И. Глобачев возвратился в США, где работал коммерческим художником. Скончался 1 декабря 1941 года.
Полковник А.И. Гаевский возглавлял находившееся в Константинополе подразделение разведки и контрразведки, осуществлял тесное взаимодействие с английской и французской спецслужбами. При его активном участии создавалась информационно-агентурная сеть в Европе, велась активная заброска агентуры в Советскую Россию.
Полковник П.Г. Архангельский в эмиграции возглавил политическую разведку, входил в состав ближайшего окружения генерала П.Н. Врангеля, затем являлся редактором военного отдела журнала «Часовой», секретарем 1-го отдела РОВС и секретарем Общества офицеров Генерального штаба. Умер в Париже 23 июля 1936 года.
После расформирования Северо-Западной армии группа офицеров-разведчиков во главе с генералом А.В. Владимировым пошла на сотрудничество с эстонским Генеральным штабом. Организация, созданная бывшим начальником контрразведки армии Г.Г. Кромелем, собирала информацию о Красной армии, вербовала советских граждан в районе Гдова{519}.
Признанный крупным специалистом в области теоретических разработок по организации агентурной разведки, П.Ф. Рябиков в заключительный — пражский — период своей жизни продолжал вызывать живой интерес у заграничных спецслужб. В Чехословакии П.Ф. Рябиков направил свои главные усилия на строительство службы военной разведки Первой Чехословацкой республики. Следует подчеркнуть, что в основе его практических разработок лежала не Россия, а страны Центральной и Восточной Европы, граничившие с Чехословакией. Более подробно об этом до сих пор не известном факте его биографии говорится в секретном документе Имперского полицайпрезидиума Германии «Относительно чехословацкой разведки», датированном S июня 1928 года, который приводится нами ниже в качестве приложения к данной публикации. В нем сообщается, что чехословацкую разведку помог организовать бывший профессор Академии Генерального штаба русской армии, генерал-майор П.Ф. Рябиков совместно с французской военной миссией{520}.
К сожалению, мы не располагаем достоверными данными о том, пыталась ли установить с ним контакт советская разведка (например, пражская резидентура, возглавляемая сначала П. Журавлевым, а затем И. Рейссом-Порецким). Однако можно почти не сомневаться в том, что через 6-й отдел РОВС, членом которого П.Ф. Рябиков состоял, он неоднократно общался с активным агентом ИНО ОПТУ Н.С. Ирмановым-Лозинским, внедренным в руководство этого разведывательно-диверсионного органа РОВС. Сведениями о том, что находясь в эмиграции, генерал боролся с Советской Россией, автор не располагает. П.Ф. Рябиков скоропостижно скончался 27 августа 1932 года в результате болезни. Он был с приличествующими почестями похоронен в Праге на Ольшанском кладбище.
Однако далеко не все крупные руководители белогвардейских разведывательных и контрразведывательных органов сотрудничали в эмиграции с иностранными спецслужбами. Анализ различных источников показывает, что сотрудниками белоэмигрантских спецслужб в большинстве своем становились офицеры, не имевшие в годы Гражданской войны отношения к разведке и контрразведке Белого движения{521}.
Опытный контрразведчик генерал-майор Н.П. Злобин работал истопником, конторщиком в околотке, раздатчиком на складах КВЖД, служил в низших чинах железнодорожной полиции года Харбина. Умер 28 августа 1945 года в Харбине.
Генерал Ю.Н. Плющевский-Плющик трудился рабочим на заводе в Париже. Умер 9 февраля 1926 года от разрыва сердца, похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Полковник С.Н. Ряснянский в Галлиполи командовал 4-м кавалерийским полком, в Югославии служил в Пограничной страже, затем преподавал военные науки в Николаевском кавалерийском училище. Во время Второй мировой войны служил начальником штаба в 1-й Русской Национальной армии. После Второй мировой войны переехал в Бельгию. Был помощником главы РОВС. В 1954 году переехал в США, где стал начальником отдела РОВС. Скончался 26 октября 1976 года в Нью-Йорке.
Полковник Т.А. Аметистов жил во Франции, многие годы состоял секретарем Епархиального управления при митрополите.
Генерал-майор В.В. Крейтер после Гражданской войны служил в Пограничной страже Королевства Сербии, Хорватии и Словении. В годы Второй мировой войны принял участие в формировании русских добровольческих частей против СССР. Весной 1945 года, незадолго до окончания войны, назначен начальником штаба 2-го армейского корпуса РОА (Русская освободительная армия) в Зальцбурге (Австрия). Скончался 23 июня 1950 года.
Проанализировав имеющиеся в опубликованных источниках биографии чинов белогвардейских спецслужб, автор разделяет точку историка В.И. Голдина, который не рекомендует «идеализировать ситуацию с привлечением опытных офицеров спецслужб к активной деятельности и борьбе против советской власти в эмиграции. Имевшая место еще в годы Гражданской войны в России недооценка белогвардейским командованием профессиональных разведчиков и контрразведчиков старой армии, офицеров жандармерии и охранки продолжала сохраняться и в период пребывания на чужбине. Так или иначе, ряд бывших царских и белогвардейских спецслужб активно участвовал в новой стадии борьбы с советским режимом, находясь в эмиграции, некоторые начали сотрудничать с иностранными спецслужбами, а многие просто рассеялись по странам мира и вынужденно осваивали другие виды занятий»{522}.
Судьбы сотрудников белогвардейских спецслужб свидетельствуют о том, что смена эпох, сопровождающаяся ломкой прежнего государственного аппарата и построением другого, приводит к потере многих квалифицированных кадров. На кадровую политику белогвардейских спецслужб оказали также влияние следующие факторы: политический, экономический и личностный.
Политический. На подбор кадров оказали влияние отсутствие объединявшей и понятной всем идеологии, деформация морально-нравственных ориентиров офицерского корпуса в ходе Гражданской войны. Как часто случалось в истории нашего государства, к любому благородному делу примыкали лица с низкими морально-деловыми качествами. Белое движение не являлось исключением. Поэтому наряду с борцами за идею в одном строю стояли и те военнослужащие, которые стремились реализовать свои корыстные цели.
Экономический. Испытывавшие недостаток финансовых средств на содержание армий лидеры Белого движения были вынуждены экономить на денежном содержании личного состава, задерживать жалованье офицерам и нижним чинам на несколько месяцев. Нищенские оклады провоцировали отток идейных, высоконравственных сотрудников или же способствовали возникновению коррупции среди беспринципных чинов.
Личностный. Генерал А.И. Деникин, проявлявший политическое недоверие к офицерам спецслужб царского режима, не допускал их, за редким исключением, к службе в органах контрразведки. В итоге возглавляемые офицерами Генерального штаба контрразведывательные подразделения на Юге России работали с меньшей эффективностью, чем контрразведывательные органы адмирала А.В. Колчака и генерала П.Н. Врангеля, где служили прежние жандармы и контрразведчики.
При комплектовании разведывательных и контрразведывательных подразделений белогвардейцы руководствовались классовым подходом. Впрочем, аналогичным образом комплектовались разведывательные структуры РККА и органы ВЧК, что говорит об общих кадровых проблемах, характерных для становления государственности в годы Гражданской войны.

Авторизация

Реклама