Воспитание детей. Сказки Александра Сергеевича Пушкина

Пушкин Александр Сергеевич – великий русский поэт, писатель, драматург. Автор всеми любимых сказок...
Здесь Вы сможете прочитать четыре сказки поэта

Песнь о вещем Олеге
Сказка о золотом петушке
Сказка о попе и работнике его Балде
Сказка о рыбаке и рыбке





Песнь о вещем Олеге

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хозарам:

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам;С дружиной своей, в цареградской броне,

Князь по полю едет на верном коне.

Из тёмного леса навстречу ему

Идёт вдохновенный кудесник,

Покорный Перуну старик одному,

Заветов грядущего вестник,

В мольбах и гаданьях проведший весь век.

И к мудрому старцу подъехал Олег.

«Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?

И скоро ль, на радость соседей-врагов,

Могильной засыплюсь землёю?

Открой мне всю правду, не бойся меня:

В награду любого возьмёшь ты коня».

«Волхвы не боятся могучих владык,

А княжеский дар им не нужен;

Правдив и свободен их вещий язык

И с волей небесною дружен.

Грядущие годы таятся во мгле;

Но вижу твой жребий на светлом челе.

Запомни же ныне ты слово моё:

Воителю слава – отрада;

Победой прославлено имя твоё;

Твой щит на вратах Цареграда:

И волны и суша покорны тебе;

Завидует недруг столь дивной судьбе.


И синего моря обманчивый вал

В часы роковой непогоды,

И пращ, и стрела, и лукавый кинжал

Щадят победителя годы…

Под грозной бронёй ты не ведаешь ран;

Незримый хранитель могущему дан.

Твой конь не боится опасных трудов;

Он, чуя господскую волю,

То смирный стоит под стрелами врагов,

То мчится по бранному полю.

И холод и сеча ему ничего…

Но примешь ты смерть от коня своего».

Олег усмехнулся – однако чело

И взор омрачилися думой.

В молчанье, рукой опершись на седло,

С коня он слезает, угрюмый;

И верного друга прощальной рукой

И гладит и треплет по шее крутой.

«Прощай, мой товарищ, мой верный слуга,

Расстаться настало нам время;

Теперь отдыхай! уж не ступит нога

В твоё позлащенное стремя.

Прощай, утешайся – да помни меня.

Вы, отроки-други, возьмите коня!

Покройте попоной, мохнатым ковром;

В мой луг под уздцы отведите;

Купайте; кормите отборным зерном;

Водой ключевою поите».

И отроки тотчас с конём отошли,

А князю другого коня подвели.

Пирует с дружиною вещий Олег

При звоне весёлом стакана.

И кудри их белы, как утренний снег

Над славной главою кургана…

Они поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

«А где мой товарищ? – промолвил Олег. –

Скажите, где конь мой ретивый?

Здоров ли? Всё так же ль легок его бег?

Всё тот же ль он бурный, игривый?»

И внемлет ответу: на холме крутом

Давно уж почил непробудным он сном.

Могучий Олег головою поник

И думает: «Что же гаданье?

Кудесник, ты лживый, безумный старик!

Презреть бы твоё предсказанье!

Мой конь и доныне носил бы меня».

И хочет увидеть он кости коня.

Вот едет могучий Олег со двора,

С ним Игорь и старые гости,

И видят – на холме, у брега Днепра,

Лежат благородные кости;

Их моют дожди, засыпает их пыль,

И ветер волнует над ними ковыль.

Князь тихо на череп коня наступил

И молвил: «Спи, друг одинокий!

Твой старый хозяин тебя пережил:

На тризне, уже недалёкой,

Не ты под секирой ковыль обагришь

И жаркою кровью мой прах напоишь!

Так вот где таилась погибель моя!

Мне смертию кость угрожала!»

Из мёртвой главы гробовая змея

Шипя между тем выползала;

Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,

И вскрикнул внезапно ужаленный князь.

Ковши круговые, запенясь, шипят

На тризне плачевной Олега;

Князь Игорь и Ольга на холме сидят;

Дружина пирует у брега;

Бойцы поминают минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.





Сказка о золотом петушке

Негде, в тридевятом царстве,

В тридесятом государстве,

Жил-был славный царь Дадон.

С молоду был грозен он

И соседям то и дело

Наносил обиды смело;

Но под старость захотел

Отдохнуть от ратных дел

И покой себе устроить.

Тут соседи беспокоить

Стали старого царя,

Страшный вред ему творя.

Чтоб концы своих владений

Охранять от нападений,

Должен был он содержать

Многочисленную рать.

Воеводы не дремали,

Но никак не успевали:

Ждут, бывало, с юга, глядь, —

Ан с востока лезет рать.

Справят здесь, — лихие гости

Идут от моря. Со злости

Инда плакал царь Дадон,

Инда забывал и сон.

Что и жизнь в такой тревоге!

Вот он с просьбой о помоге

Обратился к мудрецу,

Звездочету и скопцу.

Шлет за ним гонца с поклоном.

 

Вот мудрец перед Дадоном

Стал и вынул из мешка

Золотого петушка.

«Посади ты эту птицу, —

Молвил он царю, — на спицу;

Петушок мой золотой

Будет верный сторож твой:

Коль кругом всё будет мирно,

Так сидеть он будет смирно;

Но лишь чуть со стороны

Ожидать тебе войны,

Иль набега силы бранной,

Иль другой беды незваной,

Вмиг тогда мой петушок

Приподымет гребешок,

Закричит и встрепенется

И в то место обернется».

Царь скопца благодарит,

Горы золота сулит.

«За такое одолженье, —

Говорит он в восхищенье, —

Волю первую твою

Я исполню, как мою».

 

Петушок с высокой спицы

Стал стеречь его границы.

Чуть опасность где видна,

Верный сторож как со сна

Шевельнется, встрепенется,

К той сторонке обернется

И кричит: «Кири-ку-ку.

Царствуй, лежа на боку!»

И соседи присмирели,

Воевать уже не смели:

Таковой им царь Дадон

Дал отпор со всех сторон!

 

Год, другой проходит мирно;

Петушок сидит всё смирно.

Вот однажды царь Дадон

Страшным шумом пробужден:

«Царь ты наш! отец народа! —

Возглашает воевода, —

Государь! проснись! беда!»

— Что такое, господа? —

Говорит Дадон, зевая: —

А?.. Кто там?.. беда какая? —

Воевода говорит:

«Петушок опять кричит;

Страх и шум во всей столице».

Царь к окошку, — ан на спице,

Видит, бьется петушок,

Обратившись на восток.

Медлить нечего: «Скорее!

Люди, на конь! Эй, живее!»

Царь к востоку войско шлет,

Старший сын его ведет.

Петушок угомонился,

Шум утих, и царь забылся.

 

Вот проходит восемь дней,

А от войска нет вестей;

Было ль, не было ль сраженья, —

Нет Дадону донесенья.

Петушок кричит опять.

Кличет царь другую рать;

Сына он теперь меньшого

Шлет на выручку большого;

Петушок опять утих.

Снова вести нет от них!

Снова восемь дней проходят;

Люди в страхе дни проводят;

Петушок кричит опять,

Царь скликает третью рать

И ведет ее к востоку, —

Сам не зная, быть ли проку.

 

Войска идут день и ночь;

Им становится невмочь.

Ни побоища, ни стана,

Ни надгробного кургана

Не встречает царь Дадон.

«Что за чудо?» — мыслит он.

Вот осьмой уж день проходит,

Войско в горы царь приводит

И промеж высоких гор

Видит шелковый шатёр.

Всё в безмолвии чудесном

Вкруг шатра; в ущелье тесном

Рать побитая лежит.

Царь Дадон к шатру спешит...

Что за страшная картина!

Перед ним его два сына

Без шеломов и без лат

Оба мертвые лежат,

Меч вонзивши друг во друга.

Бродят кони их средь луга,

По притоптанной траве,

По кровавой мураве...

Царь завыл: «Ох дети, дети!

Горе мне! попались в сети

Оба наши сокола!

Горе! смерть моя пришла».

Все завыли за Дадоном,

Застонала тяжким стоном

Глубь долин, и сердце гор

Потряслося. Вдруг шатёр

Распахнулся... и девица,

Шамаханская царица,

Вся сияя как заря,

Тихо встретила царя.

Как пред солнцем птица ночи,

Царь умолк, ей глядя в очи,

И забыл он перед ней

Смерть обоих сыновей.

И она перед Дадоном

Улыбнулась — и с поклоном

Его за руку взяла

И в шатер свой увела.

Там за стол его сажала,

Всяким яством угощала;

Уложила отдыхать

На парчовую кровать.

И потом, неделю ровно,

Покорясь ей безусловно,

Околдован, восхищён,

Пировал у ней Дадон

 

Наконец и в путь обратный

Со своею силой ратной

И с девицей молодой

Царь отправился домой.

Перед ним молва бежала,

Быль и небыль разглашала.

Под столицей, близ ворот,

С шумом встретил их народ, —

Все бегут за колесницей,

За Дадоном и царицей;

Всех приветствует Дадон...

Вдруг в толпе увидел он,

В сарачинской шапке белой,

Весь как лебедь поседелый,

Старый друг его, скопец.

«А, здорово, мой отец, —

Молвил царь ему, — что скажешь?

Подь поближе! Что прикажешь?»

— Царь! — ответствует мудрец, —

Разочтемся наконец.

Помнишь? за мою услугу

Обещался мне, как другу,

Волю первую мою

Ты исполнить, как свою.

Подари ж ты мне девицу,

Шамаханскую царицу. —

Крайне царь был изумлён.

«Что ты? — старцу молвил он, —

Или бес в тебя ввернулся,

Или ты с ума рехнулся?

Что ты в голову забрал?

Я, конечно, обещал,

Но всему же есть граница.

И зачем тебе девица?

Полно, знаешь ли кто я?

Попроси ты от меня

Хоть казну, хоть чин боярской,

Хоть коня с конюшни царской,

Хоть пол-царства моего».

— Не хочу я ничего!

Подари ты мне девицу,

Шамаханскую царицу, —

Говорит мудрец в ответ.

Плюнул царь: «Так лих же: нет!

Ничего ты не получишь.

Сам себя ты, грешник, мучишь;

Убирайся, цел пока;

Оттащите старика!»

Старичок хотел заспорить,

Но с иным накладно вздорить;

Царь хватил его жезлом

По лбу; тот упал ничком,

Да и дух вон. — Вся столица

Содрогнулась, а девица —

Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!

Не боится, знать, греха.

Царь, хоть был встревожен сильно,

Усмехнулся ей умильно.

Вот — въезжает в город он...

Вдруг раздался легкой звон,

И в глазах у всей столицы

Петушок спорхнул со спицы,

К колеснице полетел

И царю на темя сел,

Встрепенулся, клюнул в темя

И взвился... и в то же время

С колесницы пал Дадон —

Охнул раз, — и умер он.

А царица вдруг пропала,

Будто вовсе не бывало.

Сказка ложь, да в ней намек!

Добрым молодцам урок.

Сказка  о попе и работнике его Балде

Жил-был поп,

Толоконный лоб.

Пошел поп по базару

Посмотреть кой-какого товару.

Навстречу ему Балда

Идет, сам не зная куда.

«Что, батька, так рано поднялся?

Чего ты взыскался?»

Поп ему в ответ: «Нужен мне работник:

Повар, конюх и плотник.

А где найти мне такого

Служителя не слишком дорогого?»

Балда говорит: «Буду служить тебе славно,

Усердно и очень исправно,

В год за три щелка тебе по лбу,

Есть же мне давай вареную полбу».

Призадумался поп,

Стал себе почесывать лоб.

Щелк щелку ведь розь.

Да понадеялся он на русский авось.

Поп говорит Балде: «Ладно.

Не будет нам обоим накладно.

Поживи-ка на моем подворье,

Окажи свое усердие и проворье».

Живет Балда в поповом доме,

Спит себе на соломе,

Ест за четверых,

Работает за семерых;

До светла всё у него пляшет,

Лошадь запряжет, полосу вспашет,

Печь затопит, всё заготовит, закупит,

Яичко испечет да сам и облупит.

Попадья Балдой не нахвалится,

Поповна о Балде лишь и печалится,

Попенок зовет его тятей;

Кашу заварит, нянчится с дитятей.

Только поп один Балду не любит,

Никогда его не приголубит,

О расплате думает частенько;

Время идет, и срок уж близенько.

Поп ни ест, ни пьет, ночи не спит:

Лоб у него заране трещит.

Вот он попадье признается:

«Так и так: что делать остается?»

Ум у бабы догадлив,

На всякие хитрости повадлив.

Попадья говорит: «Знаю средство,

Как удалить от нас такое бедство:

Закажи Балде службу, чтоб стало ему невмочь;

А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь.

Тем ты и лоб от расправы избавишь

И Балду-то без расплаты отправишь».

Стало на сердце попа веселее,

Начал он глядеть на Балду посмелее.

Вот он кричит: «Поди-ка сюда,

Верный мой работник Балда.

Слушай: платить обязались черти

Мне оброк по самой моей смерти;

Лучшего б не надобно дохода,

Да есть на них недоимки за три года.

Как наешься ты своей полбы,

Собери-ка с чертей оброк мне полный».

Балда, с попом понапрасну не споря,

Пошел, сел у берега моря;

Там он стал веревку крутить

Да конец ее в море мочить.

Вот из моря вылез старый Бес:

«Зачем ты, Балда, к нам залез?»

— Да вот веревкой хочу море морщить,

Да вас, проклятое племя, корчить. —

Беса старого взяла тут унылость.

«Скажи, за что такая немилость?»

— Как за что? Вы не плотите оброка,

Не помните положеного срока;

Вот ужо будет вам потеха,

Вам, собакам, великая помеха. —

«Балдушка, погоди ты морщить море,

Оброк сполна ты получишь вскоре.

Погоди, вышлю к тебе внука».

Балда мыслит: «Этого провести не штука!»

Вынырнул подосланный бесенок,

Замяукал он, как голодный котенок:

«Здравствуй, Балда мужичок;

Какой тебе надобен оброк?

Об оброке век мы не слыхали,

Не было чертям такой печали.

Ну, так и быть — возьми, да с уговору,

С общего нашего приговору —

Чтобы впредь не было никому горя:

Кто скорее из нас обежит около моря,

Тот и бери себе полный оброк,

Между тем там приготовят мешок».

Засмеялся Балда лукаво:

«Что ты это выдумал, право?

Где тебе тягаться со мною,

Со мною, с самим Балдою?

Экого послали супостата!

Подожди-ка моего меньшого брата».

Пошел Балда в ближний лесок,

Поймал двух зайков, да в мешок.

К морю опять он приходит,

У моря бесенка находит.

Держит Балда за уши одного зайку:

«Попляши-тка ты под нашу балалайку:

Ты, бесенок, еще молоденек,

Со мною тягаться слабенек;

Это было б лишь времени трата.

Обгони-ка сперва моего брата.

Раз, два, три! догоняй-ка».

Пустились бесенок и зайка:

Бесенок по берегу морскому,

А зайка в лесок до дому.

Вот, море кругом обежавши,

Высунув язык, мордку поднявши,

Прибежал бесенок, задыхаясь,

Весь мокрешенек, лапкой утираясь,

Мысля: дело с Балдою сладит.

Глядь — а Балда братца гладит,

Приговаривая: «Братец мой любимый,

Устал, бедняжка! отдохни, родимый».

Бесенок оторопел,

Хвостик поджал, совсем присмирел.

На братца поглядывает боком.

«Погоди, — говорит, — схожу за оброком».

Пошел к деду, говорит: «Беда!

Обогнал меня меньшой Балда!»

Старый Бес стал тут думать думу.

А Балда наделал такого шуму,

Что всё море смутилось

И волнами так и расходилось.

Вылез бесенок: «Полно, мужичок,

Вышлем тебе весь оброк —

Только слушай. Видишь ты палку эту?

Выбери себе любимую мету.

Кто далее палку бросит,

Тот пускай и оброк уносит.

Что ж? боишься вывихнуть ручки?

Чего ты ждешь?» — Да жду вон этой тучки;

Зашвырну туда твою палку,

Да и начну с вами, чертями, свалку».

Испугался бесенок да к деду,

Рассказывать про Балдову победу,

А Балда над морем опять шумит

Да чертям веревкой грозит.

Вылез опять бесенок: «Что ты хлопочешь?

Будет тебе оброк, коли захочешь...»

— Нет, говорит Балда, —

Теперь моя череда,

Условия сам назначу,

Задам тебе, враженок, задачу.

Посмотрим, какова у тебя сила.

Видишь, там сивая кобыла?

Кобылу подыми-тка ты,

Да неси ее полверсты;

Снесешь кобылу, оброк уж твой;

Не снесешь кобылы, ан будет он мой. —

Бедненькой бес

Под кобылу подлез,

Понатужился,

Понапружился,

Приподнял кобылу, два шага шагнул,

На третьем упал, ножки протянул.

А Балда ему: «Глупый ты бес,

Куда ж ты за нами полез?

И руками-то снести не смог,

А я, смотри, снесу промеж ног».

Сел Балда на кобылку верхом,

Да версту проскакал, так что пыль столбом.

Испугался бесенок и к деду

Пошел рассказывать про такую победу.

Делать нечего — черти собрали оброк

Да на Балду взвалили мешок.

Идет Балда, покрякивает,

А поп, завидя Балду, вскакивает,

За попадью прячется,

Со страху корячится.

Балда его тут отыскал,

Отдал оброк, платы требовать стал.

Бедный поп

Подставил лоб:

С первого щелка

Прыгнул поп до потолка;

Со второго щелка

Лишился поп языка;

А с третьего щелка

Вышибло ум у старика.

А Балда приговаривал с укоризной:

«Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной»

Сказка о рыбаке и рыбке

Жил старик со своею старухой

У самого синего моря;

Они жили в ветхой землянке

Ровно тридцать лет и три года.

Старик ловил неводом рыбу,

Старуха пряла свою пряжу.

Раз он в море закинул невод, —

Пришел невод с одною тиной.

Он в другой раз закинул невод,

Пришел невод с травой морскою.

В третий раз закинул он невод, —

Пришел невод с одною рыбкой,

С непростою рыбкой, — золотою.

Как взмолится золотая рыбка!

Голосом молвит человечьим:

«Отпусти ты, старче, меня в море,

Дорогой за себя дам откуп:

Откуплюсь чем только пожелаешь.»

Удивился старик, испугался:

Он рыбачил тридцать лет и три года

И не слыхивал, чтоб рыба говорила.

Отпустил он рыбку золотую

И сказал ей ласковое слово:

«Бог с тобою, золотая рыбка!

Твоего мне откупа не надо;

Ступай себе в синее море,

Гуляй там себе на просторе».

 

Воротился старик ко старухе,

Рассказал ей великое чудо.

«Я сегодня поймал было рыбку,

Золотую рыбку, не простую;

По-нашему говорила рыбка,

Домой в море синее просилась,

Дорогою ценою откупалась:

Откупалась чем только пожелаю.

Не посмел я взять с нее выкуп;

Так пустил ее в синее море».

Старика старуха забранила:

«Дурачина ты, простофиля!

Не умел ты взять выкупа с рыбки!

Хоть бы взял ты с нее корыто,

Наше-то совсем раскололось».

 

Вот пошел он к синему морю;

Видит, — море слегка разыгралось.

Стал он кликать золотую рыбку,

Приплыла к нему рыбка и спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Ей с поклоном старик отвечает:

«Смилуйся, государыня рыбка,

Разбранила меня моя старуха,

Не дает старику мне покою:

Надобно ей новое корыто;

Наше-то совсем раскололось».

Отвечает золотая рыбка:

«Не печалься, ступай себе с богом,

Будет вам новое корыто».

Воротился старик ко старухе,

У старухи новое корыто.

Еще пуще старуха бранится:

«Дурачина ты, простофиля!

Выпросил, дурачина, корыто!

В корыте много ль корысти?

Воротись, дурачина, ты к рыбке;

Поклонись ей, выпроси уж избу».

 

Вот пошел он к синему морю,

(Помутилося синее море.)

Стал он кликать золотую рыбку,

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Ей старик с поклоном отвечает:

«Смилуйся, государыня рыбка!

Еще пуще старуха бранится,

Не дает старику мне покою:

Избу просит сварливая баба».

Отвечает золотая рыбка:

«Не печалься, ступай себе с богом,

Так и быть: изба вам уж будет».

Пошел он ко своей землянке,

А землянки нет уж и следа;

Перед ним изба со светелкой,

С кирпичною, беленою трубою,

С дубовыми, тесовыми вороты.

Старуха сидит под окошком,

На чем свет стоит мужа ругает.

«Дурачина ты, прямой простофиля!

Выпросил, простофиля, избу!

Воротись, поклонися рыбке:

Не хочу быть черной крестьянкой,

Хочу быть столбовою дворянкой».

 

Пошел старик к синему морю;

(Не спокойно синее море.)

Стал он кликать золотую рыбку.

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Ей с поклоном старик отвечает:

«Смилуйся, государыня рыбка!

Пуще прежнего старуха вздурилась,

Не дает старику мне покою:

Уж не хочет быть она крестьянкой,

Хочет быть столбовою дворянкой».

Отвечает золотая рыбка:

«Не печалься, ступай себе с богом».

 

Воротился старик ко старухе.

Что ж он видит? Высокий терем.

На крыльце стоит его старуха

В дорогой собольей душегрейке,

Парчовая на маковке кичка,

Жемчуги огрузили шею,

На руках золотые перстни,

На ногах красные сапожки.

Перед нею усердные слуги;

Она бьет их, за чупрун таскает.

Говорит старик своей старухе:

«Здравствуй, барыня сударыня дворянка!

Чай, теперь твоя душенька довольна».

На него прикрикнула старуха,

На конюшне служить его послала.

 

Вот неделя, другая проходит,

Еще пуще старуха вздурилась:

Опять к рыбке старика посылает.

«Воротись, поклонися рыбке:

Не хочу быть столбовою дворянкой,

А хочу быть вольною царицей».

Испугался старик, взмолился:

«Что ты, баба, белены объелась?

Ни ступить, ни молвить не умеешь,

Насмешишь ты целое царство».

Осердилася пуще старуха,

По щеке ударила мужа.

«Как ты смеешь, мужик, спорить со мною,

Со мною, дворянкой столбовою? —

Ступай к морю, говорят тебе честью,

Не пойдешь, поведут поневоле».

 

Старичок отправился к морю,

(Почернело синее море.)

Стал он кликать золотую рыбку.

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Ей с поклоном старик отвечает:

«Смилуйся, государыня рыбка!

Опять моя старуха бунтует:

Уж не хочет быть она дворянкой,

Хочет быть вольною царицей».

Отвечает золотая рыбка:

«Не печалься, ступай себе с богом!

Добро! будет старуха царицей!»

 

Старичок к старухе воротился.

Что ж? пред ним царские палаты.

В палатах видит свою старуху,

За столом сидит она царицей,

Служат ей бояре да дворяне,

Наливают ей заморские вины;

Заедает она пряником печатным;

Вкруг ее стоит грозная стража,

На плечах топорики держат.

Как увидел старик, — испугался!

В ноги он старухе поклонился,

Молвил: «Здравствуй, грозная царица!

Ну, теперь твоя душенька довольна».

На него старуха не взглянула,

Лишь с очей прогнать его велела.

Подбежали бояре и дворяне,

Старика взашеи затолкали.

А в дверях-то стража подбежала,

Топорами чуть не изрубила.

А народ-то над ним насмеялся:

«Поделом тебе, старый невежа!

Впредь тебе, невежа, наука:

Не садися не в свои сани!»

 

Вот неделя, другая проходит,

Еще пуще старуха вздурилась:

Царедворцев за мужем посылает,

Отыскали старика, привели к ней.

Говорит старику старуха:

«Воротись, поклонися рыбке.

Не хочу быть вольною царицей,

Хочу быть владычицей морскою,

Чтобы жить мне в Окияне-море,

Чтоб служила мне рыбка золотая

И была б у меня на посылках».

 

Старик не осмелился перечить,

Не дерзнул поперек слова молвить.

Вот идет он к синему морю,

Видит, на море черная буря:

Так и вздулись сердитые волны,

Так и ходят, так воем и воют.

Стал он кликать золотую рыбку.

Приплыла к нему рыбка, спросила:

«Чего тебе надобно, старче?»

Ей старик с поклоном отвечает:

«Смилуйся, государыня рыбка!

Что мне делать с проклятою бабой?

Уж не хочет быть она царицей,

Хочет быть владычицей морскою;

Чтобы жить ей в Окияне-море,

Чтобы ты сама ей служила

И была бы у ней на посылках».

Ничего не сказала рыбка,

Лишь хвостом по воде плеснула

И ушла в глубокое море.

Долго у моря ждал он ответа,

Не дождался, к старухе воротился —

Глядь: опять перед ним землянка;

На пороге сидит его старуха,

А пред нею разбитое корыто.