История секретных служб - ГЛАВА 20.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. "Безумная Бет" и другие дамы
Самым ценным из шпионов, боровшихся против южан, была уроженка Юга, мисс Элизабет Ван-Лью из Ричмонда. Лишь немногие герои всемирной истории секретной службы могут соперничать с этой бесстрашной женщиной. Она единственная американка, действовавшая во время войны в тылу противника.
Элизабет Ван-Лью, горячо ненавидя рабовладение, не гнушалась никакими средствами, если они были необходимы для успеха её дела: она выдавала друзей, следила за соседями и интриговала против вооруженных сил родного штата. Она не только ежечасно рисковала своей жизнью, но и подвергала опасности жизнь матери и брата, растрачивала состояние семьи и вела свою линию с неукротимым рвением, не раз рискуя стать жертвой самосуда разъяренной толпы.
Элизабет Ван-Лью жила в окружении знати, и все жители Ричмонда в той или иной мере её подозревали. Некоторые считали её ненормальной И она не протестовала против этого, всячески маскируя свою тайную работу, которую легче было осуществить под маской "безумной Бет". Ее спасало то, что уму заурядного вирджинца недоступна была самая мысль, что вирджинская аристократка в здравом уме могла выступать против дела южан.
Вирджинцы говорили, что она нелойяльна, что она желает победы Северу, что она выступает против отделения южных штатов. Они были уверены и в том, что она яростная аболиционистка, ибо она дала вольную своим рабам-неграм и никогда не скрывала своего отвращения к рабовладению. Ее подозревали ещё и в том, что она помогает беглым неграм и содействует побегам "янки" из лагерей военнопленных.
Словом, в период между 1860 и 1865 годами Элизабет Ван-Лью подозревали в чем угодно, только не в том, что она - самый отчаянный и опасный агент среди "изменников". Ни один офицер или контрразведчик Юга не заподозрил в Элизабет Ван-Лью умелой и изобретательной руководительницы целой шпионской сети.
Никто не подозревал истины; а истина заключалась в словах генерала Гранта, с которыми он обратился к ней от имени правительства и армии Севера: "Вы слали мне самые ценные сведения, какие только поступали из Ричмонда за время войны".
Так как Ричмонд был во время войны столицей южных штатов, эта похвала главнокомандующего войсками Севера сразу выдвигает Элизабет Ван-Лью в ряды виднейших шпионов их главного штаба.
Она тратила свои личные средства на дело, которое считала защитой чести своей отчизны. Каждый её шаг был импровизацией и осуществлялся не только в полном одиночестве, но и наперекор многочисленным препятствиям в столице, кишевшей врагами.
Убедительнейшим доказательством её бесспорного права числиться в ряду лучших солдат передового отряда мировой секретной службы является то, что она, несмотря на выдающуюся роль, сыгранную на войне, все детали которой тщательнейшим образом изучены, не только достигла своих целей, но и сумела остаться малоизвестной, скромной женщиной, остаться в тени.
Для опасной части своей деятельности - пересылки сведений - она создала пять секретных точек связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. Начальным пунктом цели служил старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов
Случались дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не появлялся, а доносились только слухи об арестованных и расстрелянных "проклятых шпионах-янки" Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами собственных слуг, но не прекращала доставки секретных сведений об обстановке в Ричмонде. О том, чтобы она лично пыталась пройти через фронт, данных нет.
Элизабет Ван-Лью родилась в Вирджинии в 1818 году, но образование получила в Филадельфии, где жила её мать. В столице Пенсильвании никогда не вели яростной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались там сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной и ярой аболиционисткой. Одним из проялений её новых убеждений явилось освобождение девяти невольников Ван-Лью. К тому же она разыскала и выкупила из неволи несколько негров, чтобы воссоединить их с родными, находившимися во владении семьи Ван-Лью.
Среди мелкопоместной знати Юга у нее, конечно, были единомышленники, и потому на неё совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью друзья и соседи смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягким порицанием. Надо иметь в виду, что в работе Ван-Лью играли выдающуюся роль дружеские связи её семьи. Главный судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся там непререкаемым авторитетом, был близким другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостийой вирджинского особняка Ван-Лью, где прнимали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, и многих американских аристократов.
Мать и дочь Ван-Лью были щедры, гостеприимны и обаятельны; им не ставили в укор их "прогрессивные" взгляды.
Элизабет минул 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо у Харперс-Ферри и взяли в плен Джона Брауна. Казнь старика толкнула её в лагерь "чудаков" и "фанатиков", поклявшихся уничтожить рабовладение. "С этого момента, записала она в своем дневнике, - наш народ находится в явном состоянии войны".
И она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям письмо за письмом и информируя их об обстановке, складывавшейся "там, на Юге". Она посылала эти письма почтой, и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на её письма, то разве что незаметный чиновник, с которым не считалось правительство Бьюкенена. Природное влечение Элизабет к секретной службе избавило её от разочарования, когда на первых порах её старания не встретили достойной оценки. Она продолжала свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала деятельность, развертываемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов. Энтузиаст своего дела, она была достаточно бесстрашна, чтобы выступать с речами, как ярая аболиционистка, на улицах Ричмонда.
Современники описывали Элизабет Ван-Лью как женщину хрупкого телосложения, невысокого роста, но представительную, очень живую и решительную. Даже вожди Конфедерации были покорены её кротостью и обаянием.
С презрением отвергнув возможность прикрыть свою секретную работу маской "лойяльной патриотки Юга", она отказалась шить рубашки для солдат Вирджинии. Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда "варвары-янки" приближались к городу, откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами. Но миссис Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для своих донесений, изобретая собственную тактику и сообщая Северу почти все, что она узнала о мобилизации мятежников.
Вскоре после начала войны Севера с Югом Элизабет с матерью занялись помощью раненым военнопленным, посаженным в военную тюрьму. В военном министерстве в Вашингтоне очень быстро заметили, что ценность и точность сведений, посылаемых мисс Ван-Лью, не только ничего не потеряли от новой заботы, которую она взвалила на свои плечи, но, наоборот, возросли от ежедневного общения с пленными офицерами и солдатами северян. В числе этих пленных офицеров оказался полковник Поль Ревир из 20-го Массачусетского полка, который и после войны оставался ей преданным другом.
Комендантом омерзительной тюрьмы "Либби" был лейтенант Тодт. Она сумела создать впечатление, что её благотворительность одинаково простирается как на северян, так и на южан, и когда получила доступ в тюрьму, нашла в ней неиссякаемый источник военной информации, которую ей передавали шепотом военнопленные северяне.
Сведения поступали самыми разнообразными путями. Бумажки с вопросами и ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали склянки с лекарствами, пока передачи не были запрещены из-за роста цен на продукты, вызванного блокадой северян. В книгах, которые она передавала для прочтения и последующего возврата, незаметно подчеркивали некоторые слова. Иногда, пока другие арестанты следили за сторожами и часовыми, ей удавалось побеседовать со вновь прибывшими и за несколько минут получить ценные сведения.
Лишь немногие офицеры и солдаты Юга серьезно беспокоили её своими подозрениями. Ее заботы о благополучии негров были настолько известны, что рядовому южанину она казалась просто "чудачкой". Своими "чудачествами" она поддерживала в окружающих убеждение, что фанатизм её взглядов - безобидное помешательство.
Нужно отметить, что её мать, которую никто не считал безумной, подвергалась куда большей опасности. Жизнь обеих женщин не раз висела на волоске. Только непрерывные поражения, которые в течение первых двух лет войны терпели неудачливые генералы северян, спасли Ван-Лью от насилий толпы, в которой неудачи везде пробуждают яростный гнев.
В газетных статьях открыто клеймили "позорное" поведение мисс Ван-Лью и её матери. И несмотря на это громогласно и публично предъявленное общественным мнением тяжкое обвинение, офицеры и влиятельные чиновники Юга продолжали посещать гостиную Ван-Лью Их долгие беседы давали обильную пищу Элизабет; она, как видно, научилась умению штабистов соединять воедино разрозненные сведения и совмещать их с информацией, полученной из других источников.
Единственным официальным взысканием, которому подвергалась когда-либо "жалкая, безумная Бет", было лишение права посещать военную тюрьму. Когда это случалось, она наряжалась в свое лучшее платье, брала зонтик и отправлялась прямо к генералу Уиндеру - начальнику контрразведки южан - или в приемную Джуды Бенджамина, их военного министра. Несколько минут хмурых взглядов и мягких упреков, несколько трогательных женских укоров - и "безумная Бет" возвращалась домой с разрешением посещать военную тюрьму, подписанным Уиндером, полномочия которого давали ему право подписать ей смертный приговор.
В других случаях кринолин и зонтик являлись помехой, и тогда "безумная Бет" переодевалась поселянкой. Домотканая юбка, ситцевая кофточка, поношенные постолы оленьей кожи и огромный коленкоровый чепец - гардероб типичной работницы с фермы - были найдены среди её вещей спустя целое поколение как вещественное напоминание о многочисленных ночных вылазках.
Вильям Гилмор Беймер, которому мы обязаны исследованиями жизни и деятельности Ван-Лью, прямо указывает, что её подход к президенту Джефферсону Дэвису в момент, когда он "меньше всего был начеку", свидетельствует, что она была гениальной шпионкой и руководительницей шпионской сети. У неё была необычайно умная молодая рабыня-негритянка, которой она дала вольную за несколько лет до войны. Эту девушку она отправила на Север и платила там за её обучение; но когда проявилась угроза войны, миссис Ван-Лью попросила Мэри Баусер вернуться в Вирджинию. Девушка немедленно приехала, после чего бывшая владелица начала готовить её к трудной миссии. Обучив Мэри Баусер, Элизабет Ван-Лью при помощи подложных рекомендаций, о которых мы можем только догадываться, устроила её на должность официантки в "Белый Дом" южан - резиденцию главы конфедератов.
О дальнейшем мало что известно, ибо ни один из живших когда-либо мастеров шпионажа не охранял так ревниво тайны своих подчиненных, как это делала Ван-Лью. Что слышала Мэри, когда обслуживала президента Дэвиса и его гостей, и что из услышанного она передавала Элизабет? Как удалось ей, не будучи разоблаченной, передавать сведения в дом Ван Лью? И были ли её донесения настолько ценны, насколько этого можно было ожидать? На все эти вопросы нет ответа. Очевидно одно: никто так и не догадался о шпионской роли негритянки.
Мисс Ван-Лью не переходила через линию фронта и не рисковала своей жизнью, попадая в окружение врагов; она жила среди своих, в своем доме в Ричмонде, ставшем столицей отколовшихся южных штатов, где её знал каждый и где её общественное положение было для неё такой же защитой, как и личина "безумной Бет". Ее секретные донесения, зашифрованные личным кодом, часто бывали написаны рукой кого-нибудь из слуг. Преданные негры никогда и не подумали бы отказать в чем-либо "мисс Лизбет". Успех налаженной системы связи в немалой степени определялся кажущейся обыденностью действий её чернокожих курьеров. Вероятно, никто из них не сознавал до конца всей важности работы, маскируемой выполнением обыкновенных хозяйственных поручений.
Раздобыв для своих слуг и рабочих военные пропуска, дававшие право беспрепятственно циркулировать между домом в городе и фермой Ван-Лью, находившейся в окрестностях Ричмонда, Элизабет поддерживала непрерывное движение посыльных с корзинами между обеими шпионскими станциями: в каждую корзину с яйцами вкладывали, например, пустую яичную скорлупу со сложенной тонкой бумажкой. Разбитная молодая девушка, служившая швеей в доме Ван-Лью, сновала взад н вперед через линию фронта у Ричардсона, пронося шпионские донесения, зашитые в образчики ткани или в платье. Чтобы продемонстрировать эффективность своей системы, Элизабет Ван-Лью однажды после обеда нарвала в своем саду букет цветов, который на следующий день был доставлен к завтраку генералу Гранту.
Однажды мать и дочь Ван Лью предупредили, что в "Либби" готовят побег. "Мы приспособили одну из наших гостиных, - писала Элизабет в своем дневнике, - темными одеялами занавесили в ней окна, и в этом помещении днем и ночью три недели горел небольшой газовый рожок; для беглецов там даже поставили кровати.
Все это указывает на то, что дружественное отношение президента Дэвиса, генерала Уиндера и других вожаков южан в известной мере препятствовало проведению официального обыска в доме Ван-Лью и принятию эффективных контрразведывательных мер. Женщинам, которые в Бельгии или в оккупированных немцами департаментах Франции вздумали бы в 1914-1918 годах "занавесить свои окна темными одеялами", пришлось бы самое большее в течение 48 часов объясняться с немецким фельдфебелем!..
Упомянутая нами гостиная Ван Лью, конечно, не была самым секретным помещением вирджннского особняка. И биограф мисс Ван Лью полагает, что её ссылка на гостиную с занавешенными окнами и необычайным расходом газа вероятнее всего служит просто дымовой завесой, пущенной ею по известным ей одной причинам. Даже в бережно хранимом от посторонних глаз дневнике мисс Ван-Лью ни единым словом не намекает на существование подлинно секретной комнаты и не упоминает о двери с пружиной в стене, за старинным комодом.
Секретная комната Ван Лью представляла собой длинную, низкую и узкую камеру, расположенную там, где от плоской кровли веранды начинался скат крыши. Чердак у дома был квадратный, и между его западной стеной и скатом крыши помещалась комната, в которой во время войны постоянно скрывался какой-нибудь агент или беглец-федералист.
О существовании подобного убежища давно подозревали, но ищейки конфедератов так и не сумели его обнаружить. Маленькая девочка, племянница Элизабет Ван Лью, обнаружила комнату весьма любопытным образом. Она пробралась ночью на чердак, чтобы посмотреть куда "тетя Бетти" отнесла блюдо с обильной едой. Загородив рукой свечу, мисс Ван-Лью стояла перед "темным отверстием в стене", из которого протягивал руку за пищей изможденный мужчина в поношенном синем мундире, с нечесанными волосами и бородой.
Если бы не это воспоминание племянницы Элизабет Ван-Лью, опубликованное после её смерти, секретная комната осталась бы необнаруженной.
В доме бесстрашных сторонниц Севера имелась ещё секретная ниша, служившая "почтовым ящиком" для шпионских донесений. В библиотеке был железный камин; по обе стороны его решетки находилось по пилястру, накрытому фигурой лежащего льва. Одна из этих фигур не была приделана к основанию наглухо, и её можно было поднять, как крышку. В выемуку под львом Элизабет "опускала, как в почтовый ящик", свои донесения. Прислуга, начиная стирать с мебели пыль, приближалась к камину, украдкой вынимала донесение и через час относила его на ферму Ван Лью, за город. Мисс Ван Лью не давала своим чернокожим курьерам устных секретных поручений, и хотя она чувствовала себя в безопасности от подслушивания, неизменно практиковала столь необычную, несколько театральную манеру.
Разоблачить Ван-Лью пытались много раз. Гостей посещавших её дом, просили за ней следить. На них с матерью регулярно доносили; говорили, что их нужно повесить, дом их сжечь, что их нужно "избегать, как прокаженных".
Военным комендантом заключенных был одно время некий капитан Гибс. Каким-то образом Элизабет ухитрилась залучить этого офицера и его семью в свой дом в качестве постояльцев, и в течение всего времени их проживания у Ван Лью Элизабет пользовалась их "протекцией". Когда военное министерство южан, чтобы укрепить кавалерию, стало обшаривать конюшни, Элизабет спрятала свою последнюю лошадь в кабинете, а чтобы заглушить стук копыт, обвязала их соломой.
В доме Ван Лью шпионы Юга встречались со шпионами Севера, одновременно жили начальник военной тюрьмы и бежавшие из этой тюрьмы военнопленные, дезертиры и породистая лошадь, под стойло которой был отведен кабинет хозяйки, служивший и штабом секретной службы, и центром помощи военнопленным, и местом их укрытия.
На стороне федералистов действовали Эмма Эдмонде и Полина Кашмэн, два прославленных агента, рвение которых сравнимо лишь со рвением мисс Бойд или Элизабет Ван Лью.
Эмма Эдмондс, уроженка Канады, была сестрой милосердия в Нью-Брансвике и шпионкой генерала Мак-Клеллана. Мисс Эдмондс никому не уступала в горячей преданности делу борьбы против рабовладения. В битве у Гановер-Кортхауза она села на коня и в качестве ординарца генерала Керни гарцевала под огнем орудий. Говорят, она одиннадцать раз тайно пробиралсь через фронт как секретный агент северян. Курьезнейшим эпизодом всей этой войны был случай, когда однажды в Вирджинии Эмма Эдмондс загримировалась под негра. Неизбежным результатом такой маскировки стало то, что её отправляли на ночь в негритянские кварталы Йорктауна и в числе прочих негров гнали работать на укреплениях.
В другом эпизоде она фигурировала в качестве часового, в третьем даже украла винтовку у конфедерата. Бесправие негров на Юге говорило против маскировки "под негра", и, учтя свой неудачный опыт, в дальнейшем Эмма выдавала себя за ирландку, торгующую вразнос.
Полина Кашмэн - "Белл Бойд" камберлендской армии - странствовала в зоне боев, которую делали далеко небезопасной мародеры. дезертиры, перебежчики и вольные стрелки. Она попала в плен, и генерал Брэкстон Брэгг, сам пользовавшийся услугами многочисленных шпионов, приказал её расстрелять. Поданную просьбу о помиловании президенту Дэвису в Ричмонд не переслали. Спасла её "апелляция" совсем иного рода. Генерал федералистов Розенкранц наступал так стремительно, нанося поражения войскам Брэгга, что никто из южан не рискнул замедлить отступление, чтобы расстрелять Полину Кашмэн. С другой стороны, не было ни времени, ни лишних транспортных средств, чтобы увезти её с собой.
Так, находясь буквально на волосок от смерти, она, подобно Шульмейстеру в Вене, была спасена стремительным наступлением армии, которой служила столь бесстрашно.
Элизабет Ван Лью была в числе тех ричмондских федералистов, чья настойчивость привела к злосчастному "рейду Дальгрена". Действуя на основании донесений, полученных от нее, от отца и сына Филиппсов и других шпионов федералов, работавших в Ричмонде, комадование федеральных армий отправило генерала Хью Джадсона Килпатрика, более известного под именем Киля, вместе со столь же неустрашимым молодым Ульриком Дальгреном, в кавалерийский рейд. Они приблизились к Ричмонду на расстояние пяти миль, но рейд не удался из-за предательства проводника-негра, сбившего отряд "янки" с пути.
Сын видного адмирала федералистов Дальгрен в 22 года был уже полковником и остался на действительной военной службе даже после ампутации правой ноги ниже колена. Во время упомянутого рейда он во главе сотни кавалеристов отбился от главных сил и погиб в стычке с вражеским патрулем.
Считая себя виновниками происшедшего, ричмондские шпионы приняли близко к сердцу это трагическое событие и решили не допустить, чтобы труп Дальгрена затерялся среди 10 000 могил на Оквудском кладбище. Учитывая злобу и страх, которые вызывало у южан одно только имя Дальгрена, шпионы полагали, что южане намерены оставить могилу кавалерийского полковника в безвестности. Они вырыли труп Дальгрена из могилы, которую им указал некий негр; опознать полковника было нетрудно по отсутствию ноги. Убедившись, что перед ними действительно труп Дальгрена, его похоронили снова, но уже в другом месте и в цинковом гробу.
Вопреки предположению шпионов, вожди южан хотели оказать услугу адмиралу Дальгрену и принялись разыскивать труп его сына, но до конца войны так и не смогли его обнаружить. Между тем Элизабет Ван Лью через своих агентов доставила адмиралу локон с головы молодого полковника.
В феврале 1865 года, недель за шесть до заключения мира, один из секретных агентов федералистов привел с собой в Ричмонд англичанина, выдававшего себя за поляка. Годом раньше северяне извлекли немало пользы из шпионской поездки в южные штаты профессионального солдата, который, сражаясь в рядах федералистов, был ранен под Геттисбергом. Это был Ян Собесский, эмигрировавший из Польши правнук польского короля Яна III. С 4000 долларов, выданных федеральными властями, Собесский, именовавший себя графом Калесским, поехал в Мобил; потом двинулся дальше на север, по пути осматривая лагери и крепости южан. Он имел беседу с президентом Дэвисом, вице-президентом Стивенсом и другими представителями правительства и даже был приглашен на фронт к генералу Ли. Когда Собесский через один из портов Мексиканского залива и Гаванну вернулся в Вашингтон, у него в кармане оставалось только 332 доллара, зато в качестве отчета он привез немало ценной информаци.
Северяне явно задумали повторить удачный опыт с человеком, говорившим, что он прибыл из Англии, и называвшим себя поляком. Однако по прибытии в Ричмонд он немедленно выдал южанам своего проводника, федералиста Бабкока и. приверженца северян Уайта, с которым должен был поселиться в одной квартире, а также всех лиц, оказавших им с Бабкоком помощь по пути. Когда мисс Ван-Лью узнала об арестах, её охватил страх. Поляк, однако, слишком торопился завоевать своим предательством расположение южан и потому прозевал возможность разоблачить её и многих других секретных агентов.
Убедившись, что падение Ричмонда - вопрос нескольких дней, Ван Лью просила генерала Бена Батлера, с которым поддерживала переписку, прислать в Ричмонд федеральный флаг. И через фронт южан ей тайно переправили большой флаг, пополнивший собой коллекцию разнообразных предметов, спрятанных в её доме. Когда в Ричмонде взлетели на воздух пороховые склады и военная эвакуация города была закончена, буйная толпа с факелами ринулась к особняку Ван-Лью, готовая осуществить многолетние угрозы.
Элизабет Ван Лью не растерялась, смело вышла навстречу толпе и, глядя прямо в лицо разъяренным соседям, сказала:
- Я вас знаю. Том... и вас. Билли... и вас... Генерал Грант будет здесь через час, и если вы причините хоть малейший вред этому дому или кому-нибудь из проживающих в нем, ваши собственные дома запылают ещё до обеда!
Это вразумило толпу, и последняя опасность насилия отпала. Вскоре передовой отряд наступающей армии в пыльных синих мундирах ворвался в столицу южан. Еще до его появления Элизабет Ван-Лью, с трудом мирившаяся с необходимостью хранить в глубокой тайне свою верность Северу, первая подняла над своим домом федеральный флаг, который олицетворял сдачу Ричмонда.
Последующие годы выдались для Элизабет Ван-Лью мрачными и безотрадными. Президент Грант назначил её почтмейстером Ричмонда; на службе её вынуждены были терпеть, но общество подвергло Ван Лью остракизму, не смягчившемуся до самой её смерти.
Элизабет Ван Лью не получила ни доллара за услуги, оказанные ею армии федералистов; ей не возместили ни цента из тех денег, которые она так щедро расходовала из собственных средств ради единства Соединенных Штатов. Мало того, после ухода президента Гранта со своего поста её понизили в должности. Ее сделали мелким чиновником министерства почт, а потом лишили и этого скудного заработка.
Последние годы она жила в нищете, существовала на пенсию, назначенную ей друзьями и родственниками полковника Поля Ревира, которому она когда-то, помогла бежать из вражеского плена и предоставила убежище. И за ней преданно ухаживали верные ей стареющие негры, знамя освобождения которых в Ричмонде она подняла первая.