Шри Ауробиндо. Синтез йоги. Часть третья. Йога Божественной любви

Шри Ауробиндо. Синтез йоги.
Часть третья. Йога Божественной любви

Глава I
Любовь и Тройственный Путь

ВОЛЯ, знание и любовь — это три божественные силы в человеческой натуре и в жизни человека, и они указывают на три пути, посредством которых человеческая душа поднимается ко Всевышнему. Следовательно, их слияние в одно целое, единение человека с Богом по всем трем направлениям должно быть, как мы увидели, основанием интегральной Йоги.
Действие является первой силой жизни. Природа начинает с силы, и работы силы, однажды осознанные в человеке, становятся волей и ее достижениями. Следовательно, именно обращением своего действия к Богу жизнь человека наилучшим и самым надежным способом начинает становиться божественной. Это дверь первого доступа, отправная точка начинания. Когда воля в человеке сделана единой с божественной волей, и вся его деятельность происходит от Всевышнего и направляема ко Всевышнему, тогда единение в трудах совершенно выполнено. Но труды осуществляются в знании. Вся полнота трудов, как говорит Гита, находит свою завершенную кульминацию в знании, sarvam karmakhilam jnane parisamapyate. Посредством союза в воле и трудах мы объединяемся с вездесущим сознательным бытием, из которого восходят вся наша воля и труды, откуда они извлекают свою силу, и в ком они завершают круговое движение своих энергий. И венцом этого единения является любовь, ибо любовь — это восторг сознающего единения с Бытием, в ком мы живем, действуем и двигаемся, благодаря которому мы существуем, для кого одного мы научаемся в конце концов действовать и быть. Это есть троица наших сил, единение всех трех в Боге, к которому мы поднимаемся, когда начинаем от трудов, как нашего пути доступа и нашей линии соприкосновения.
Знание есть основание постоянного жития во Всевышнем, поскольку сознание — это основание всего живущего и существующего, а знание — это действие сознания. Знание — это тот свет, посредством которого сознание знает себя и свои подлинные сущности, та сила, которой, начиная от действия, мы способны удерживать внутренние результаты мысли и действия в настойчивом росте нашего сознающего существа до тех пор, пока оно достигнет совершенства посредством единения и бесконечности божественного Бытия. Всевышнее встречает нас во многих аспектах, и ключ к каждому из них — знание, поэтому через знание мы входим в бесконечное и Божественное в каждом виде его бытия sarvabhavena 1, принимаем его в себя и обладаем им, и оно владеет нами в каждом виде нашего бытия.
Без знания мы живем в нем слепо, с незрячей силой Природы погруженные в её работы, но забывшие об ее источнике и владельце, а значит небожественно, лишенные реального полного восторга нашего бытия. Посредством знания, достижением сознательного единения с тем, что мы знаем, — ибо только путем идентичности может полное и действительное знание существовать — излечивается разделение, и причина всех наших ограничений и разногласий, слабости и недовольства уничтожается. Но знание не завершено без трудов, ибо Воля в бытии также есть Бог, а не одно только бытие или его самосознающее молчащее существование, и если труды находят их кульминацию в знании, то знание также находит свое завершение в трудах. Здесь же любовь является венцом знания, ибо любовь — это восторг единения, и единение должно сознавать радость единения, чтобы обрести все сокровища своего собственного восторга. Совершенное знание действительно ведет к совершенной любви, интегральное знание — к полному и изобильному богатству любви. "Тот, кто знает меня, — говорит Гита, — как верховного Пурушу", не только как неизменное единство, но как воплощенное во многих душах движение Божественного и как то, что превосходит их обоих, в котором оба божественно пребывают, — "тот, имея интегральное знание, ищет меня с помощью любви на каждом пути своего существования". Это триединство наших сил, единение всех трех в Боге, к которому мы поднимаемся, когда мы начинаем со знания.
Любовь — это венец всего бытия, и ее путь осуществления тот, где она воспаряет ко всей интенсивности, всей цельности и экстазу полнейшего самонахождения. Ибо если Бытие является по самой своей природе сознанием, и посредством сознания мы становимся едины с ним, то есть через совершенное знание этого, воплощенное в тождестве, все же восторг есть природа сознания, а ключ и секрет высшей точки восторга есть любовь. И если воля есть сила сознающего бытия, которой оно выполняет себя, и единением в воле мы становимся едины с Бытием в его характерной безграничной силе, все же все работы этой силы начинаются от восторга, любви в восторге, имеют восторг своей целью и результатом. Любовь Бытия в себе и во всем том, что от себя его сила сознания проявляет, есть средство совершенствовать широту Ананды. Любовь есть сила и страсть божественного самонаслаждения, и без любви мы можем получить сосредоточенный мир его бесконечности, поглощенную тишину Ананды, но не абсолютную глубину его богатства и полноты. Любовь ведет нас от страдания разделения в блаженство совершенного единения, но без потери этой радости действия единения, которое есть величайшее открытие души, и для которого жизнь космоса есть длинное приготовление. Следовательно, приближаться к Богу путем любви означает подготавливать себя для наибольшей возможности спиритуального осуществления.
Осуществленная любовь не исключает знания, но сама приносит знание, и чем полнее знание, тем богаче возможности любви. "Путем Бхакти, — говорит Господь в Гите, — будет человек знать Меня во всем моем протяжении и величии и каков Я в первоисточниках моего бытия, и когда он познает Меня в первоисточниках моего бытия, тогда он войдет в Меня". Любовь без знания страстна и сильна, но слепа, жестока и часто опасна, это великая сила, но также и камень преткновения. Любовь, ограниченная в знании, обрекает себя в своем пылу, и часто именно посредством самой своей страсти, к узости, но любовь, ведущая к совершенному знанию, приносит безграничное и абсолютное единение. В такой любви нет несовместимости, но она охотно и с радостью бросается в божественные труды, ибо она любит Бога и едина с ним во всем его бытии, и потому во всех существах, и работать для мира означает, следовательно, чувствовать и многообразно выполнять свою любовь к Богу. Таково триединство наших сил, соединение всех трех в Боге, союз, к которому мы приходим, когда мы начинаем наше путешествие по стезе преданности с Любовью к Ангелу Пути, чтобы найти в экстазе божественного восторга бытия Вселюбящего наше завершенное исполнение, его безопасное пристанище, блаженное постоянное местопребывание и центр его вселенского излучения.
Поскольку в союзе этих трех сил лежит основание нашего совершенства, искатель интегрального самовыполнения во Всевышнем должен уничтожить или отбросить прочь, если он вообще имеет их, ошибочное понимание и обоюдные неодобрения, которые мы часто обнаруживаем между последователями трех путей. Те, кто культивируют знание, по-видимому часто если и не презирают, то все же смотрят сверху вниз с их головокружительной высоты на путь преданности, как на вещь низшую, невежественную, подходящую только для душ, которые еще не готовы для высот Истины. Это правда, что часто преданность без знания неопытна, незрела, слепа и опасна, что слишком много раз показали ошибки, преступления и безумия религий. Но это потому, что преданность в них не нашла своего собственного пути, своей собственной действительной основы, не вошла, следовательно, на путь на самом деле, но, нащупывая его, находится на одном из обходных подходов, что ведут к нему. Знание на этой стадии тоже несовершенно, как и преданность, оно догматично, схоластично, нетерпимо, связано узостью какого-нибудь единственного и исключительного принципа, обычно очень несовершенно схваченного. Когда приверженец пути преданности воспринял силу, что поднимает его, он действительно завладел любовью, которая в конце очищает и расширяет его так же эффективно, как и знание. Они являются равными силами, хотя их методы достижения одной и той же цели различны. Гордость философа, смотрящего сверху вниз на страсть приверженца Бхакти, поднимается, как и всякая гордость, из определенного недостатка его натуры, ибо интеллект, слишком исключительно развитый, упускает то, что дает сердце. Интеллект не в каждом движении вперед верховен по отношению к сердцу; хотя он быстрее открывает двери, в которые сердце тщетно стучится, но и он способен не заметить правду, очень близкую сердцу, которую оно легко удерживает. И если, углубляясь в духовное переживание, путь мысли легко достигает неземных высот, заоблачных вершин, небесных широт, то он не может без помощи сердца измерить бескрайние бездны и океанические глубины божественного бытия и божественной Ананды.

Путь Бхакти часто считается неизбежно низшим, поскольку он действует посредством поклонения, которое принадлежит к той стадии духовного переживания, где присутствует различие, недостаточное единение между человеческой душой и Всевышним, потому что сама его основа есть любовь, а она всегда означает двоих, любящего и любимое, следовательно, дуализм, в то время как единство есть высочайшее духовное переживание. Кроме того, Бхакти ищет персонального Бога, в то время как Бесперсональное является высочайшей и вечной истиной, если не единственной Реальностью. Но поклонение — это только первый шаг на пути преданности. Где внешнее поклонение заменяется во внутреннее обожание, начинается реальное Бхакти. Оно углубляется в интенсивность божественной любви, эта любовь ведет к радости близости в наших отношениях со Всевышним, радость близости переходит в блаженство единения. Любовь, так же как знание, приводит нас к высочайшему единству, и она дает этому единству его наибольшую глубину и силу. Это правда, что любовь радостно отвечает на различие в единстве, чем само единство становится богаче и сладостнее. Но здесь мы можем сказать, что сердце мудрее, чем мысль, по крайней мере, чем та мысль, которая фиксируется на противоположных идеях о Божественном и концентрируется на одном, исключая все другое, что кажется ей противоположным, но реально является его дополнением и средством его величайшего осуществления. В этом слабость ума, что он ограничивает себя своими мыслями, своими позитивными и негативными идеями, аспектами Божественной Реальности, которые он видит, и слишком заботится выставить одно против другого.
Мысль в уме, vicara, философское направление, которым умственное знание приближается ко Всевышнему, подвержена придавать большую важность абстрактному, чем конкретному, тому, что высоко и удалено, чем тому, что близко и рядом. Она находит большую правду в восторге Единого в себе, меньшую правду или даже заблуждение в восторге Единого во Многом и Многого в Одном, большую правду в бесперсональном и Ниргуне, меньшую правду или заблуждение в персональном и Сагуне. Но Божественное превыше противоположности наших идей, вне логических противоречий, которые мы создаем между его аспектами. Оно, как мы видели, не связано и не ограничено единственным единением; его единство осуществляет себя в бесконечных вариациях, и к радости этого любовь имеет совершеннейший ключ, и поэтому не теряет радости единения. Высочайшее знание и высочайшее духовное переживание через знание находит свое единство так же совершенным в его различных отношениях со Множественным, как и в его самопоглощенном восторге. Если для мысли Бесперсональное кажется более широкой и более высокой истиной, Персональное — более узким переживанием, то дух находит, что оба они являются аспектами Реальности, которая представляет себя в обоих, и если есть знание этой Реальности, которое мысль достигает посредством настойчивого утверждения бесконечной Бесперсональности, есть также знание, которое любовь достигает путем настойчивого утверждения безграничной Персональности. Духовное переживание каждого ведет, если следовать до конца, к некой первичной Истине. Путем Бхакти, как и путем знания, как Гита говорит нам, мы достигаем единства с Пурушоттама, Верховным, кто содержит в себе бесперсональное и бесчисленные персональности с бесконечными переливами их отношений.
В свою очередь, приверженец Бхакти склонен презирать сухость выжимок просто знания. И это правда, что философия сама по себе — без восторга духовного переживания — так же суха, как и чиста, и не может дать всего удовлетворения, какого мы ищем, что ее духовное переживание, когда оно еще не оставило своей поддержки в мысли и не взлетело за пределы ума, слишком много живет в абстрактном восторге, и хотя то, чего оно достигает, не есть в самом деле пустота, как это кажется страсти сердца, но все же ограничено по достигаемым высотам. С другой стороны, любовь сама не полна без знания. Гита проводит различие между тремя начальными видами Бхакти. Одно ищет прибежища во Всевышнем от печалей мира, arta, желания другого подходят ко Всевышнему, как к подателю благ, artharthi, третье, привлеченное тем, что оно уже любит, но чего еще не знает, жаждет узнать это божественное Неизвестное, jijnasu; но Гита отдает пальму первенства тому Бхакти, которое знает. Очевидно, что сила страсти, которая говорит "Я не понимаю, я люблю", и любя, не старается понять, не есть последнее самовыявление любви, но ее первое выражение, точно так же, как не является и ее величайшей глубиной. Вернее сказать, что по мере того, как увеличивается знание Всевышнего, восторг во Всевышнем и любовь к Нему возрастают. Не может просто восторг быть прочным без основания в знании; жить в том, что мы любим, — вот что обеспечивает эту надежность, а жить в этом означает быть одним с ним в сознании, единство же сознания есть совершенное условие знания. Знание Всевышнего дает любви ко Всевышнему ее крепчайшую уверенность и непоколебимую надежность, открывает для нее ее собственную широчайшую радость переживания, поднимает любовь к ее высочайшим вершинам.
Если взаимное непонимание этих двух сил является неведением, то не меньшим заблуждением является и тенденция обоих смотреть свысока на путь трудов, как на низший по отношению к их собственному высшему уровню духовного достижения. Есть глубина любви, как есть и яркость знания, по отношению к которым труды кажутся чем-то внешним и отвлекающим. Но труды только тогда кажутся поверхностными и отвлекающими, когда мы не обрели единства воли и сознания с Верховным. Когда однажды это найдено, труды становятся самой силой знания и самим излиянием любви. Если знание есть само великолепие единства, а любовь — его блаженство, божественные труды представляют собой живую мощь его света и сладости. Есть движение любви, подобное стремлению человеческой любви, отделить любящего и любимое в наслаждении их исключительным единством от мира и от всех других, запереться в неприступных палатах сердца. Это, возможно, неизбежное движение этого пути. Но более широкая любовь, осуществленная в знании, видит мир не как что-то другое и враждебное к этой радости, но как бытие Любимого, и все создания как его бытие, и в этом видении божественные труды находят их радость и их оправдание
Таково знание, в котором должна жить интегральная Йога. Мы должны отправиться к Богу от сил ума, от интеллекта, воли, сердца, а в уме все ограничено. Ограниченности, замкнутости будет предостаточно в начале пути, да и долгое время после начала. Но интегральная Йога перенесет это свободнее, чем более узкие пути поисков, и она скорее выйдет из умственной необходимости. Она может начать с пути любви так же, как и с пути знания или трудов; но там, где они встречаются, находится начало ее радости осуществления. Интегральная Йога не может миновать Любовь, даже если она начинает не с нее, ибо любовь есть венец трудов и расцвет знания.

1. Гита (Прим. Шри Ауробиндо)

 

 

 

Глава II
Мотивы Преданности

ВСЯКАЯ религия начинается от восприятия некой Силы или Существования более великого и высокого, чем наши собственные ограниченные и смертные я, от почитания этой Силы, совершенного мыслью и действием, от повиновения, выраженного по отношению к её воле, её законам или требованиям. Но Религия в её началах устанавливает неизмеримую пропасть между представляемой таким образом Силой, которой поклоняются и повинуются, и поклоняющимся. Йога в своей кульминации уничтожает пропасть, ибо Йога есть единение. Мы достигаем единения с этой Силой через знание, ибо по мере того как наше первое затемненное понимание ее проясняется, расширяется, углубляется, мы приходим к осознанию ее как нашего собственного высочайшего Я, источника и поддержки нашего существа и того, к чему оно направляется. Мы достигаем единения с ней через труды, ибо от простого послушания мы приходим к установлению тождества нашей воли с её Волей, потому что только по мере отождествления с этой Силой, которая есть её источник и идеал, может наша воля становиться совершенной и божественной. Мы также достигаем единения с ней через почитание, ибо мысль и действие поклонения на расстоянии развиваются в настоятельную потребность сближающего обожания, и оно — в близость любви, а завершение любви — это единение с Любимым. Именно от этого развития поклонения начинается Йога преданности, и именно посредством этого единения с Любимым она находит свою высочайшую точку и завершение.
Любые побуждения и движения нашего существа начинаются при поддержке их обычными мотивами нашей низшей человеческой природы. Это сначала перепутанные и эгоистические поводы действия, но впоследствии они очищаются и возвышают себя, они становятся сильной и определенной потребностью нашей высшей природы, совершенно не связанной с результатами, которые наши действия приносят; в конце концов они возвышаются до своего рода решительного повеления, властвующего нашим существом, и именно через наше послушание ему мы достигаем этого верховного чего-то, самосуществующего в нас, которое все время вело нас к этому, сначала приманками нашей эгоистической натуры, затем чем-то более высоким, большим, более всеобщим, — до тех пор, пока мы стали способны чувствовать его собственное прямое притяжение, которое является самым сильным и повелительным из всего. В преобразовании обычного религиозного поклонения в Йогу чистого Бхакти мы видим это развитие от мотивированного и заинтересованного поклонения народной религии до принципа беспобудительной и самосуществующей любви. Это последнее является фактически пробным камнем действительного Бхакти и показывает, находимся ли мы в самом деле на центральном пути или только на одной из боковых троп, ведущих к этому. Мы должны отбросить прочь подпорки для нашей слабости, мотивы эго, приманки нашей низшей природы, прежде чем мы сможем заслужить божественное единение.
Столкнувшись с ощущением Силы или, возможно, с некоторым числом Сил, больших и более высоких, чем он сам, под чьей сенью протекает его жизнь в Природе, чьему влиянию она подвержена и кем она управляема, человек естественно обращает к ней, или к ним, первые примитивные чувства природного существа среди трудностей, нужды и опасностей той жизни — страх и заинтересованность. Громадная роль, которую играли эти мотивы в эволюции религиозного побуждения, неоспорима, и, действительно, она едва ли могла быть меньше для человека, бывшего тем, кем он был. И даже когда религия продвинулась весьма далеко на своем пути, мы видим, что эти мотивы все еще живы, активны, играют достаточно большую роль. Сама Религия призывает их в поддержку своих требований к человеку и оправдывает их. Страх перед Богом, — или, может быть добавлено ради исторической правды, страх перед богами, — считается началом религии. На этой полуправде научные исследования, пытающиеся проследить развитие религии, что они делают обычно в критическом и часто скорее во враждебном, чем в симпатизирующем духе, делают чрезмерное ударение. Но не только страх перед Богом, ибо даже наиболее примитивно человек не действует из одного страха, но из-за двойного мотива — страха и желания, боязни неприятного и пагубного и желания приятного и благотворного, — следовательно, из-за страха и заинтересованности. Жизнь для него главным и поглощающим образом, пока он не научится жить более в своей душе и только вторично во взаимодействии с внешним, — это серия действий и результатов, вещей желаемых, за которыми гонятся, которых добиваются посредством действия, и вещей, которых следует бояться и избегать, которые все же могут произойти, как результат действия. И не только посредством его собственного действия, но также посредством действия других и Природы вокруг него эти вещи случаются с ним. Тогда, по мере того, как он приходит к ощущению Силы, превышающей все это, Силы, которая может влиять и определять действие и результат, он представляет себе это, как распределителя благ и страданий, способного и, при определенных условиях, желающего помочь ему или повредить, спасти его или сокрушить.

Живя в наиболее примитивных частях своего существа, человек представляет его существом, имеющим естественные эгоистические побуждения, подобно самому себе, благодетельным, когда ублажен, вредоносным, когда обижен; следовательно, поклонение является средством умилостивить дарами и упросить молитвой. Он привлекает Бога на свою сторону мольбами и лестью. Человек большего умственного развития представляет себе действия жизни основанными на определенном принципе божественной справедливости, которую он всегда толкует согласно своим собственным идеям и характеру, как своего вида увеличенную копию его человеческой справедливости; он постигает идею морального добра и зла и смотрит на страдания и бедствия, на все неприятные вещи, как на наказание, посланное за грехи, а на радости и добрую судьбу, на все приятные вещи, как на награду за его добродетели. Бог кажется ему царем, судьей, законодателем, исполнителем справедливости. Но все еще считая его неким увеличенным Человеком, он воображает, что, подобно тому как его собственное правосудие может быть отклонено от прямого направления мольбами и умилостивлениями, таким же образом божественный суд может быть отклонен теми же самыми средствами. Правосудие для него становится наградой и наказанием, а наказание можно смягчить милостью к просителю, в то время как награда может быть дополнена особой благосклонностью и добротой, так например, Сила, когда довольна, может всегда награждать своих приверженцев и почитателей. Кроме того, Бог, подобно нам самим, способен на ярость и месть, но гнев и отмщение могут быть отвращены дарами, мольбами и выкупами; он способен также на пристрастие, и его пристрастие может быть вызвано дарами, мольбами и восхвалениями. Поэтому, вместо того, чтобы положиться целиком на соблюдение морального закона, поклонение молитвой и умилостивлением все еще продолжается.
Наряду с этими мотивами возникает другое развитие личного чувства, сначала трепет, который человек естественно испытывает к чему-то громадному, преисполненному силы, неисчислимому, превышающему нашу природу определенной непостижимостью побудительных причин и размеров своего действия, и потом благоговение и обожание, которое человек чувствует к тому, что выше по своей природе или совершенствам, чем мы сами. Ибо, пока в значительной степени сохраняется идея Бога, одаренного качествами человеческого характера, рядом с ней уже растет перемешанное с ней, или прибавленное сверху, понимание всеведения, всемогущества и таинственного совершенства совсем другого, чем наша природа. Беспорядочная смесь всех этих мотивов, различно развитых, часто видоизмененных, утонченных или огрубленных, составляет девять десятых народной религии; одну десятую составляют просочившиеся в нее более благородные, более прекрасные и глубокие идеи Бога, которые умы великой духовности смогли внести в более примитивные религиозные понятия человечества. Результат достаточно груб и является готовой мишенью для стрел скептицизма и недоверия, этих сил человеческого ума, которые имеют свою полезность даже для веры и религии, поскольку они заставляют религию постепенно очищаться от грубого или ложного в своих концепциях. Однако мы должны видеть, насколько при очищении и возвышении религиозный инстинкт поклонения и те более ранние мотивы должны остаться и войти в Йогу преданности, которая сама начинается от почитания. Это зависит от того, как глубоко они отвечают любой истине Божественного Бытия и ее отношениям с человеческой душой; ибо мы ищем путем Бхакти единения со Всевышним и правильных отношений с ним, с его истиной, а не со всяким миражем нашей низшей природы, не с ее эгоистическими побуждениями и неведающими понятиями.
Утверждение, с которым скептическое неверие нападает на Религию, а именно, что фактически во вселенной нет сознающей Силы или Бытия большего и более высокого, чем мы сами или, во всяком случае, влияющего или контролирующего наше существование, таково, что Йога не может принять его, поскольку это отрицало бы всякий духовный опыт и делало бы саму Йогу невозможной. Йога — это не предмет теории, не догма, как философия или народная религия, но дело переживания. Ее опыт есть переживание сознающего вселенского и сверхкосмического Бытия, с кем она приводит нас к единению, и это осознаваемое переживание единения с Невидимым, всегда способное к обновлению и поддающееся проверке, настолько же действительно, как и наше сознательное переживание физического мира и видимых тел, с чьими невидимыми умами мы ежедневно общаемся. Йога действует путем сознательного единения, сознающее существо — это ее инструмент, а осознаваемого единения с Несознающим не может быть. Это правда, что такое единение выходит за пределы человеческого сознания и в Самадхи становится сверхсознательным, но это не аннулирование нашего сознательного существа, это только его самопревышение, выход за пределы его теперешнего уровня и обычных границ.
До сих пор, таким образом, весь йогический опыт сходен. Однако религия и Йога Бхакти идут далее; они приписывают этому Бытию Персональность и человеческие отношения с человеческим существом. В обеих человек приближается к Богу посредством своей человеческой Природы, с человеческими эмоциями, как он подходил бы к человеческому существу, но с более интенсивными и возвышенными чувствами; и не только он обращается к Божественному, но Божественное также отзывается, отвечая на эти чувства. В этой возможности отклика лежит весь вопрос, ибо если Божественное безличностно, не имеет никаких признаков и лишено всяких взаимоотношений, никакой подобный отклик невозможен, и все человеческое приближение к нему становится нелепостью. Мы скорее должны дегуманизировать, обезличить, аннулировать самих себя, поскольку мы являемся человеческими существами или любыми существами; ни на каких других условиях и никакими другими средствами мы не можем приблизиться к этому. Любовь, страх, молитва, восхваление, поклонение Неолицетворенному, которое не имеет взаимоотношения с нами или с чем угодно во вселенной, и не имеет качеств, которые наши умы могут ухватить, являются, очевидно, безрассудной глупостью. На таких условиях религия и почитание оказываются вне вопроса. Последователь Адвайты для того, чтобы найти религиозный базис для своей голой и бесплодной философии, должен допустить практическое существование Бога и богов и принужден обманывать свой ум термином Майя. Буддизм только тогда превратился в народную религию, когда Будда занял место верховного Божества, как объекта поклонения.
Даже если бы Верховное было способно на отношения с нами, но только на безличностные отношения, религия была бы лишена ее человеческой жизненности, и Путь Преданности не был бы действенным или даже стал бы невозможен. В самом деле, мы можем обращать к нему наши человеческие чувства, но неопределенным образом без надежды на человеческий отклик: оно может отвечать нам только единственным способом, успокаивая наши чувства и бросая на нас свою собственную безличностную тишину и неизменную ровность; и именно это фактически происходит, когда мы приближаемся к чистой бесперсональности Бога. Мы можем повиноваться ему, как Закону, поднимать к нему наши души в устремлении к пребывающему в спокойствии бытию, врастать в него, сбрасывая с себя нашу эмоциональную природу; человеческое существо в нас не удовлетворено, но оно успокоено, уравновешено, приведено к тишине. Но Йога преданности, соглашаясь в этом с Религией, настаивает на более тесном и теплом почитании, чем это безличностное устремление. Она стремится к осуществлению божественного в человеческой природе в нас так же, как и в неиндивидуальной части нашего существа; она добивается божественного удовлетворения эмоционального существа человека. Она нуждается в Верховном принятии нашей любви и в добром отклике; она верит, что подобно тому, как мы восхищаемся Им и ищем Его, так же и Он наслаждается нами и ищет нас. И эта потребность не может быть осуждена, как неразумная, ибо если бы верховное и вселенское Бытие не получало в нас никакого наслаждения, не легко было бы понять, как мы смогли появиться и продолжать существовать, и если бы Оно вообще не тянуло нас к себе, — божественные поиски нас, — не было бы видно причины в Природе, почему мы стали отвращаться от нашего обычного существования, дабы искать Его.
Следовательно, чтобы могла быть вообще какая-либо возможность Йоги преданности, мы должны принять во-первых, что верховное Бытие есть не абстракция или состояние существования, но сознающее Существо; во-вторых, что оно встречает нас во вселенной, некоторым образом оно имманентно ей и является ее источником, — иначе нам пришлось бы выйти из космической жизни, чтобы встретить его; в-третьих, что оно способно на личные отношения с нами и, следовательно, должно быть способным иметь личность; и последнее, что когда мы приближаемся к нему посредством наших человеческих эмоций, мы получаем ответ в той же форме. Это не означает, что природа Всевышнего точно такая же, как наша человеческая природа, только большего размера, что это то же естество, чистое от определенных извращений, что Бог увеличенный и, кроме того, идеальный Человек. Бог не ограничен и не может быть ограничен качествами эго, как мы в нашем обычном сознании. Но с другой стороны, наше человеческое сознание должно, конечно, происходить и произошло от Всевышнего, хотя формы, которые это сознание принимает в нас, могут и должны быть иные, чем божественные, потому что мы ограничены эго, не обладаем всеобщностью, не выше нашей природы, не больше, чем наши качества и их действия, как он, хотя наши человеческие эмоции и побуждения должны иметь за собой Истину в нем, от которой они являются ограниченными и поэтому очень часто извращенными и даже деградированными моделями. Подходя к нему через наше эмоциональное существо, мы приближаемся к этой Истине, она нисходит вниз к нам, чтобы встретить наши чувства и поднять их к себе; посредством этого наше эмоциональное существо соединяется с ним.
Далее, это верховное Бытие также есть и вселенское Бытие, и наши отношения со вселенной являются теми средствами, которыми нас подготавливают для вхождения в отношения с ним. Все чувства, с которыми мы лицом к лицу предстоим перед действием вселенского существования на нас, действительно направлены к нему, первоначально в неведении, но именно посредством направления их к нему в растущем знании мы входим в более близкие отношения с ним, и все ложное и невежественное в них спадает прочь по мере того, как мы подтягиваемся ближе к единению. Всем им оно отвечает, принимая нас в том состоянии развития, в котором мы находимся, ибо если бы мы не получили никакого ответа или помощи нашему несовершенному приближению, то более совершенные отношения не могли бы быть никогда установлены. Насколько люди приближаются к нему, настолько оно принимает их и также отвечает божественной Любовью на их Бхакти, tathaiva bhajate. Какую бы форму существования, какие бы качества они ни придавали этому Бытию, этими формами и качествами оно помогает им развиваться, поддерживает и направляет их продвижение вперед, и прямым путем или окольной дорогой приближает их к себе. То, что они видят в нем, является правдой, но эта правда представлена им на языке их собственного бытия и сознания, частично, искаженно, не в выражениях его собственной более высокой реальности, не в аспекте, который оно принимает, когда мы осознаем полное Божество. Это оправдание более грубых и более примитивных элементов религии, а также их приговор к быстротечности и мимолетности. Они оправданы, потому что за ними есть правда Всевышнего, и только таким образом на этой стадии развивающегося человеческого сознания эта правда Всевышнего могла быть приближена и продвинута вперед; они осуждены, потому что настаивать всегда на этих незрелых пониманиях и отношениях с Божеством означает упустить тот более тесный союз, к которому эти незрелые начинания являются первыми шагами, как бы они ни запинались.

Вся жизнь, мы уже сказали, это Йога Природы; здесь, в этом материальном мире, жизнь устремляется из своего первичного несознания к возвращению в единство с сознающим Богом, от которого она произошла. В религии ум человека, этот искусный инструмент жизни, осознает ее цель в нем, отвечает ее устремлению. Даже народная религия является своего вида несведущей Йогой преданности. Но она не становится тем, что мы специфично называем Йогой до тех пор, пока ее побудительная причина не обращается в какой-то степени в провидца, пока она не увидит, что единение — это ее цель, и что любовь есть основа союза, и до тех пор пока она, поэтому, не старается осознать любовь и не теряет свой отдельный характер в любви. Когда это бывает выполнено, тогда Йога сделала свой решительный шаг и уверена в своем осуществлении. Итак, мотивы преданности должны сначала направлять себя во всепоглощающем и преобладающем движении к Богу, затем преобразовать себя так, чтобы избавиться от своих более ранних элементов и в заключение обосноваться в чистой и совершенной любви. Все те мотивы, что не могут сосуществовать с совершенным единением любви, в конечном счете должны отпасть, в то время как те и только те, что могут сформироваться в выражения божественной любви и в средства наслаждения божественной любовью, могут остаться. Любовь является единственным чувством в нас, которое может быть полностью немотивированным и самосуществующим; любви не нужно другого повода, чем сама любовь. Все наши эмоции возникают или от поиска наслаждения и обладания им, или от расстройства таких поисков и отсутствия наслаждения, которым мы владели или которое думали получить; но любовь есть то, посредством чего мы можем войти прямо во владение самосуществующим восторгом божественного Бытия. Действительно, божественная любовь есть само это обладание и как бы само тело Ананды.
Таковы истины, которые обуславливают наше приближение к этой Йоге и наше путешествие на этом пути. Возникают дополнительные вопросы, беспокоящие интеллект человека, но они не существенны, хотя мы можем все-таки рассматривать их. Йога Бхакти — это дело сердца, а не ума. Ибо даже за знанием, которое приходит на этом пути, мы отправляемся из сердца, а не от интеллекта. Правда побуждений сердечной преданности, их завершающее прибытие и, в некотором роде, их исчезновение в верховном и единственном самосуществующем мотиве любви представляет, следовательно, все, что изначально и существенно интересует нас. Есть такие трудные вопросы, как имеет ли Бог первоначальную сверхфизическую форму или силу формы, от которой все формы происходят, или же вечно не имеет формы; всё, что нам нужно сейчас сказать, поскольку объединение нашего духа с его духом необходимо для осуществления Бхакти, это то, что Бог, по крайней мере, действительно принимает различные формы, которые приверженец дает ему, и через них встречает его в любви. И еще, определенные религии и религиозные философии пытаются привязать преданность к концепции неизменного различия между человеческой душой и Богом, без которого, как они говорят, любовь и преданность не могут существовать, тогда как та философия, которая считает, что одно Единое существует, относит любовь и преданность к движению в неведении, необходимому, возможно, или, по крайней мере, полезному, как подготовительное, пока ещё неведение длится, но невозможному, когда всё различие уничтожено, и, следовательно, должному быть превзойденным и отброшенным. Мы можем, однако, придерживаться правды единого существования в том смысле, что все в Природе есть Бог, хотя Бог более, чем всё в Природе, и любовь становится тогда движением, которым человек завладевает Божественным в Природе, и наслаждается восторгом вселенского и верховного Всевышнего. Во всяком случае, любовь по самой своей природе обязательно имеет двойное осуществление, первое то, в котором любящий и любимое наслаждаются их единением в различии, а также всем, что усиливает радость разностороннего единения, и второе то, в котором они бросают себя друг в друга и становятся одним Я. Этой истины совершенно достаточно, чтобы с нее начать, ибо это сама природа любви, а поскольку любовь есть неотъемлемый мотив этой Йоги, то являясь всей природой любви, она также будет венцом и выполнением движения Йоги.

 

 

 

Глава III
Богонаправленные Эмоции

ИСХОДНОЕ движение Йоги заключается в обращении к Богу всех или каких-либо сил человеческого сознания так, чтобы через эту деятельность существа могло бы установиться соприкосновение, связь, объединение. В Йоге Бхакти именно эмоциональная природа сделана орудием действия. Ее первооснова состоит в принятии некоторых человеческих отношений между человеком и Божественным Бытием, посредством которых, через все более интенсивное излияние сердечных чувств к нему, человеческая душа может в конце концов сочетаться и объединиться с ним в страсти божественной Любви. Приверженец Бхакти в конечном итоге ищет путем своей Йоги не чистого мира единства или силы и не имеющей желания воли единства, но экстатической радости единения. Каждое чувство, которое может подготовить сердце к этому экстазу, Йога допускает; все, что умаляет эту возможность, должно в возрастающей степени уходить одно за другим по мере того, как крепкий союз любви становится все теснее и совершеннее.
Все чувства, с которыми религия подходит к поклонению, служению и любви к Богу, Йога допускает, если и не как окончательное обрамление, то все же как подготовительные движения эмоциональной природы. Но есть одно чувство, с которым Йога, по крайней мере та Йога, которая применяется в Индии, имеет очень мало общего. В определенных религиях, возможно, в большинстве из них, идея страха перед Богом играет очень большую роль, иногда наибольшую, и богобоязненный человек является типичным приверженцем культа этих религий. Чувство страха, в самом деле, вполне совместимо с преданностью определенного вида и до определенного момента. В своей предельной высоте оно поднимается до поклонения божественной Силе, божественному Правосудию, Божественному Закону, божественной Справедливости, до этического послушания, до благоговейной почтительности к всемогущему Творцу и Судий. Его мотивы, следовательно, этико-религиозные, и оно принадлежит скорее не приверженцу Бхакти, но человеку трудов, движимому преданностью к божественному предопределителю и судье его трудов. Это чувство относится к Богу, как к царю, и не подступает слишком близко к славе его трона, не будучи оправданным справедливостью или ведомым туда посредником, который отвратит божественный гнев за грехи. Но даже когда оно и приближается, оно сохраняет благоговейную дистанцию между собой и высоким объектом своего поклонения. Чувство страха не может охватить Божественное со всей бесстрашной доверчивостью ребенка к своей матери, или любящего к своему возлюбленному, или с тем внутренним чувством единства, которое совершенная любовь несет с собой.
Происхождение этого божественного страха было достаточно грубо в некоторых примитивных народных религиях. Это было восприятие в мире сил, больших, чем человек, сил темных по своей природе и действию, казавшихся всегда готовыми поразить человека в его процветании и покарать его за любое действие, которое вызывает у них неудовольствие. Страх перед богами возникает из человеческого неведения Бога и неведения человеком законов, правящих миром. Страх приписывает более высоким силам капризы и человеческие страсти, делает их, по образу великих мира сего, способными на прихоти, тиранию, личную вражду, ревность ко всякому величию в человеке, которое может поднять его над малостью земного естества и подвести слишком близко к божественной природе. С такими представлениями не могла появиться никакая действительная преданность, за исключением той сомнительного вида приверженности, которую слабый может чувствовать к более сильному, чью защиту он может приобрести поклонением, дарами и умилостивлением; могло появиться и послушание такому закону, какой и человек мог бы наложить на тех, кто ниже его, принуждая их наградами и наказаниями; или, еще, покорная и поверженная почтительность и поклонение, которые человек может испытывать к величию, славе, мудрости полновластной силы, присутствующей над миром и являющейся источником или, во всяком случае, регулятором всех его законов и всего происходящего.
Большее приближение к началу пути преданности становится возможно, когда такое элементарное понимание божественной Силы отделяется от этих грубостей и утверждается на идее божественного правителя, творца мира и властелина Закона, кто правит землей и небесами и является проводником, помощником и спасителем своих творений. Это более великая и более высокая идея божественного Существа долго хранила много элементов старой грубости и еще сохраняет некоторые черты прежней незрелости. Евреи, выдвинувшие эту идею наиболее рельефно, от кого она распространилась на большую часть мира, могли верить в Бога справедливости, кто был недоступным, капризным, гневным, ревнивым, часто жестоким и даже беспричинно кровожадным. Еще теперь для некоторых возможно верить в Творца, кто создал небеса и ад, вечные небеса и вечный ад, два полюса своего творения, и даже, согласно некоторым религиям, предопределил души, которые он сотворил, не только для греха и наказания, но и для вечного проклятия. Однако даже вне этих нелепостей детских религиозных верований, идея всемогущего Судьи, Законодателя, Царя — это незрелая и несовершенная идея Божественного, если её взять саму по себе, потому что она принимает низшую и внешнюю правду за главную истину, и это препятствует более высокому подходу к более близкой реальности. Она излишне подчеркивает важность чувства греха и посредством этого продлевает и увеличивает страх души, её самонедоверие и слабость. Она присоединяет следование добродетели и избежание греха к идее вознаграждения и наказания, хотя и данных после смерти, и делает их зависимыми от низших мотивов страха и заинтересованности, вместо более высокого духа, которому следует управлять этическим существованием. Ад и рай, а не самого Бога она делает целью человеческой души в её религиозной жизни. Эти незрелости сослужили свою службу в медленном образовании человеческого ума, но в них нет пользы для Йогина, кто знает, что какую бы правду они ни представляли, она принадлежит скорее к внешним отношениям развивающейся человеческой души с внешним законом вселенной, чем к какой-либо сокровенной истине внутренних отношений человеческой души со Всевышним; но именно последние являются действительной областью Йоги.

Тем не менее, из этого понимания возникает определенное развитие, которое подводит нас ближе к преддверию Йоги преданности. Во-первых, там может появиться идея Бога как источника, закона и цели нашего этического существования, а от этого может придти знание его как высочайшего Я, к которому наша активная природа стремится, как Воли, к которой мы должны приравнивать нашу волю, как вечной Справедливости, Чистоты, Правды и Мудрости, в гармонии с которой наша природа должна расти, чьим бытием привлечено наше существо. Этим путем мы достигаем Йоги трудов, и в этой Йоге есть место для личной преданности Всевышнему, божественной Воле, которая проявляется как Властелин наших трудов, чьему голосу мы должны внимать, чьему божественному побуждению мы должны повиноваться, чья работа представляет собой единственное дело нашей активной жизни и воли, которым надо заниматься. Во-вторых, там появляется идея божественного Духа, отца всех, простирающего крылья милостивой защиты И любви надо всеми своими творениями, и из нее между душой и Богом возникают отношения отца и дитя, отношения любви и, как результат, отношения братства с нашими собратьями. Это отношение к Богу, в тихий чистый свет чьей природы мы должны врасти, к Господину, к кому мы приближаемся через труды и служение, к Отцу, кто отвечает на любовь души, подходящей к нему как дитя, является допустимым элементом Йоги преданности.
В тот момент, когда мы полностью входим в это развитие и его более глубокое духовное значение, мотив страха перед Богом становится бесполезным, излишним и даже невозможным. Он имеет значение, главным образом, в этической сфере, пока душа еще не достаточно выросла, чтобы следовать добру ради него самого, и нуждается во власти над собой, чьего гнева или строгого суда она могла бы бояться, и основать на этом страхе свою верность добродетели. Когда мы поднимаемся в духовность, этот мотив не может более оставаться и задерживается только медлительностью, некоторым смущением в уме и упорством старого мышления. Кроме того, этическая цель в Йоге отлична от этической цели во внешней идее добродетели. Обычно, этика считается своего рода механизмом правильного действия, сам поступок — это все, и в том, как совершить правильный поступок, заключается весь вопрос и вся забота. Но для Йогина действие, главным образом, важно не ради него самого, но, скорее, как средство для роста души к Боту. Поэтому индийские духовные писания ставят ударение не столько на качестве совершаемого действия, сколько на качестве души, от которой действие проистекает, на её правду, бесстрашие, чистоту, любовь, сострадание, благожелательность, отсутствие желания повредить, и потом уже на действие, как на истечение всего этого. Старая западная идея о том, что человеческая природа внутренне плоха и противоположна добродетели, и что добродетели нужно следовать вопреки нашей падшей природе, чужда для индийского ума, воспитанного с древних времен на идеях Йоги. Наша природа содержит в себе, наряду со страстным раджасическим и направленным вниз тамасическим качеством, чистый саттвический элемент, и именно поддержание этой её высшей части является делом этики. Посредством этого мы усиливаем божественную природу, daivi prakrti, которая присутствует в нас, и избавляемся от титанических и демонических элементов. Согласно этому представлению, не древнееврейская праведность богобоязненного человека, но чистота, любовь, благодеяния, правдивость, бесстрашие, безобидность святого и возлюбившего бога человека являются целью этического роста. И говоря более широко, врастание в божественную природу означает осуществление этического существования. Это может быть сделано наилучшим образом посредством осознания Бога как высшего Я, как руководящей и возвышающей Воли или как Господина, кого мы любим и кому служим. Не страх перед ним, но любовь к нему, стремление к свободе и вечной чистоте его бытия должны быть мотивом.
Конечно, страх входит в отношения господина и слуги, и даже в отношения отца и дитя, но только на человеческом уровне, когда контроль, подчинение и наказание преобладают в них, а любовь, более или менее, принуждена скрываться под маской авторитета. Всевышний, даже как Господин, никого не наказывает, не угрожает, не принуждает к послушанию. Сама человеческая душа свободно приходит к Богу и предлагает себя его непреодолимой силе, чтобы он мог подхватить и поднять её к своим собственным божественным уровням, и дать ей эту радость совершенного владения Бесконечным конечной природой и радость служения Высшему, благодаря чему приходит свобода от эго и низшей природы. Любовь — это ключ к этому отношению, и такое служение, dasyam, в индийской Йоге является счастливым служением божественному Другу или страстным служением божественному Возлюбленному. Повелитель мира, кто в Гите требует от своего служителя, Бхакта, быть в жизни ничем более, как его орудием, ставит это требование как товарищ, советчик, высшее Я, и описывает себя как Господа всех миров, являющегося другом всех творений, sarvalokamehe svaram suhrdam sarvabhutanam; оба отношения в действительности должны идти вместе, и ни одно не может быть совершенным без другого. Таким образом, это не отцовство Бога, как Творца, кто требует послушания, поскольку он создатель нашего бытия, но отцовство любви, которое ведет нас к более тесному душевному союзу Йоги. Любовь — действительный ключ в обоих, а совершенная любовь несовместима с допущением мотива страха. Близость человеческой души ко Всевышнему — это цель, а страх всегда устанавливает барьеры и дистанции; даже благоговение и почтительность к божественной Силе являются знаком дистанции и разделения, и они исчезают в близости единения любви. Кроме того, страх принадлежит низшей природе, низшему я, и в приближении к высшему Я должен быть отложен в сторону прежде, чем мы сможем войти в его присутствие.
Эти отношения божественного отцовства и еще более тесные отношения с Божественным, как с Матерью-Душой Вселенной, берут начало в другом раннем религиозном мотиве. Один тип Бхакта, говорится в Гите, это приверженец, который подходит ко Всевышнему, как к исполнителю его желаний, подателю благ, удовлетворяющему потребности его внутреннего и внешнего существования. "Я приношу моему Бхакта, — говорит Господь, — его имение и обладание добром, yogaksemam vahamyaham. Жизнь человека проходит в хотениях и нуждах, и потому желания присутствуют не только в его физическом и виталическом, но и в его ментальном и духовном бытии. Когда он начинает сознавать великую Силу, правящую миром, он приближается к ней с молитвой о выполнении его нужд, о помощи на его каменистом пути, о защите в его борьбе. Каковы бы ни были незрелости в обычном религиозном подходе к Богу через молитву, их много, и особенно то отношение, которое воображает, что Божественного можно умилостивить, подкупить, прельстить, добиться молчаливого согласия или снисхождения восхвалениями и мольбами, и часто не заботится о том, в каком духе к нему приближаются, все же этот виток в направлении ко Всевышнему представляется необходимым движением нашего религиозного бытия и покоится на вселенской правде.
Сила молитвы часто подвергается сомнению, сама молитва полагается вещью иррациональной, излишней и бездейственной. Это правда, что вселенская воля выполняет всегда свою цель и не может быть отклонена эгоистическими умилостивлениями и мольбами, это правда Трансцендентного, кто выражает себя во вселенском порядке, что, будучи всеведущим, его огромное знание должно предвидеть вещь, которую следует сделать, и не нуждается в направлении или стимулировании человеческой мыслью, и что единоличные желания индивидуума не являются и не могут быть в любом мировом порядке правильным определяющим фактором. Но все же этот порядок или выполнение вселенской воли не совершается вполне механическим Законом, но силами и способностями, среди которых, для человеческой жизни по крайней мере, человеческая воля, устремление и вера не являются наименее важными. Молитва — только особая форма, приданная этой воле, устремлению и вере. Ее выражения очень часто бывают грубыми и не только по детски непосредственными, что само по себе не может быть дефектом, но и ребяческими, инфантильными, но все же она имеет реальную мощь и значение. Ее сила и чувство могут привести волю, стремление и веру человека в соприкосновение с божественной Волей, как с Волей сознающего Бытия, с кем мы можем войти в осознаваемые и живые отношения. Ибо наша воля и стремление могут действовать или нашей собственной силой и стараниями, что может, нет сомнения, сделать нашу волю великой и действенной и для низких, и для высоких целей, — и имеется множество дисциплин, которые выдвигают волю вперед, как единственную силу для использования, — или она может действовать в зависимости и в подчинении божественной или вселенской Воле. И далее, этот последний путь может смотреть на эту Волю, как на отзывающуюся на наше стремление почти механически неким видом закона энергии, во всяком случае отзывающуюся совершенно неолицетворенно, или он может смотреть на нее, как на отвечающую сознательно божественному стремлению и вере человеческой души и сознательно приносящей ей помощь, руководство, защиту и осуществление выраженных надежд, yogaksemam vahamyaham.
Молитва помогает нам подготовить это отношение сначала на низшем плане, даже если она там совмещается со многим, что представляет собой явный эгоизм и заблуждение; но впоследствии мы можем подтянуться к духовной правде, стоящей за этим. Тогда это не дарование просимого, но само отношение, соприкосновение человеческой жизни с Богом, сознательный взаимообмен. В спиритуальных сферах и в духовных поисках это сознательное отношение является великой силой; это намного большая сила, чем наша собственная полностью полагающаяся на себя борьба и усилие, и она приносит более полный духовный рост и переживание. Неизбежно, в конце молитва или исчезает в том большем, для чего она нас подготовила, — фактически форма, которую мы называем молитвой, не является сама по себе существенной, если только имеются вера, воля и стремление, — или остается лишь для радости взаимоотношений. Также и её цель, artha, или интерес, осуществления которого она ищет, становится выше и выше до тех пор, пока мы достигаем высочайшей немотивированной преданности, которая есть преданность божественной любви, чистой и простой, без какого-либо другого требования или страстного желания.

Отношения, которые возникают из этого подхода ко Всевышнему, являются отношениями божественного Отца и Матери с ребенком, и отношениями с божественным Другом. Ко Всевышнему в таких представлениях человеческая душа обращается за Помощью, защитой, за руководством, за благодеяниями, — или, если знание является целью, она обращается к Руководителю, Учителю, Подателю света, ибо Всевышний есть Солнце знания, — или она приходит с болью и страданием за облегчением, утешением и избавлением, это может быть избавление или от самого страдания, или от мира-существования, вместилища страданий, или ото всех его внутренних и реальных причин 2. В этом мы находим определенную градацию. Поскольку отношения отцовства всегда менее близкие, менее сильные, страстные и интимные, к ним меньше всего прибегают в Йоге, которая ищет самого тесного единения. Отношения божественного Друга сладостнее и более интимны, они допускают равенство или близость даже в неравенстве и являются началом совместной самоотдачи; в их наибольшей близости, когда всякая идея другого, дающего и берущего, исчезает, когда эти отношения становятся немотивированными, за исключением одного единственного вполне достаточного мотива любви, они обращаются в свободное и счастливое отношение товарищества, в Лила существования. Все же еще более тесные и близкие отношения у Матери и дитя, и они поэтому играют очень большую роль везде, где религиозный порыв, самый пламенный и горячий, вспыхивает в сердце человека. Во всех своих желаниях и тревогах душа идет к Матери-Душе, и Божественная Матерь хочет, чтобы так и было, дабы она могла излить свое сердце любви. Душа обращается к ней и по самосуществующей природе этой любви, и также потому, что это направляет нас к дому, куда мы возвращаемся из наших странствий в мире, и в лоне которого мы обретаем свой покой.
Но высочайшие и величайшие отношения те, которые начинаются не от обычных религиозных побудительных мотивов, но скорее являются самой сущностью Йоги, происходят из собственной природы самой любви; это — страсть Любящего и Любимого. Где бы ни возникало страстное влечение души к её полному союзу с Богом, эта форма божественного томления прокладывает свой путь даже в тех религиях, которые, кажется, обходятся без этого и не дают этому чувству места в своих обычных системах. В этих отношениях просят одного — любви, боятся одного — потерять любовь, предаются одной печали — печали отделения от любимого, ибо всё другое или не существует для любящего, или включается только как случайности и последствия, а не как цели и условия любви. В самом деле, любовь по своей природе является самосуществующей, потому что она происходит от тайного единства в бытии и чувства этого единства, или от желания сердечного единства между душами, которые ещё способны воспринимать самих себя отличными друг от друга и разделенными. Следовательно, все другие отношения тоже могут достигнуть самосуществующей немотивированной радости бытия ради одной любви. Однако они всё же начинаются от других мотивов, и до конца они, в некоторой степени, находят удовлетворение в своей игре в этих других мотивах. Здесь же и начало — любовь, и конец — любовь, и вся цель — любовь. Есть, правда, желание обладания, но даже и оно бывает преодолено в полноте самосуществующей любви, и последняя потребность Бхакта просто в том, чтобы его Бхакти никогда не прекращалось и не слабело. Он не просит небеса об освобождении от рождений, или о чем либо другом, но только чтобы его любовь могла быть вечной и абсолютной.
Любовь — это страсть, и она ищет двух вещей, постоянства и силы, и в отношениях Любящего и Любимого всегда присутствуют врожденные и инстинктивные поиски непрерывности и насыщенности. Любовь ищет обоюдного обладания, и здесь эта потребность совместного обладания становится абсолютной. Выходя за пределы желания обладания, которое подразумевает различие, она ищет единения, и именно здесь идея единения двух душ, сливающихся одна с другой и становящихся одной, находит высшую точку своего страстного стремления и полноту своего удовлетворения. Любовь — это и жажда красоты, и именно здесь это томление постоянно удовлетворяется в созерцании, прикосновении и радости Всепрекрасного. Любовь — дитя и искатель Восхищения, и именно здесь она находит высочайшую возможность экстаза как для сознания сердца, так и для каждой фибры существа. Кроме того, это то отношение, которое, подобно отношению между людьми, требует наибольшего, и даже достигая величайшей интенсивности, все же остается недостаточно удовлетворено, потому что только в Божественном оно может найти свое реальное и полное удовлетворение. Следовательно, именно здесь наибольшее обращение человеческих чувств к Богу находит свое полное значение и обнаруживает всю истину, человеческий символ которой есть любовь; все её неотъемлемые инстинкты обожествлены, подняты, удовлетворены в блаженстве, от которого была рождена наша жизнь, и к которому посредством единения она возвращается в Ананде божественного существования, где любовь абсолютна, вечна и ничем не омрачена.

2. Есть три или четыре класса преданных приверженцев Бога, которые, обозначены в Гите, arta, arthartџ, jijnasu, страдалец, искатель личных целей, искатель Божественного знания. (Прим. Шри Ауробиндо)

 

 

 

Глава IV
Путь Преданности

ПУТЬ Бхакти сам по себе так же широк, как сердечное стремление души к Богу, и так же прост и откровенен, как любовь и желание, идущие прямо к их предмету. Он, следовательно, не может быть зафиксирован до конца в любом систематическом методе, не может основываться на психологической науке, как Раджа-Йога, или на психофизической науке, подобно Хатха-Йоге, или начать от определенного интеллектуального процесса, подобно обычному методу Джнани-Йоги. Бхакти может применять различные средства или поддержки, и человек, имеющий в себе склонность к порядку, процессу и системе, может пытаться свести в методику свое обращение к этим вспомогательным средствам, но чтобы перечислить их вариации, нужно было бы повторить почти все бесчисленные человеческие религии в их аспекте внутреннего приближения к Божеству. Реально, однако, наиболее интимная Йога Бхакти сводится упрощенно в такие четыре движения: желание души, когда она обращается к Богу, и склонность её чувств к нему; боль любви и божественный отклик на любовь; восторг от обладания любовью и игра этого восторга; вечное наслаждение божественным Возлюбленным, который и есть сердцевина небесного блаженства. Такова суть Бхакти, которая одновременно и слишком проста, и слишком глубока для методизирования или для анализа. В наилучшем случае можно только сказать, что здесь есть эти четыре последовательных элемента, шаги Сиддхи, если мы можем их так назвать, и здесь много определенных средств, которыми Бхакти пользуется, и еще здесь есть некоторые из аспектов и переживаний Садханы преданности. Нам нужно только проследить широкую общую линию, которой Бхакти следует, прежде чем мы обратимся к рассмотрению того, как путь преданности входит в сводную и обобщенную интегральную Йогу, какое место он в ней занимает, и как его принцип воздействует на другие принципы божественной жизни.
Вся Йога — это обращение человеческого ума и человеческой души, пока еще не божественной в осознании, но чувствующей в себе божественное побуждение и притяжение, к тому, посредством чего она находит свое возвеличенное бытие. Эмоционально, первая форма, которую это обращение принимает, должна быть разновидностью поклонения. В обычной религии это поклонение принимает вид внешнего культа, и это в свою очередь порождает наиболее внешнюю форму обрядового почитания. Этот элемент обычно необходим, потому что массы людей живут в их физических умах, могут осознать что-либо только силой физического символа, и могут почувствовать, что они живут только силой физического действия, и ничем больше. Мы могли бы применить здесь тантрическую градацию Садханы, которая признает путь pasu, стада, животного или физического существа, низшей стадией своей дисциплины, — и сказать, что полностью или в основном преобладающее обрядовое поклонение представляет собой первый шаг этой самой низшей части пути. Очевидно, что настоящая религия, — а Йога есть нечто большее, чем религия, — начинается только тогда, когда это совершенно внешнее поклонение соответствует чему-то реально ощущаемому умом, искреннему смирению, подлинному трепету, настоящему благоговению или духовному стремлению, для которых оно становится содействием, внешним выражением, а также некоторым видом периодического или постоянного напоминания, помогающим оттянуть ум от занятий обычной жизни. Но пока это только идея Бога, которому человек воздает почтение или уважение, мы еще не подобрались к началу Йоги. Поскольку единение является целью Йоги, её начало должно всегда быть поиском Бога, страстным желанием некоторого вида прикосновения, близости или обладания. Когда это к нам приходит, поклонение всегда становится главным образом внутренним почитанием; мы начинаем преобразовывать себя в храм Божества, наши мысли и чувства становятся постоянной молитвой устремления и поиска, вся наша жизнь — внешним служением и культом По мере того, как это изменение, эта новая душевная склонность растет, религия ревностного поклонника превращается в Йогу, в растущее соприкосновение и единение. Из этого не следует, что необходимо будет обойтись без внешнего поклонения, но оно будет всё более становиться только физическим выражением или излиянием внутренней преданности и поклонения, волной души, выбрасывающей себя наружу в речи и в символическом акте.
Поклонение, прежде чем оно обратится в элемент более глубокой Йоги преданности, в лепесток цветка любви, с его почтением и устремлением к своему солнцу, должно принести с собой, если оно не поверхностное, посвящение существа Божественному, которому (существо) поклоняется. И единственным элементом этого посвящения должно быть самоочищение, чтобы стать годным для божественного соприкосновения, или для вхождения Всевышнего в храм нашего внутреннего существа, или для его самооткровения в святыне сердца. Это очищение может быть этическим по своему характеру, но оно не будет просто поисками моралиста правильного и безупречного действия, или даже, когда однажды мы достигнем стадии Йоги, повиновением закону Бога, как он показан в формальной религии; а это будет отбрасыванием прочь, katharsis, всего, что противоречит или представлению Всевышнего в нём самом, или Божественному в нас самих. В первом случае оно становится подражанием Богу в характере чувства и внешнего действия, в последнем — перерастанием в его подобие в нашей природе. То, чем является внутреннее обожание по отношению к обрядовому поклонению, тем же является и перерастание в божественное подобие по отношению к внешней этической жизни. Оно возвышается до освобождения через уподобление Божественному 3, освобождения от нашей низшей природы и изменения в божественную природу.

В своей полноте посвящение превращается в преданность Богу всего нашего существа и, следовательно, всех наших мыслей и наших трудов. Здесь эта Йога включает в себя существенные элементы Йоги трудов и Йоги знания, но в собственной манере и в своём собственном специфическом духе. Это жертвоприношение жизни и трудов Божественному, но жертвоприношение любви более, чем обращение воли к божественной Воле. Бхакта предлагает свою жизнь, все, что он есть, и все, что он имеет, и все, что он делает Всевышнему. Эта самоотдача может принять аскетическую форму, когда он покидает обычную жизнь людей и посвящает свои дни исключительно молитве, восхвалению и почитанию, или экстатической медитации, отказывается от своего личного имущества и становится монахом или нищим, чье единственное владение — это Божественное, оставляет всякую деятельность в жизни, кроме тех занятий, которые помогают или принадлежат к общению с Богом и к общению с другими приверженцами Бога, или, самое большее, из безопасной крепости аскетической жизни продолжает служение людям, которое кажется исключительно излиянием божественной природы любви, сострадания и добра. Но есть более широкое самопосвящение, свойственное любой интегральной Йоге, которое, принимая полноту жизни и мира в его цельности как игру Всевышнего, отдает всё существо в его владение; всё, чем человек является и что имеет, считается принадлежащим только Богу, а не нам самим, и все работы совершаются как подношение Ему. Посредством этого приходит полное активное посвящение обоих — как внутренней, так и внешней жизни, самоотдача без искажения.
Существует также посвящение мыслей Всевышнему. В своем начале это — попытка закрепить ум на объекте поклонения, — ибо, естественно, беспокойный человеческий ум занят другими предметами и, даже когда он направлен вверх, мир мирской постоянно тянет его вниз, — так что в конце концов ум привычно думает об объекте поклонения, а все остальное только вторично и обдумывается лишь в связи с ним. Закрепление ума осуществляется часто с помощью физического изображения или, более сокровенно и характерно, с помощью Мантры или божественного имени, благодаря чему осознается божественное существо. Теми, кто систематизировал, предполагаются три стадии поисков посредством приверженности ума: первая, постоянное слушание божественного имени, божественных качеств и всего, что связывается с ними; вторая, постоянное думание о них и о божественном бытии или личности; третья, установление и фиксация ума на объекте; этими путями приходит полное осознание. И посредством всех трех приходит, когда сопровождающее чувство или сосредоточение очень интенсивны, Самадхи, экстатический транс, в котором сознание отделяется от внешних объектов. Но все это фактически несущественно; существенно одно — интенсивная преданность мысли в уме объекту обожания. Хотя это кажется родственным созерцанию на пути знания, но отличается от последнего по духу. В своей подлинной природе это не безмолвие, но экстатическое созерцание; оно пытается не перейти в бытие Всевышнего, но привнести Всевышнее в нас самих и потерять себя в глубоком экстазе его присутствия или его обладания; и это блаженство не есть мир единения, но экстаз единения. Здесь тоже может быть отдельное самопосвящение, которое кончается отказом ото всех других мыслей о жизни ради владения этим экстазом, впоследствии вечным на запредельных уровнях, или исчерпывающим посвящением, в котором все мысли полны Всевышним, и даже в жизненных занятиях каждая мысль помнит о нем. Как в других Йогах, так же и в этой человек начинает видеть Всевышнего везде и во всем и изливать реализацию Всевышнего во всей своей внутренней деятельности и во всех внешних действиях. Но все здесь поддерживается первоначальной силой эмоционального единения, ибо именно любовью достигаются полное самопосвящение и полное обладание, а мысль и действие становятся формами и образами святой любви, которая владеет духом и его членами.
Таково обычное движение, посредством которого то, что могло быть сначала лишь смутным обожанием некой идеи Божественного, принимает внешние свойства, и затем, однажды ступив на путь Йоги, обретает внутреннюю реальность и интенсивное переживание божественной любви. Но есть более интимная Йога, которая с самого начала состоит из этой любви и осуществляется только путем интенсивности её томлений без другого процесса или метода. Все остальное приходит, но происходит из этого, как лист и цветок из семени; все другое не является средством развития и осуществления любви, но излучением любви, уже растущей в душе. Это путь, которым душа следует, когда, может быть, ещё занятая обычной человеческой жизнью, она услышала флейту Божества на ближней опушке тайного леса, и более не владеет собой, не имеет удовлетворения или отдыха, пока не нагонит, не схватит и не завладеет божественным флейтистом. Это и есть, в сущности, сила самой любви в сердце и в душе, обратившихся от земных предметов к духовному источнику всей красоты и восторга. В этом искании живут там всякое чувство и страсть, все настроения и переживания любви, сосредоточенной на верховном предмете желания, стократно превосходящей высочайшую точку интенсивности, возможную для человеческой любви. Есть взволнованность всей жизни, освещенность неуловимым образом, неудовлетворенная тоска по единственному предмету сердечного желания, сильная нетерпимость ко всему, что отвлекает от 4 этого единого занятия, острая боль от препятствий, стоящих на пути завладения, совершенное видение всей красоты и восторга в одной единственной форме. И есть там все многочисленные настроения любви: радость мечтаний, поглощенность мысли, восхищение осуществлением встречи, наслаждение объятий, боль разделения, ярость любви, слёзы страстного стремления, возрастающий восторг воссоединения. Сердце является местом действия этой верховной идиллии внутреннего сознания, но сердце, которое подвергается нарастающему духовному изменению и становится раскрывающим лепестки лотосом духа. И как интенсивность его поисков превыше высочайшей силы обычных человеческих чувств, так и восторг и завершающий экстаз находятся превыше досягаемости воображения и вне возможности выражений речью. Ибо это — восторг Божества, который превосходит человеческое понимание.
Индийские последователи Бхакти придали этой божественной любви мощные формы поэтических символов, которые в реальной сути не столько символы, сколько внутренние выражения истины, никаким другим способом не передаваемой. Бхакти использует человеческие отношения и видит божественную личность не просто как символы, а потому что существуют божественные отношения верховного Восторга и Красоты с человеческой душой, по отношению к которым человеческие отношения являются несовершенной, но все же реальной копией, и потому что Восторг и Красота — не абстракции или качества совершенно неощутимой метафизической сущности, но само тело и форма верховного Бытия. Это живущая Душа, по которой томится душа Бхакта; ибо источник всей жизни — это не идея, не понятие, не состояние существования, но реальное Существо. Поэтому во владении божественным Возлюбленным вся жизнь души удовлетворена, и все отношения, посредством которых она находит себя и в которых она себя выражает, полностью осуществлены; следовательно, также, посредством любых из этих отношений Возлюбленный может быть найден, хотя те из них, которые допускают наибольшую силу, всегда представляют собой отношения, в которых за ним можно следовать наиболее интенсивно и завладеть им с глубочайшим экстазом. Его ищут внутри в сердце и потому отдельно ото всего посредством обращенной внутрь сосредоточенности существа в самой душе; но его также видят и любят везде, где он проявляет свое бытие. Вся красота и радость существования воспринимается, как его радость и красота; его обнимают духом во всех существах; экстаз любви, которым насладились, изливает себя во всеобщую любовь; все существование становится излучением его восторга, и даже в самом своем внешнем проявлении преобразовывается в нечто другое, чем внешняя видимость. Сам мир переживается как игра божественного Восторга, Лила, и то, в чем мир теряет себя, есть небеса блаженства вечного единения.

3. sadrsya-mukti
4. the intense impatience of all that distracts from

 

 

 

Глава V
Божественная Персональность

В СИНТЕТИЧЕСКОЙ Йоге немедленно встает один вопрос, который должен не только включать, но и объединять знание и преданность, трудный и беспокойный вопрос о божественной Личности. Все направления новой мысли сводились к умалению персонификации, они видели за сложными фактами существования только великую безличностную силу, скрытое становление, которое также осуществляет себя через безличностные силы и безличностные законы, в то время как личность представляется только как последующий, соподчиненный, частичный, преходящий феномен на поверхности этого безличностного движения. Даже наделенная сознанием, эта Сила кажется безличностной, неопределенной, лишенной в сущности всего, кроме абстрактных качеств или энергий, ибо все остальное есть только результат, меньший феномен. Древняя индийская мысль, начиная с совершенно другого конца, достигла в своих наивысших пределах того же самого обобщения. Она представляет себе безличностное существование как первоначальную и вечную истину; олицетворение есть только иллюзия или, в лучшем случае, феномен ума.
С другой стороны, путь преданности невозможен, если личность Божественного не может быть принята как реальность, и настоящая реальность, а не предположение иллюзии. Не может быть любви без любящего и любимого. Если наша личность — иллюзия, и Лицо, к которому восходит наше обожание — только начальный аспект иллюзии, и если мы верим в это, тогда любовь и обожание должны быть сразу убиты, или могут остаться только в антилогичной страсти сердца, отрицающего сильным биением жизни ясную и сухую правду рассудка. Может быть возможно любить и обожать тень наших умов или яркий космический феномен, который исчезает под взглядом Истины, но путь спасения не может быть построен на фундаменте преднамеренного самообмана. Бхакта, в самом деле, не позволяет этим сомнениям интеллекта преградить ему путь; у него есть прорицания сердца, и их для него достаточно. Но Садхака интегральной Йоги должен знать вечную и первоначальную Истину и не упорствовать до конца в восторге, принадлежащем Тени. Если бесперсональность — это единственная устойчивая истина, тогда прочный синтез невозможен. Он может, самое большее, принять божественную личность как символ, сильный и эффективный вымысел, но он вынужден будет в конце превзойти его и отказаться от приверженности ради единственного преследования основного и окончательного знания. Садхака должен будет опустошить бытие ото всех его символов, значений, содержания для того, чтобы достигнуть не имеющей черт Реальности.

Мы сказали, однако, что персональность и бесперсональность, как их понимают наши умы, представляют собой только аспекты Всевышнего, и оба содержатся в его бытии; они являются одной сутью, которую мы видим с двух противоположных сторон, и в которую мы входим через разные калитки. Мы должны увидеть это более ясно для того, чтобы избавиться от любых сомнений, которыми интеллект может стараться огорчить нас, когда мы следуем побуждению преданности и интуиции любви, или смутить нас в нашей радости божественного единения. В самом деле, сомнения спадают прочь от этой радости, но если мы слишком тяжело нагружены философским умом, они могут сопровождать нас почти до самого ее преддверия. Следовательно, хорошо разгрузить себя от них как можно раньше, через осознание ограничений интеллекта, рационального философского ума в его особенном пути приближения к правде, и пределов даже духовного переживания, которое начинает от приближения через интеллект, чтобы видеть, что не стоит принимать его за всю полноту высочайшего и широчайшего духовного переживания. Духовная интуиция — это всегда более светоносный водитель, чем различающий рассудок, и духовная интуиция направляет себя к нам не только через рассудок, но также и через остальное в нашем существе, через волю, сердце и жизнь. Тогда интегральное знание будет таким, какое принимает в расчет всё и объединяет все разнообразные истины. Сам интеллект будет более глубоко удовлетворен, если он не будет ограничивать себя своими собственными данными, но примет также правду сердца и жизни, и придаст им их безусловную духовную ценность.
Природа философского ума — двигаться среди идей и придавать им вид их собственной абстрактной реальности отдельно ото всех их конкретныx представлений, которые воздействуют на нашу жизнь и личное сознание. Он склонен уменьшать эти представления до их самых оголенных и наиболее общих выражений и утончать даже эти, если возможно, до некой конечной абстракции. Чистое интеллектуальное направление уходит прочь от жизни. В суждении о вещах оно пытается отвернуться от их воздействия на нашу личность и достигнуть любой общей безличностной истины, могущей быть за ними; оно склонно обращаться с этим видом истины, как с единственно реальной правдой бытия или, по крайней мере, как с одной верховной и постоянной силой реальности. Следовательно, оно направлено своей собственной природой закончиться в крайностях абсолютной бесперсональности и абсолютной абстракции. Здесь завершались древние философии. Они сводили всё к трем абстракциям: существование, сознание и блаженство бытия, и были склонны избавиться от двух из этих трех, которые казались зависимыми от первой, наиболее абстрактной, и свести все назад в чистое, не имеющее черт существование, из которого все остальное было выпущено, все представления, все значения, кроме одного неопределенного и безвременного факта бытия. Но у интеллекта оставался все же один дальнейший возможный шаг, и он совершил его в буддистской философии. Она утверждает, что даже этот конечный факт существования был только представлением; она абстрагирует и его также и приходит к неопределенному нулю, который мог бы быть или пустым, или постоянно невыразимым.
Сердце и жизнь, как мы знаем, имеют как раз противоположный закон. Они не могут жить абстракциями; они находят свое удовлетворение только в конкретном, которое может быть охвачено; физически ли, умственно ли, или духовно, их цель не представляет собой что-то такое, что пытаются выделить и достигнуть посредством интеллектуальной абстракции; живое становление или сознательное владение их объектом и радость этого — вот то, чего они ищут. Они отзываются не на удовлетворение абстрактного ума или безличностного существования, но на радость и активность существа, сознательной Личности в нас, конечной ли, или бесконечной, для которой восторги и силы её существования являются реальностью. Следовательно, когда сердце и жизнь обращаются к Высочайшему и Бесконечному, они достигают не абстрактного существования или несуществования, Сат или же Нирваны, но существующего, Сат Пуруши, не просто сознания, но сознающего Существа, Чайтанья Пуруши, не просто чистого безличностного восторга от Есть, но безграничного блаженства Я Есть, Анандамайя Пуруши; также не могут они раствориться и потерять свое сознание и блаженство в не имеющем черт существовании, но должны настаивать на всех трех в одном, ибо восторг существования есть их высочайшая сила, а без сознания восторгом нельзя завладеть. Таков смысл верховного образа самой, интенсивной индийской религии любви, Шри Кришны, Всеблагого и Всепрекрасного.
Рассудок тоже может следовать по этому направлению, но он прекращает тогда быть чистым интеллектом; он призывает на помощь силу своего воображения, он становится создателем образов, творцом символов и значений, духовным художником и поэтом. Следовательно, самая строгая интеллектуальная философия допускает Сагуну, божественную Личность, только как верховный космический символ; идите за пределы этого к реальности, говорит она, и вы достигнете, в конце концов, Ниргуны, чистой Бесперсональности. Конкурирующая философия утверждает превосходство Сагуны; не олицетворено, возможно скажет она, только материальное, только вещество его духовной природы, из которого он проявляет силы своего бытия, сознания и блаженства, всего, что его выражает; безличностное есть видимый негатив, через который он открывает преходящие вариации вечного позитива своей личности. Очевидно, что здесь два инстинкта, или если мы колеблемся применить это слово к интеллекту, две врожденные силы нашего существа, которые, каждая в своей собственной манере, имеют дело с той же самой Реальностью.
То и другое, идеи интеллекта, его умение разбираться, и устремления сердца и жизни, их приближения, имеют за собой реальность, к достижению которой они стремятся. То и другое подтверждается духовным опытом; каждая сторона достигает именно того божественного абсолюта, которого ищет. Но все же каждая из сторон, если одной из них слишком исключительно потворствовать, попадает в затруднения из-за ограничений своих природных качеств и характерных свойств. Мы видим, что нашему земному житию, где следуют исключительно сердцу и жизни, не удается привести нас к какому-либо проливающему свет выходу, в то время как исключительная интеллектуальность становится далеким, абстрактным и бессильным или бесплодным критиком, или сухим механистом. Их умелое сочетание и справедливое примирение — одна из великих проблем нашей психологии и нашего действия.
Примиряющая сила лежит выше, в интуиции. Но есть интуиция, которая обслуживает интеллект, и интуиция, которая служит сердцу и жизни, и если мы следуем одной из них исключительно, мы не достигнем большего, чем раньше; мы только сделаем для себя внутренне более реальными, но все же существующими раздельно, вещи, к которым стремятся другие, менее зоркие силы. Но тот факт, что интуиция может отдать себя беспристрастно всем частям нашего существа, — ибо даже тело имеет свою интуицию, — показывает, что она является не замкнутым в своем кругу, но интегральным правдоискателем. Мы должны спрашивать интуицию всего нашего существа, а не только отдельно в каждой ее части, не в сумме их обнаружении, но вне всех этих низших инструментов, даже вне их первых духовных ответчиков, поднимаясь в собственную сферу интуиции, которая есть обитель бесконечной и беспредельной Истины, rtasya sve dame, где все существование обнаруживает свое единство. Именно это имеют в виду древние Веды, где восклицается: "Есть непоколебимая истина, скрытая истиной (вечная истина скрыта этой другой, от которой мы имеем здесь эти низшие прозрения); там десять сотен лучей света стоят вместе; это — Единый", "rtena rtam apihitam dhruvam… dasa aata saha tasthus tad ekam" (Ригведа V. 62.1.)
Духовная интуиция всегда затрагивает подлинную реальность; это светоносный предвестник духовного осознания или сам его лучезарный свет; она видит то, что другие силы нашего существа с трудом стараются изучить; она схватывает прочную истину абстрактных представлений интеллекта и феноменальных представлений сердца и жизни, правду, которая сама не является ни отдаленно абстрактной, ни внешне конкретной, но чем-то еще, для чего эти две — только разные стороны ее психологического проявления для нас. То, что воспринимает интуиция нашего интегрального существа, когда его члены более не спорят между собой, но освещены свыше, есть эта цельность нашего бытия, стремящегося к единой реальности. Безличностное — правда, личностное — тоже правда; они являются одной и той же истиной, видимой с двух сторон нашей психологической деятельности; ни та, ни другая сама по себе не дает полного значения Реальности, и все же посредством и той, и другой мы можем приблизиться к этому.
Если посмотреть с одной стороны, как бы кажется, что безличностная Мысль, работая, создала выдуманного мыслителя для удобства своего действия, безличностная Сила в работе сотворяет вымышленного делателя, безличностное существование в действии, которое использует фикцию олицетворенного существа, имеющего сознающую индивидуальность и личный восторг. При взгляде с другой стороны, именно мыслитель выражает себя в мыслях, которые без него не могли бы существовать, и наше общее представление о мысли просто символизирует силу природы мыслителя; Ишвара выражает сам себя волей, силой и мощью; Существующий простирает самого себя во всех формах, полных и частичных, прямых, превратных и противоположных его существованию, сознанию и блаженству, и наше абстрактное представление этих вещей есть только интеллектуальное изображение тройной силы его природы бытии. Вся бесперсональность, кажется, в свою очередь становится фикцией, и существование в самом его движении и его каждой частице не является ничем, кроме жизни, сознания, силы восторга единой и все же бесчисленной Личности, бесконечного Божества, самоосознающего и саморазворачивающегося Пуруши. Оба представления правильны, за исключением идеи фикции, которая, будучи заимствована из нашего интеллектуального процесса, должна быть изгнана, и каждой точке зрения должна быть придана присущая ей обоснованность. Интегральный искатель должен в этом свете понимать, что он может достигнуть одной и той же Реальности на обоих направлениях или последовательно, или одновременно, как бы на двух соединенных колесах, катящихся по параллельным линиям, но таким параллельным линиям, которые вопреки интеллектуальной логике, но в послушание их собственной внутренней правде единения, действительно встречаются в бесконечности.

Мы должны смотреть на божественную Личность с этой точки зрения. Когда мы говорим об индивидуальности, мы имеем в виду под этим сначала что-то ограниченное, внешнее и отдельное, и наша идея олицетворенного Бога принимает тот же самый несовершенный характер. Наша личность для нас сначала представляется отдельным созданием, ограниченным умом, телом, характером, которые мы воспринимаем, являясь особью, как фиксированную величину, ибо, хотя в действительности она всегда изменяется, есть все же достаточный элемент стабильности, чтобы придать вид практического оправдания этому представлению фиксированности. Мы представляем себе Бога как такую же личность, только без тела, отдельную личность, отличную ото всех других, с умом и характером, ограниченную определенными качествами. Сначала в наших примитивных понятиях это божество является некой изменчивой вещью, причудливой и капризной, увеличенным отпечатком наших человеческих свойств; но впоследствии мы представляем себе божественную природу личности как вполне закрепленный набор качеств, и мы относим к ней только те качества, которые мы считаем святыми и идеальными, в то время как все другие исключаются. Это ограничение заставляет нас объяснять остальные проявления, приписывая их Дьяволу, или придавая человеку и первоначальному творению способность всего того, что мы считаем злым, или еще, если мы воспринимаем, что это не совсем подойдет Богу, создавая силу, которую мы называем Природа, и относя к ней все низшие качества и всю массу тех действий, за которые мы не хотим делать Божество ответственным. Снабженный высшими качествами ума и характера. Бог становится менее антропоморфным, и мы рассматриваем его, как бесконечный Дух, но все еще как отдельную личность, дух с определенными фиксированными божественными качествами, становящимися его атрибутами. Так понимаются идеи божественной Личности, олицетворенного Бога, которые столь сильно рознятся в различных религиях.
Все это может показаться с первого взгляда изначальным антропоморфизмом, оканчивающимся интеллектуальным представлением Божества, которое очень сильно расходится с действительностью мира, как мы его видим. Не удивительно, что философскому и скептическому уму не составляло бы труда интеллектуальное разрушение всего этого, либо в направлении отрицания личностного Бога и утверждения безличностной Силы или Становления, либо в отрицании личностного Бытия, или же в невыразимом опровержении самого существования, где все только символы Майи или феноменальные истины Времени-сознания. Но это только персонификации монотеизма. Политеистические религии, возможно, менее возвышенные, но более широкие и более восприимчивые в их отклике космической жизни, чувствовали, что все в космосе имеет божественный источник; поэтому они представляли себе существование многих божественных личностей, смутно чувствуя за ними бесконечного Всевышнего, чьи отношения с индивидуальными богами были не очень ясны. В их наиболее экзотерических формах эти боги были грубо антропоморфными, но там, где внутреннее чувство духовных явлений становится яснее, различные божества принимают на себя видимость персональностей единого Всевышнего, — такова объявленная точка зрения древней Веды. Этот Всевышний мог быть Верховным Бытием, которое проявляет себя в различных божественных личностях или в безличностном существовании, которое предстоит человеческому уму в этих формах; или обе точки зрения могли удерживаться одновременно без любой интеллектуальной попытки примирить их, поскольку обе в духовном опыте воспринимались правильными.
Если мы предоставим эти понятия божественной Личности разбору интеллектом, мы снизим их, согласно нашей склонности, до выдумок воображения или до психологических символов, во всяком случае, до ответа нашей чувствительной личности чему-то, что этим вовсе не является, но что чисто безличностно. Мы можем сказать, что Это в реальности совершенно противоположно нашей человеческой природе и нашей личности, и поэтому для того, чтобы войти в отношения с ним, мы вынуждены выдвигать эти человеческие выдумки и эти олицетворенные символы, чтобы приблизить его к нам. Но мы должны судить на основе духовного переживания, и в целостном духовном опыте мы обнаружим, что это не вымыслы или символы, но истины божественного бытия в их сущности, какими бы несовершенными не были наши представления о них. Даже наша первая идея о нашей собственной личности не есть абсолютная ошибка, но только беглый и поверхностный взгляд, которому мешают многие умственные ошибки. Более глубокое самопознание показывает нам, что мы не представляем собой в своей основе отдельного индивидуального выражения формы, сил, свойств, качеств с сознательным Я, отождествляющим себя с ними, каковыми мы сначала явственно выглядим. Это только временный факт, хотя всё же факт, нашего неполного бытия на поверхности нашего активного сознания. Мы находим внутри бесконечное бытие с потенциальностью всех качеств, бесконечное качество, anantaguna, которое может быть скомбинировано любым количеством возможных способов, и каждая комбинация — это открытие нашего бытия. Ибо вся эта персонификация есть самопроявление Личности, то есть, так сказать, существа, которое сознает свое проявление.
Но мы видим также, что это существо не оказывается составленным даже из бесконечного качества, но имеет такое состояние своей комплексной реальности, в котором оно отступает от всякого качества и становится неопределимым сознающим существованием, anirde syam. Даже кажется, что сознание отступило и осталось просто вневременное чистое существование. И далее, даже это чистое я нашего бытия на определенных уровнях как бы отрицает свою реальность, или кажется проекцией бессущностного 5, безосновного непознаваемого, которое мы можем представлять себе или как невыразимое нечто, или как Нигил. Именно когда мы фиксируемся исключительно на этом, и забываем все, что оно оттянуло назад в себя, мы говорим о чистой бесперсональности или пустом Ничто, как высочайшей правде. Но более интегральное видение показывает нам, что это именно Личность и индивидуальность, со всем, что она проявила, которая таким образом бросила себя в свой собственный невыраженный абсолют. И если мы поднесем наше сердце так же, как и наш рассуждающий ум, Высочайшему, мы обнаружим, что можно достигнуть этого через абсолютную Личность так же, как через абсолютную безличностность. Но все это самопознание есть только отпечаток внутри нас самих соответствующей истины Всевышнего в его всеобщности. Там тоже мы встречаем его в различных формах божественной личности, в формулировке качеств, которые различно выражают его для нас в его природе; в бесконечном качестве, Анантагуне; в божественной Личности, выражающей себя через бесконечное качество; в абсолютный бесперсональности, в абсолютном существовании или абсолютном несуществовании, которое есть все же всегда невыразимый Абсолют этой божественной Личности, этого сознающего Существа, кто проявляет Себя через нас и через вселенную.
Даже на космическом уровне мы постоянно подходим ко Всевышнему с той или другой из этих сторон. Мы можем думать, чувствовать и говорить, что Бог есть Истина, Правосудие, Справедливость, Сила, Любовь, Восторг, Красота; мы можем видеть его как вселенскую силу или вселенское сознание. Но это — только абстрактный способ переживания. Как мы сами — не просто набор качеств, сил или психологических величин, но существо, личность, которая таким образом выражает свою природу, точно так же и Бог есть Личность, сознающее Существо, кто таким образом выражает свою природу для нас. И мы можем обожать его через различные формы этой натуры, Бог справедливости, Бог любви и сострадания. Бог мира и чистоты; но очевидно, что есть и другое в божественной природе, что мы устранили из той формы личности, в которой мы ему поклоняемся. Мужество неуклоняющегося духовного видения и переживания может встретить его также в более суровых или в ужасных формах. Ни одна из них не составляет всей Божественности; все же эти формы его личности являют реальные истины его самого, в каковых он предстает перед нами так, как если бы все остальное было спрятано. Он — каждое отдельно и все вместе. Он — Вишну, Кришна, Кали; он обнаруживает себя нам в человечестве, как личность Христа, или как личность Будды. Когда мы смотрим выше нашего первого замкнуто сосредоточенного видения, мы видим за Вишну все олицетворения Шивы, и за Шивой — все олицетворения Вишну. Он — Анантагуна, бесконечное качество и бесконечная божественная Личность, которая проявляет себя через это. Снова он, кажется, оттянулся в чистую духовную безличность или даже по ту сторону всякой идеи о безличностном Я и подтверждает спиритуализированный атеизм или агностицизм; он становится для ума человека неопределимым, аnirde syam. Но из этого непознаваемого сознающего Бытия божественная Личность, которая проявила себя здесь, все же говорит: "Это тоже Я, даже здесь, вне поля зрения ума, Я есть Он, Пурушоттама".
Ибо, превыше разделений, разногласий и противоречий интеллекта, есть иной свет, и там обнаруживает себя видение истины, которую мы можем попытаться выразить для себя интеллектуально. Там всё есть одна Истина всех этих истин, ибо там каждая присутствует и подтверждается во всех остальных. В этом свете наш духовный опыт становится объединенным и целостным; не существует ни малейшего разделения, ни тени превосходства или низшего положения не остается между видением Безличностного и обожанием божественной Личности, между путем знания и путем преданности.

5. anatmyan anilayanam Тайттирия Упанишада. (Прим. Шри Ауробондо)

 

 

 

Глава VI
Блаженство Всевышнего

ТАКОВ путь преданности и таково его оправдание перед высочайшим, широчайшим и наиболее целостным знанием, и мы можем теперь понять, какую форму и место преданность будет иметь в интегральной Йоге. Йога есть в сущности союз души с бессмертным бытием, сознанием и восторгом Божественного, осуществляемый через человеческую природу, которая в результате развивается в божественную природу бытия, чем бы тот союз ни был, продвинутый настолько, насколько мы можем постигать его в уме и осуществить в духовной деятельности. Что бы мы ни видели в этом Божественном, фиксируя на этом наше сосредоточенное усилие, тем мы можем стать или врасти в некий вид единения с этим, или, по крайней мере, попасть в тон и созвучие с этим. Древние Упанишады тонко передают это высочайшими выражениями: "Всякий, кто рассматривает это, как Существование, становится этим существованием, всякий, кто рассматривает это, как Несуществование, становится этим несуществованием"; то же самое и со всем остальным, видимым нами в Божественном, что, можно сказать, есть сразу же неотъемлемая и прагматическая правда Бога. Есть что-то превыше нас, что, действительно, уже внутри нас, но чем мы еще не стали, или чем только начинаем быть в нашем человеческом существовании; но что бы из этого мы ни видели, всё мы можем создать или обнаружить в нашей сознающей природе и существе, и мы можем врасти в это и таким образом создать или обнаружить в себе индивидуально Бога; врасти в его всеобщность, в превосхождение всех пределов есть наша духовная судьба. Или, если это кажется слишком высоким для слабости нашей природы, то, по крайней мере, приблизиться, отразить и быть в прочном общении с ним, это составляет ближайшее и возможное достижение.

Цель сводной или интегральной Йоги, которую мы рассматриваем, это союз с бытием, сознанием и восторгом Божественного через каждую часть нашей человеческой природы отдельно или одновременно, но, в конце концов, все эти части гармонизируются и объединяются так, что целое может быть преобразовано в божественную природу бытия. Ничто, меньшее чем это, не может удовлетворить интегрального искателя, потому что то, что он видит, должно быть тем, чем он старается духовно завладеть и, насколько возможно, стать. Ни с одним лишь своим внутренним познанием, ни с одной волей, ни с одним только сердцем, но со всеми ними вместе равно и одинаково, а также со всем умственным и виталическим бытием в себе он стремится к Богу и трудится над переделкой их природы в их божественные эквиваленты. И поскольку Бог встречает нас на многочисленных путях своего бытия и во всех привлекает нас к себе, даже и в то время, когда он, кажется, ускользает от нашего преследования, — а видеть божественную возможность и преодолеть её игру препятствий составляет всю тайну и величие человеческого существования, — поскольку в каждом из этих путей, добираясь до его высот, или в единении всех, если мы можем найти ключ их единения, мы будем стремиться проследить, найти и завладеть им. Когда он оттягивается в безличностное, мы идем за его безличностным бытием и восторгом, но если он встречает нас также и в нашей индивидуальности через личные отношения Божественного с человеческим, то мы тоже не будем отрицать самих себя; мы будем допускать и игру любви, и восторг, и их невыразимое единство.
Посредством знания мы ищем единения с Божественным в его сознающем бытии; путем трудов мы ищем также единения с Божественным в его сознающем бытии, не статично, но динамично через сознательное единение с божественной Волей; но любовью мы ищем единения с ним во всем восторге его бытия. По этой причине путь любви, каким бы узким он ни казался в некоторых его первых движениях, в конце становится всеобъемлющим более настоятельно, чем любое другое побуждение Йоги. Путь знания легко склоняется к безличностному и абсолютному, он может очень скоро замкнуться в своем кругу. Правда, ему нет в этом нужды, поскольку сознающее бытие Всевышнего всеобще и индивидуально так же, как трансцендентно и абсолютно, здесь тоже может быть и должна была бы быть тенденция к интегральному осознанию единения, и мы можем достигнуть в этом пути духовного единства с Богом в человеке и с Богом во вселенной не менее полно, чем любого трансцендентного единения. Но все же это не столь обязательно. Ибо мы можем ссылаться на то, что есть более высокое и более низкое знание, более высокое и более низкое самоосознание, и раз здесь вершина знания должна преследоваться за счет исключения массы знания, то путь исключения предпочтительнее интегрального пути. Или мы можем обнаружить теорию иллюзии, чтобы подтвердить наше отвержение всех связей с нашими собратьями и с космическим действием. Путь трудов ведет нас к Трансцендентному, чья сила бытия проявляет себя, как воля в мире, единая в нас и во всех, посредством отождествления с которой мы приходим, будучи вынужденными состоянием этой тождественности, в союз с ним, как с одним я во всем, и как со всеобщим я и Господом в космосе. И это, может казаться, налагает определенную исчерпываемость на наше осознание единения. Но все же это тоже не столь обязательно. Ибо этот мотив также может склоняться к полной бесперсональности и, даже если он ведет к непрерывному участию в деятельности всеобщего Божества, может быть всецело обособленным и пассивным в его принципе. Только когда вступает восхищение, побуждение к интегральному единению становится совершенно повелительным.
Этот восторг, который так всецело повелителен, есть восторг в Божественном ради него самого и ни для чего другого, ни по какой другой причине или в связи с чем-либо вне его самого. Он не ищет Бога ради чего-то, что тот может дать нам, или из-за любого особого качества в нем, но просто и чисто потому, что Бог есть само наше я, и всё наше бытие, и наше всё. Восхищение обнимает восторг Трансцендентного не ради превосхождения, но потому, что оно трансцендентно; восторг всеобщего — не ради всеобщности, но потому, что оно всеобще; восторг индивидуального — не ради индивидуального удовлетворения, но потому что оно индивидуально. Он выходит за все разделения и видимости и не делает вычислений большего или меньшего в его бытии, но обнимает его, где бы он ни находился и потому везде, обнимает его полностью в кажущемся малым, как и в кажущемся большим, в видимом ограничении, как и в обнаружении беспредельного; восхищение имеет интуицию и переживание его единства и полноты везде. Добиваться его ради одного его абсолютного бытия действительно означает метить в наш собственный индивидуальный выигрыш, выигрыш абсолютного мира. Владеть им абсолютно есть действительно необходимая цель его восторга в его бытии, но это приходит, когда мы владеем им полностью и полностью принадлежим ему, и мы не имеем нужды быть ограниченными никаким особенным статусом или условием. Искать его в неких небесах блаженства означает искать его не ради него самого, но ради блаженства небес; когда мы обладаем всем подлинным восторгом его бытия, тогда небеса находятся внутри нас самих, и где бы ни был он, и где бы мы ни пребывали, там мы и владеем радостью его царства. Таким же образом, искать его только в нас самих и для нас самих означает ограничить и себя самих, и нашу радость в нем. Интегральный восторг охватывает его не только внутри нашего собственного индивидуального бытия, но равно во всех людях и во всех существах. И потому в Нем мы — одно со всеми, восторг ищет Его не только для нас самих, но ради всех наших собратьев. Совершенный и полный восторг во Всевышнем, совершенный потому, что он чистый и самосуществующий, полный потому, что всеохватывающий, так же как всепоглощающий, — таково значение пути Бхакти для искателя интегральной Йоги.
Когда однажды этот восторг пробуждается в нас, тогда все другие пути Йоги обращаются, обычно, к его закону и находят в нем их собственное богатейшее значение. Эта целостная преданность нашего существа Богу не отворачивается от знания; Бхакта этого пути — это любящий Бога, который также есть и знающий Бога, поскольку посредством знания его бытия приходит полный восторг его бытия; но именно в восторге знание выполняет себя, знание трансцендентного в восторге Трансцендента, знание всеобщего в восторге всеобщего Божества, знание индивидуального проявления в восторге Бога в индивидуальном, знание безличностного в чистом восторге его неолицетворенного бытия, знание олицетворенного в полном восторге его личности, знание его качеств и их игры в восторге проявления, знание бескачественности в восторге его не имеющего окраски существования и не-проявления.
Таким же образом этот любящий Бога будет божественным работником, не ради работ или ради удовольствия самолюбования собой в действии, но потому, что этим способом Бог выражает силу своего бытия, а в его силах и их знаках мы находим его, потому что божественная Воля в трудах есть излияние Божества в восторге его мощи, божественного Бытия в восторге божественной Силы. Он будет чувствовать совершенную радость в трудах и действиях Возлюбленного, поскольку в них тоже он находит Возлюбленного; он будет сам делать все труды потому, что через эти труды Владыка его бытия также выражает свою божественную радость в нем; когда он работает, он чувствует, что он выражает в действии и силе свое единение с тем, кого он любит и кому поклоняется; он чувствует экстаз воли, которой он повинуется и с которой вся сила его существа блаженно отождествлена. Таким же образом этот любящий Бога будет добиваться совершенства, поскольку совершенство есть природа Божественного, и чем более он врастает в совершенство, тем более он чувствует Возлюбленного, проявленного в его естестве. Или он будет просто расти в совершенстве подобно распускающемуся цветку, поскольку Божественное и радость Божественного пребывает в нем, и по мере того как в любящем Бога расцветает эта радость, его душа, ум и жизнь тоже естественно врастают в их божество. Вместе с тем, поскольку он чувствует Божественное во всем, совершенное внутри любой ограниченной видимости, он не будет печалиться из-за своего несовершенства.
Так же и поиски Всевышнего в жизни и встреча с ним во всех действиях его бытия и всеобщего бытия не ускользнут из сферы его поклонения. Вся Природа и вся жизнь будут для него сразу и обнаружением, и прекрасным местом свидания. Интеллектуальная, эстетическая и динамическая деятельность, наука, философия и жизнь, мысль, искусство и действие будут приобретать для него и большее божественное одобрение и большее значение. Он будет обращаться к ним из-за своего ясного видения Всевышнего в них и из-за восторга Всевышнего в них. Он не будет в самом деле привязан к их видимости, ибо привязанность есть препятствие Ананде; но потому, что он владеет этой чистой преисполненной мощи и совершенной Анандой, которая существует во всем, но не зависит ни от чего, он находит в них пути, действия и знаки, становление и символы Возлюбленного, он получает от них восторг, которого обычный ум, который занимается ими ради них самих, не может добиться или даже мечтать о нем. Все это, и ещё большее, становится частью интегрального пути и его завершением.
Главная сила Восторга есть любовь, и особая форма, которую принимает радость любви есть это видение красоты. Возлюбивший Бога возлюбил все и обнимает Всеблаженного и Всепрекрасного. Когда всеобщая любовь захватила его сердце, это уже есть решительный знак, что Божественный завладел им; и когда он имеет видение Всепрекрасного везде и может чувствовать всегда блаженство его объятий, это решительный знак, что он завладел Божественным. Союз есть завершение любви, но именно это обоюдное владение дает ему сразу высшую точку и наибольший охват его напряженности. Таково основание единства в экстазе.

 

 

 

Глава VII
Брахман Ананды

ПУТЬ преданности в интегральной синтетической Йоге будет принимать форму поисков Божественного посредством любви и восторга, и радостного завладения им на всех путях его бытия. Этот путь найдет свое завершение в полном единении любви и совершенном наслаждении всеми способами душевной близости с Богом. Он может начаться от знания или от трудов, но затем обратит знание в радость лучезарного соединения с бытием Возлюбленного, и обратит труды в радость активного союза нашего бытия с волей и силой бытия Возлюбленного. Или он может начать прямо с любви и восторга, и затем примет оба эти подхода в себя и будет развивать их как часть полной радости единства.
Начало сердечного притяжения к Божественному может быть безличностным, прикосновением безличностной радости в чем-то всеобщем или трансцендентном, что обнаружило себя прямо или косвенно нашему эмоциональному или нашему эстетическому существу, или нашей способности к духовному блаженству. То, что мы таким образом осознаем, есть Брахман Ананды, блаженное существование. Есть обожание безличностного Восторга и Красоты, чистого и бесконечного совершенства, которому мы не можем дать ни имени, ни формы, раскрывшееся тяготение души к некоему идеальному и бесконечному Присутствию, Силе, существованию в мире или вне его, которое каким-то способом становится психологически или духовно ощутимым для нас, и затем более и более близким и реальным. Это — зов, прикосновение блаженного существования над нами. Затем, иметь всегда радость и близость этого присутствия, знать, что это такое, так чтобы удовлетворить интеллект и интуитивный ум его постоянной реальностью, привести наше пассивное и, насколько мы сможем справиться, наше активное, наше внутреннее бессмертное и даже наше внешнее смертное существо, в совершенную гармонию с этим, врастать в настоятельную потребность нашего жития. И открыть самих себя к этому — вот то, что мы ощущаем единственным настоящим счастьем, жить в этом, для этого единственного реального совершенства.
Трансцендентное Блаженство, невообразимое и невыразимое умом и речью, есть природа Несказанного. Оно содержится постоянно и скрыто во всей вселенной и во всем во вселенной. Его присутствие описывают как тайный эфир блаженства бытия, о котором Писание говорит, что если бы его не было, ничто не могло бы ни мгновения ни дышать, ни жить. И это духовное блаженство присутствует также здесь в наших сердцах. Оно спрятано там от сетей поверхностного ума, который улавливает Блаженство только в слабых и недостаточных переводах его в различные умственные, виталические и физические формы радости существования. Но если ум однажды станет достаточно тонким и чистым в своих восприятиях, не будет ограничен грубой природой наших внешних откликов на существование, мы можем воспринять отражение этого блаженства, которое будет окрашено, возможно, полностью или преобладающе, тем, что является сильнейшим в нашей природе. Оно может представить себя, во-первых, как жажда некой всеобщей Красоты, которую мы чувствуем в Природе, в человеке и во всем, что вокруг нас; или мы можем иметь интуитивное ощущение некой трансцендентной красоты, от которой вся видимая здесь красота есть только символ. Так это может придти к тем, в ком эстетическое существо развито и настойчиво, и в ком преобладают инстинкты, которые, когда они находят форму выражения, создают поэта и артиста. Или это может быть чувство божественного духа любви или, еще, преисполненное заботы и сострадания бесконечное Присутствие во вселенной или за её пределами и вне её, которое отвечает нам, когда мы обращаем потребность нашего духа к этому. Так оно может вначале показать себя, когда эмоциональное существо сильно развито. Оно может подойти близко к нам в других путях, но всегда как Сила или Присутствие восторга, Красоты, любви или мира, касающихся ума, но находящихся вне тех форм, которые все эти проявления обычно принимают в уме.
Ибо вся радость, красота, любовь, мир, восторг — это излияния из Брахмана Ананды — весь восторг духа, интеллекта, воображения, эстетического чувства, этического устремления и удовлетворения, действия, жизни, тела. И на всех путях нашего бытия Всевышний может касаться нас и использовать эти пути, чтобы пробудить и освободить дух. Но чтобы достичь Брахмана Ананды в нем самом умственное восприятие его должно быть утончено, одухотворенно, универсализировано, разгружено ото всего, что запутано и ограничено. Ибо мы подтягиваемся совсем близко или входим в него именно посредством пробужденного духовного чувства трансцендентного и вселенского Восторга, который существует внутри, и все же превыше и вне противоположностей мира, и с которым мы можем объединиться через растущий вселенский, духовный или трансцендентный экстаз.
Обычно, ум удовлетворен отражением этой Бесконечности, осознаваемой или ощущаемой внутри и вне нас, как переживание, которое, как бы часто ни происходило, все же остается исключительным. Когда оно приходит, то кажется само собой таким убедительным, чудесным, а наш обычный ум и активная жизнь, которую мы должны вести, такими несовместимыми с этим, что можно подумать, что чрезмерно ожидать еще чего-то большего. Но сам дух Йоги в том, чтобы делать исключительное нормальным, обращать то, что над нами и больше нашего среднего самоощущения, в наше постоянное сознание. Поэтому нам не следует колебаться неуклонно открывать самих себя любому переживанию Бесконечности, какое у нас бывает, его чистоте и интенсивности, делать её предметом нашей постоянной мысли и созерцания, до тех пор пока она не станет дающей начало силой, что действует в нас, Божеством, которое мы обожаем и охватываем, пока все наше существо не приведено в созвучие с нею, и она не сделалась самим я нашего бытия.
Наше переживание этого должно быть очищено от любой умственной примеси, иначе оно уходит, и мы не можем удержать его. И часть этого очищения в том, что переживание должно перестать зависеть от всякой умственной причины или возбуждённого состояния ума; оно должно стать своей собственной причиной и самосуществующим источником всякого другого восторга, который будет существовать только посредством этого, и не должно быть связанным ни с каким космическим или другим образом или символом, через который мы сначала соприкоснулись с ним. Наше переживание этого должно постоянно усиливаться и делаться более сосредоточенным; иначе мы будем только отражать его в зеркале несовершенного ума и не достигнем той точки подъема и преображения, через которую нас уносит за пределы ума в невыразимое блаженство. Став предметом нашей постоянной мысли и созерцания, он обратит все, что есть, в самого себя, и обнаружит себя как всеобщего Брахмана Ананды, и сделает все существование своим излиянием. Если переживание сопровождается воодушевлением всех наших внутренних и внешних действий, оно становится радостью Всевышнего, изливающего себя через нас в свете, в любви и силе на жизнь и на все, что живет. Найденная обожанием и любовью души. Бесконечность открывается как Божество, мы видим в ней лицо Бога и узнаем блаженство от нашего Возлюбленного. Обращая все наше существо к нему, мы врастаем в счастливое совершенство его подобия, человеческое изображение божественной природы. И когда он во всех случаях делается самим я нас самих, наше существо завершено, и мы становимся воссозданной полнотой.
Брахман всегда обнаруживает себя для нас тремя способами: внутри нас самих, выше нашего уровня, вокруг нас во вселенной. Внутри нас есть два центра Пуруши, внутренней души, через которые он касается нас для нашего пробуждения. Есть Пуруша в лотосе сердца, который открывает вверх все наши силы, и Пуруша в тысячелепестковом лотосе, откуда спускаются через мысль и волю, открывая в нас третий глаз, молнии видения и пламя божественной энергии. Блаженное существование может придти к нам через один из этих центров. Когда раскрывается лотос сердца, мы чувствуем божественную радость, любовь и мир, расцветающие в нас подобно цветку света, озаряющего все существо. Радость, любовь и мир могут затем объединиться с их тайным источником, Всевышним в нашем сердце, и поклоняться ему, как в храме; они могут струиться вверх, чтобы завладеть мыслью и волей, и взмыть вверх к Трансцендентному; они вливаются потоком в мысль, чувство и действие, направляясь ко всему, что есть вокруг нас. Но пока наше нормальное существо представляет какое-либо препятствие или не целиком превратилось в ответ этому божественному влиянию или в инструмент этого божественного владения, переживание будет перемежающимся, и мы можем постоянно падать назад в наше старое смертное сердце; но благодаря повторению, abhyasa, или благодаря силе нашего желания и обожания Всевышнего, оно будет, постепенно возрастая, воссоздаваться до тех пор, пока это сверхнормальное переживание не станет нашим нормальным сознанием.
Когда другой верхний лотос открывается, весь ум наполняется божественным светом, радостью и силой, за которыми пребывает на своем троне Божественное, Господь нашего существа, с нашей душой, находящейся рядом с ним, или вовлеченной внутрь в его лучи; вся мысль и воля становятся тогда сиянием света, силой и экстазом; в общении с Трансцендентным свет, сила и экстаз могут литься вниз к нашим смертным членам и течь через них наружу в мир. В этом рассвете также есть, как знали ведические мистики, своя смена дня и ночи, наше выпадение из света, но по мере того, как в нас растет сила удерживать это новое существование, мы становимся способны долго смотреть на солнце, от которого это излучение исходит, и в нашем внутреннем существе мы можем слиться с ним. Иногда скорость этого изменения зависит от силы нашего стремления ко Всевышнему, таким образом обнаруженному, и от напряженности силы наших поисков, но в других случаях это происходит скорее посредством пассивной самоотдачи ритмам его всеведущей работы, которая действует всегда своим собственным, сначала непостижимым методом. Но эта последняя становится основой, когда наша любовь и доверие полны, и все наше существо лежит в объятиях Силы, которая есть совершенная любовь и мудрость.

Божественное обнаруживает себя в мире вокруг нас, когда мы взираем на него с духовным желанием восторга, ищущего его во всем. Часто бывает внезапное открытие, посредством которого пелена форм сама обращается в откровение. Всеобщее духовное Присутствие, всеобщий мир, всеобщий безграничный Восторг проявился, постоянный, охватывающий и пронизывающий всё. Это Присутствие через нашу любовь этого, наше восхищение этим, через нашу постоянную мысль об этом возвращается и овладевает нами; оно становится тем, что мы видим, а всё остальное является только его обиталищем, формой и символом. Даже всё наиболее внешнее, тело, форма, звук, что бы ни схватывало наше чувство, воспринимаются как это Присутствие; они прекращают быть физическими и изменены в субстанцию духа. Эта трансформация означает преобразование нашего собственного внутреннего сознания; мы захвачены окружающим Присутствием в него самого, и мы становимся частью него. Наш собственный ум, жизнь, тело делаются для нас только его обиталищем и храмом, формой его работы и инструментом его самовыражения. Все есть только душа и тело этого восторга.
Таково Божественное, видимое вокруг нас на нашем собственном физическом уровне. Но оно может обнаружить себя и выше него. Мы видим или чувствуем его, как высоко поднятое Присутствие, великую бесконечность Ананды над нами, — или в ней нашего Отца на небесах, — и не чувствуем или не видим его в нас самих и вокруг нас. Пока мы храним это видение, смертное в нас подавлено этим Бессмертием; оно чувствует свет, силу и радость и отвечает этому согласно своей способности; или оно чувствует ниспускание духа, и оно тогда на время трансформировано или, иначе, поднято в некий блеск отражения света и силы; оно становится сосудом Ананды. Но в другое время тело впадает в старое смертное состояние и существует или работает тупо и незначительно в толпе своих земных привычек. Полное искупление приходит с помощью ниспускания божественной Силы в человеческий ум и тело и переформирования их внутренней жизни в божественный образ, — что Ведические провидцы называли рождением Сына посредством принесения жертвы. Фактически именно постоянным принесением жертвы или предложением [жертвы], приношением обожания и стремления, трудов, мыслей и знания, вздымающегося пламени направленной к Богу воли мы перестраиваем себя в бытие этого Бесконечного.
Когда мы крепко завладеваем этим сознанием Брахмана Ананды во всех трех проявлениях, над, внутри, вокруг, мы приобретаем полное его единство и обнимаем все существования в его восторге, мире, радости и любви; затем все миры становятся самим телом этого Я. Но у нас нет богатейшего знания этой Ананды, если мы чувствуем только безличностное присутствие, огромность или постоянство, если наше обожание не было достаточно близко, чтобы этому Бытию обнаружить нам из своей широко простирающейся радости лицо и тело, заставить нас почувствовать руки Друга и Возлюбленного. Его безличность есть преисполненная блаженства огромность Брахмана, но оттуда может исходить на нас сладость и задушевное руководство божественной Личности. Ибо Ананда есть Присутствие Я и Хозяина нашего существа, и истечение из этого потока может быть чистой радостью его Лилы.

 

 

 

Глава VIII
Таинство Любви

ОБОЖАНИЕ безличностного Всевышнего не было бы точно Йогой преданности согласно общепринятой интерпретации; ибо в общепринятых формах Йоги предполагается, что только Безличностного можно искать и добиваться для завершенного единения, в котором Бог и наша собственная личность исчезают, и некому обожать и нет обожаемого; остается только восторг переживания единства и бесконечности. Но, по правде, чудеса духовного сознания не подчинены такой жесткой логике. Во-первых, когда нам случается почувствовать присутствие бесконечного так, как будто оно прикасается к конечной личности в нас, наша личность может прекрасно ответить прикосновению и призывать с обожанием. Во-вторых, мы можем рассматривать Бесконечное не столько как духовное состояние единства и блаженства, или только как его форму и промежуточную ступень бытия, но скорее как явление невыразимого Божества нашему сознанию, и затем любовь и обожание также находят свое место. И даже когда наша личность, кажется, исчезает в единении с этим, оно все же может быть, и реально есть, индивидуальное божественное, растворяющееся во всеобщем или верховном посредством союза, в котором любовь, любящий и любимое забыты в сплавленном переживании экстаза, но все же находятся там, скрытые в единстве и подсознательно продолжающие существовать в нем. Всё объединение я посредством любви неизбежно должно быть этого свойства. Мы можем даже сказать, в известном смысле, что Бесконечное должно иметь эту радость объединения, как последнее завершение всех различных переживаний духовных отношений между индивидуальной душой и Богом, радость от того, что Единый становится многим во вселенной.
Все же, более разнообразные и наиболее интимные переживания божественной любви не могут придти в преследовании одного безличностного Бесконечного; для этого Божество, которое мы обожаем, должно стать для нас близким и олицетворенным. Для Безличностного возможно обнаружить внутри себя все богатство личности, когда мы добираемся до его сердца, и тот, кто старался войти или обнять только одно бесконечное Присутствие, может обнаружить в этом такое, о чем он и не мечтал; бытие Божественного имеет для нас сюрпризы, которые смешивают все идеи ограниченного интеллекта. Но обычно путь преданности приступает с другого конца; он начинается с обожания, он поднимается и расширяется к своему исходу обожанием божественной Личности. Бог есть Существо, а не абстрактное существование или состояние чистой вневременной бесконечности; первоначальное и всеобщее существование есть Он, но это существование неотделимо от сознания и блаженства бытия, и существование, осознающее свое собственное бытие и свое собственное блаженство и есть то, что мы прекрасно можем назвать божественной бесконечной Личностью, — Пурушей. Кроме того, все сознание заключает в себе силу, Шакти; где есть бесконечное сознание бытия, там есть безграничная сила бытия, и этой силой все существует во вселенной. Все существа существуют этим Бытием; все твари являются лицами Бога; всякая мысль, действие, чувствование и любовь происходит из него и возвращается в него, все их результаты имеют в нем свой источник, поддержку и тайную цель. Именно на это Божество, на это Существо Бхакти интегральной Йоги будет излито и к нему поднято. Трансцендентное, оно будет искать его в экстазе абсолютного единения; всеобщее, оно будет искать его в бесконечном качестве, в каждом аспекте и во всех существах со всеобщим восторгом и любовью; индивидуальное, оно войдет во все человеческие отношения с ним, которые любовь создает между одной личностью и другой личностью.
Может оказаться невозможным завладеть с самого начала всей завершенной полнотой того, что ищет сердце; фактически, это возможно только, если рассудок, темперамент, эмоциональный ум уже широко и утонченно развиты общим направлением нашей предыдущей жизни. Это то, к чему опыт обычной жизни должен вести через расширяющуюся культуру интеллекта, эстетического и эмоционального ума, а также нашей воли и активного переживания. Это расширяет и очищает обычное существо так, что оно может легко открыться ко всей правде Того, который подготавливал его быть храмом для своего самопроявления. Обычно, человек ограничен во всех частях своего существа, и он может сначала понять из божественной правды только то, что имеет какое-то значительное соответствие его собственной природе, его прошлому развитию и общению. Следовательно, Бог встречает нас сначала в различных ограниченных утверждениях его божественных качеств и природы; он представляет себя искателю, как абсолют тех явлений, которые человек может понять и которым его воля и сердце могут ответить; он раскрывает некое имя и аспект своей Божественности. Это то, что называется в Йоге ista-devata, имя и форма, избранные нашей природой для поклонения. Для того, чтобы человеческое существо могло воспринять это Божество каждой своей частью, его представляют с формой, которая отвечает его аспектам и качествам, и которая становится живым телом Бога для поклонения. Таковы те формы Вишну, Шивы, Кришны, Кали, Дурги, Христа, Будды, которыми ум человека пользуется для обожания. Даже монотеист, который поклоняется не имеющему формы Божеству, все же дает ему некоторый вид качества, некоторую умственную форму или форму Природы, через которые он рассматривает его и приближается к нему. Но способность видеть живую форму, умственное тело Всевышнего как таковое, придает приближению большую близость и сладость.
Путь интегральной Бхакти-Йоги будет должен сделать всеобъемлющим и универсальным это понимание Божества, внутренне олицетворить его через многочисленные и всеохватывающие отношения, сделать его постоянно присутствующим для всего нашего существа, отдать и посвятить все существо Ему, полностью предаться в его руки так, чтобы он непременно пребывал близко к нам и в нас, и мы с ним и в нем. Manana и darsana, постоянное думание о нем во всем и видение его всегда и везде существенны для этого пути преданности. Когда мы смотрим на вещи физической Природы, в них мы должны видеть божественный предмет нашей любви; когда мы смотрим на людей и существа, мы должны видеть его в них, и в наших отношениях с ними видеть, что мы входим в отношения с его формами; когда, прорываясь за ограничения материального мира, мы познаем или вступаем в отношения с существами иных планов, все та же самая мысль, то же видение должны быть несомненны для наших умов. Обычная привычка наших умов, которые открыты только к материальным и видимым формам, обычное искаженное отношение и непризнание тайного Божества внутри должны уступить место постоянной привычке всеобнимающей любви и восторга к этому более глубокому и широкому охвату и этому возвышенному отношению. Во всех божествах мы должны видеть этого одного Бога, кого мы почитаем нашим сердцем и всем нашим существом; они представляют собой формы его божественности. Так расширяя наши духовные объятия, мы достигаем точки, в которой все есть он, и восторг этого сознания становится для нас нашим обычным непрерываемым способом видеть мир. Это приносит нам внешнюю или объективную универсальность нашего единения с ним.

Внутренне, образ Возлюбленного должен стать видимым для нашего внутреннего зрения, пребывающим в нас, как в своем дворце, наполняющим наши сердца сладостью своего присутствия, направляющим с вершины нашего существа все действия нашего ума и жизни как друг, руководитель и возлюбленный, сверху объединяющий нас с самим собой во вселенной. Постоянное внутреннее общение — это радость, которая должна стать близкой, неизменной и неисчерпаемой. Это общение не должно быть ограничено всё другое исключающей близостью и обожанием, в котором мы совсем уходим в самих себя прочь от наших обычных занятий, его не следует искать, отложив в сторону нашу человеческую деятельность. Все наши мысли, побуждения, чувства, действия следует отсылать к нему для его одобрения или отвержения, или, если мы все еще не можем достигнуть этой точки, они должны быть предложены ему в жертвоприношении нашего стремления, так чтобы он мог более и более спускаться в нас и присутствовать в них всех и наполнить их собой со всей его волей и силой, его светом и знанием, его любовью и восхищением. В конце все наши мысли, чувства, побуждения, действия начнут исходить от него и изменяться в некоторый божественный зародыш и форму самих себя; во всей нашей внутренней жизни мы будем иметь выраженное сознание нас самих как части его бытия, после того как между существованием Всевышнего, кого мы обожаем, и нашими собственными жизнями не остается более никакого разделения. Также и ко всему происходящему мы должны подходить с видением того, что в этом мы имеем дело с божественным Возлюбленным и получать ото всего происходящего такое удовольствие, что даже горе, страдание и физическая боль становятся его дарами и обращаются в восхищение и, в конце концов, исчезают в восторге, убитые чувством божественного соприкосновения, потому что касание его рук есть алхимия чудотворного преобразования. Некоторые отвергают жизнь, потому что она заражена горем и болью, но для возлюбившего Бога горе и боль становятся средствами встречи с ним, следами его давления и, в конце концов, прекращаются, как только наше единение с его природой становится слишком полным, чтобы подобные маски вселенского восторга вообще могли скрывать его. Они изменяются в Ананду.
Все отношения, посредством которых это единение происходит, становятся на этом пути крайне и блаженно личными. То, которое в конце вмещает, принимает или объединяет их всех, это отношение влюбленных, потому что оно самое пылкое, самое блаженное из всех, и оно увлекает вверх в свои высоты все остальные и все же превышает их. Он — учитель и советчик, и ведет нас к знанию; в каждом шаге развивающегося внутреннего света и видения мы чувствуем его прикосновение, как прикосновение художника, формующего глину нашего ума, его голос, указывающий правду и ее слово, мысль, которую он дает нам, чему мы отвечаем, сверкание копий его света, которые ударяют в темноту нашего неведения. Особенно, соразмерно тому, как неполный свет ума преобразуется в огни Гносиса, в какой бы слабой или сильной степени это ни происходило, мы чувствуем это, как преобразование нашего ума в его, и более и более он становится мыслителем и наблюдателем в нас. Мы прекращаем думать и видеть для себя, но думаем только то, что он желает думать для нас, и видим только то, что он видит для нас. И затем учитель превращается в возлюбленного; он возлагает руки на все наше умственное существо, чтобы принять и владеть, наслаждаться и пользоваться им.
Он — Властелин, но в этом пути приближения вся отдаленность и разделение, весь благоговейный страх, боязнь и просто покорность исчезают, потому что мы становимся слишком близки и соединены с ним, чтобы такое продолжалось, и это именно возлюбленный нашего существа принимает его, заполняет, использует и делает с ним все, что он пожелает. Послушание есть знак служения, но это низшая стадия этого отношения, d~sya. После мы не повинуемся, но движемся в его воле так, как струна отвечает пальцам музыканта. Быть инструментом — вот более высокая стадия самоотдачи и подчинения. Но это живой и любящий инструмент, и эта стадия завершается тем, что вся природа нашего существа становится преданной рабой Бога, ликующей в его обладании и в своем собственном преисполненном блаженства подчинении божественной власти и господству. Со страстным восторгом, без вопрошаний она делает все, что он повелевает сделать, и выносит все, что он желал бы нам перенести, поскольку это ноша возлюбленного существа.
Он — друг, советчик, помощник в затруднениях и страданиях, защитник от врагов, герой, который выигрывает наши битвы за нас, или под чьим щитом мы сражаемся, возничий, кормчий наших путей. И здесь мы приходим сразу к более тесной близости; он — товарищ и вечный партнер в играх жизни. Но все же здесь есть пока определенное разделение, хотя и приятное, и дружба очень сильно ограничена видимостью благодеяния. Возлюбленный может оскорбиться, покинуть нас, быть разгневанным на нас, по видимости изменить, все же наша любовь терпит это и даже растет в этих сопротивлениях; они усиливают радость воссоединения и радость завладения; во всем этом возлюбленный остается другом, и все, что он делает, как мы в конце обнаруживаем, было сделано любящим нас и помощником нашего существа для совершенства нашей души, так же как и для его радости в нас. Эти противоположности ведут к ещё большей близости. Он также — отец и мать нашего существа, его источник и защитник, его нежно любящий хранитель и терпеливый исполнитель наших просьб. Он — желанное дитя, кого мы холим и лелеем. Все это возлюбленный принимает, его любовь в ее близости и единстве хранит в себе отцовскую и материнскую заботу и отдает себя нашим требованиям к ней. Все объединено в этом глубочайшем многостороннем отношении.
Даже в начале возможно иметь эти теснейшие отношения влюбленных, но они не будут такими исключающими все другие в интегральной Йоге, как в определенных чисто экстатических путях Бхакти. Они от начала примут в себя какие-то оттенки других отношений, поскольку Садхака интегральной Йоги следует также знанию и трудам и имеет потребность в Боге как в учителе, друге и господине. Возрастание любви Бога должно нести с собой расширение в нем знания Бога и знания божественной Воли в его натуре и жизни. Божественный Возлюбленный обнаруживает себя, он вступает во владение жизнью. Но все же сущностным отношением будет отношение любви, от которого все проистекает, любви страстной, полной, ищущей сотни способов осуществления, каждого средства взаимного обладания, миллиона граней радости единения. Все разделения ума, все его барьеры и все "не может быть", все холодные анализы рассудка осмеяны этой любовью, или ими пользуются только как пробами, сферами действия и вхождения в единение. Любовь приходит к нам многими путями; она может придти как пробуждение к красоте Возлюбленного при виде идеального лица и образа его, через его тайные намеки нам о себе, спрятанном тысячью вещественных масок в мире, придти к медлительной или стремительной потребности сердца, в смутной жажде души, в ощущение кого-то около нас, кто манит или подталкивает нас с любовью, или в предчувствии кого-то блаженного и прекрасного, кого мы должны обнаружить.
Мы можем искать его страстно и гнаться за невидимым возлюбленным, но также возлюбленный, о ком мы еще не думаем, может преследовать нас, может снизойти на нас в гуще мира и поймать нас для самого себя, хотим ли мы этого сначала или нет. Даже он может придти к нам впервые как враг, с яростью, и наши самые начальные отношения с ним могут быть отношениями битвы и борьбы. Когда первым отношением является любовь и влечение, отношения между Богом и душой могут все же долго пестрить непониманием и обидой, ревностью и гневом, спорами и ссорами любви, надеждой и отчаянием, болью от отсутствия и разделения. Мы бросаем на него все страсти сердца, пока они очистятся в один экстаз блаженства и единения. Но это звучит слишком монотонно, не возможно для языка человеческой речи выразить все совершенное единение и все вечное разнообразие Ананды божественной любви. И наши высшие, и наши низшие члены затоплены этим, ум и жизнь не менее, чем душа; даже физическое тело принимает свою долю радости, чувствует прикосновение, наполнено во всех своих органах, венах, нервах потоком вина экстаза, am®ta. Любовь и Ананда есть последнее слово бытия, секрет секретов, тайна из тайн.
Таким образом универсализированный, персонифицированный, поднятый до его наибольшего напряжения, всем завладевающий, всё охватывающий, всё осуществляющий путь любви и восхищения даёт верховное освобождение. Его высочайший взлет достигает вершин сверхкосмического единения. Но для любви полное единение есть mukti; освобождение не имеет для неё другого смысла; и она включает все виды Мукти вместе, не в конце, как некоторые желали бы, а просто следующими друг за другом и потому взаимно исключающими. Мы имеем абсолютное единение божественного с человеческим духом, sayujya; в этом обнаруживает себя суть всего, которая зависит здесь от различий, — но здесь различие есть только форма единства, — Ананда близости, соприкосновения и взаимного присутствия, samipya, salokya, Ананда взаимного отражения, то, что мы называем сходством, sadr sуа, и другие чудесные вещи тоже, для которых язык не имеет еще наименования. Нет ничего, что было бы недоступно или вне пределов досягаемости для возлюбившего Бога, или в чем ему было бы отказано; ибо он — избранник божественного Любовника, и [сам представляет собой] я Возлюбленного.