Из истории малой войны

Человек-кинжал
(Неизвестные страницы биографии чекиста Кирилла Орловского)

Нельзя взрывать мосты вблизи от тех мест, где живешь. Жить надо в одном месте, а действовать в другом.
Эрнест Хемингуэй «По ком звонит колокол».

Необходимое авторское предисловие

Об Орловском — чекисте и Орловском — председателе знаменитого колхоза «Рассвет» написаны полдесятка книг и сотни газетно-журнальных очерков, сняты документальные фильмы. Ставшая событием на союзном киноэкране 60-х годов художественная картина «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли — она тоже имеет в основе реальную фигуру Орловского. С подобными произведениями невозможно, да и нельзя, полемизировать, поскольку каждый вправе хранить в своем сердце тот человеческий образ, который ему ближе. Но также все мы вправе получать об исторических личностях подробную документальную информацию.
А такая информация имеется.
Начиная с 1968 года, когда умер К.П. Орловский, белорусские чекисты тщательно собирали воедино архивные сведения, имеющие отношение к их выдающемуся коллеге. Документов или их копий в досье Орловского накоплены сотни — с грифами Первого главного управления КГБ СССР, Главного разведывательного управления генерального штаба, ГУЛАГа, союзного Особого архива, в котором концентрировались трофейные материалы… Но в прежние времена использованию подлежала лишь та часть массива данных, которая соответствовала высочайше утвержденной концепции образа дважды Героя. А это было немного.
Предлагаемая публикация выстроена на документах и фактах, которые до самого недавнего времени являлись недоступными исследователю. То, что удалось прочесть мне, не видел ни один титулованный историк.
Акцентируя новые данные, я сознательно решил не пересказывать общеизвестную информацию об Орловском. И именно поэтому предлагаемый очерк может показаться тенденциозным. Возможным оппонентам предлагаю считать всю так называемую публицистику частными записями журналиста на закладках в архивном деле. У кого-то другого такие записи, несомненно, были бы иными. В любом случае сообщаю, что, читая архивное дело, я испытывал прежде всего громадный интерес к сильнейшей личности — К.П. Орловскому.
* * *

В разные годы Кирилл Орловский заполнил для кадровых служб ВЧК, ОГПУ, НКВД несколько так называемых «особых анкет» и несколько раз излагал на бумаге свою биографию. Но нигде и никогда еще эти документы не публиковались.
Держу в руках рукописный подлинник автобиографии Орловского, составленный в феврале 1941 года перед убытием в спецкомандировку в Китай. Вот как добуквенно выглядит этот текст:
« Автобиография

Я, Орловский Кирилл Прокофьевич родился 18/ 1–95 года в дер. Мышковичи Кировского района Могилевской области в семье крестьянина-середняка. До
1915 года жил вместе со своими родителями в дер. Мышковичи.
С 1915 г. по 1918 год служил в царской армии сначала в 251 пех. запасном полку рядовым, а в 1917 году служил в 65 пех. стрелковом полку, на западном фронте, командиром саперного взвода.
В 1918 году проживая в дер. Мышковичах я связался с подпольным комитетом партии большевиков в гор. Бобруйске и по заданию последнего с июня по декабрь месяц 1918 года работал командиром краснопартизанского отряда в тылу немецких оккупантов.
Весь 1919 год работал в Бобруйской Ч.К. в качестве сотрудника, учился на курсах командного состава РККА и одновременно, будучи курсантом, воевал на Западном фронте против белополяков и Ленинградском фронте против войск генерала Юденича.
В мае месяце 1920 года окончил 1-е московские пехотные курсы командного состава я был командирован в распоряжение штаба Западного фронта в гор. Смоленск, откуда 21/V-20 года был переброшен в тыл белополяков, в Мозырьские и Глусские леса для организации краснопартизанских отрядов.
С мая по июль месяцы 1920 года в тылу белополяков я организовал краснопартизанский отряд, с которым взорвал один Жел. Дор. мост, уничтожил два деревянные моста, взял обоз противника количеством 60 подвод и убил не меньше 200 чел. белополяков.
С 1920 г. по 1925 год по заданию Разведупра работал в тылу белополяков, на территории Западной Белоруссии, в качестве начальника участка, вернее, был организатором и командиром краснопартизанских отрядов и диверсионных групп, где, за пять лет, мною было сделано несколько десятков боевых операций, а именно:
1. Было остановлено три пассажирских поезда,
2. Взорван один Жел. Дор. мост,
3. Занимались две Жел. Дор. станции,
4. Занимались три местечка,
5. Занималось несколько помещичьих имений.
6. За один только 1924 год по моей инициативе и лично мной было убито больше 100 чел. жандармов и помещиков.
За семилетнюю боевую краснопартизанскую работу я потерял своих бойцов убитыми 3 человека и около 10 человек раненых.
С мая месяца 1925 года по май месяц 1930 год я учился и окончил комвуз нац. меньшинств народов Запада в Москве.
С 1930 г. по 1936 г. работал при особом отделе НКВД БССР по подбору и подготовке краснопартизанских кадров на военное время. Работа эта именовалась «Спецбюро».
Ввесь 1936 год по личному желанию работал на строительстве канала Москва-Волга в качестве начальника строительного участка.
Ввесь 1937 год был в командировке в Испании, где два месяца работал в глубоком тылу фашистов на диверсионной работе.
1938 год находился на курсах при Особом отделе НКВД СССР.
1939–1940 годы работал в г. Чкалове в сельхозинституте на адм. хоз. работе.
С июля м-ца 1940 года по настоящее время при 5 отделе ГУГБ.
Член ВКП(б) с 1918 года и никаких партийных и административных взысканий не имел и не имею.
Раскулаченных, высланных, иноподанных, проживающих за границей родственников не имел и не имею; Все мои родственники работают в колхозе «Красный партизан» Кировского р-на Могилевской области.
За боевую работу в тылу противника правительством СССР награжден орденом Ленина и правительством БССР орденом трудового красного знамени БССР.
10/II-41 г. Орловский ».
Еще один вариант автобиографии, составленный после Великой Отечественной:
«…В 1906 году поступил в Поповщинскую приходскую школу и окончил в 1910 году. С 1908 по 1915 г. работал на сельском хозяйстве своего отца в д. Мышковичи. С 1915 по 1918 г. служил на военной службе, сначала в Москве, а потом на Западном фронте. С января 1918 по июль 1918 г. имел перерыв и работал на с/х в д. Мышковичи. С августа 1918 по декабрь
1918 г. — командир Качеричского краснопартизанского отряда Бобруйской области, с декабря 1918 по май 1919 года — сотрудник Бобруйской ЧЭКа. С мая
1919 г. по май 1920 г. — курсант первых московских курсов — г. Москва, командного состава, с мая 1920 по май 1925 г. — командир краснопартизанских отрядов в Польше.
С мая 1925 г. по 1930 г. мая м-ца — студент ком-вуза гор. Москвы. С мая 1930 г. по январь 1936 года — уполномоченный особого отдела НКВД 5 стрелкового корпуса — г. Бобруйск.
С января 1936 г. по январь 1937 г. — начальник участка строительства канала Москва-Волга — г. Дмитров Московской области.
С января 1937 г. по январь 1938 г. — заграничная командировка по линии НКВД в Испании.
С января 1938 г. по февраль 1939 г. — студент спецкурсов НКВД г. Москва.
С февраля 1939 по март 1940 г. — пом. директора Чкаловского с/х института — г. Чкалов.
С марта 1941 г. по май 1942 г. — загранкомандировка по линии НКВД в Китае.
С мая 1942 по август 1943 г. — командир развед. диверсионной группы в тылу врага — Барановичская область.
С августа 1943 г. по декабрь 1944 г. — сотрудник НКГБ СССР — г. Москва.
С января 1945 г. и по настоящее время работаю председателем колхоза «Рассвет» Кировского р-на Бобруйской области».
Расхождения в текстах автобиографий, внешне не очень примечательные, имеются, и о них мы скажем позже. Кое-что и пропущено: например, поступление на службу в Оршанскую ЧК в мае 1918-го. Но сегодня трудно понять главное: зачем нужно было врать выпущенному в 1984 г. Воениздатом «Военному энциклопедическому словарю», а также энциклопедии «Великая Отечественная война» издания 1985 г. и другим справочникам, сообщая, что Орловский состоял в органах НКВД с 1938 года?..
Одну из причин я виду в необходимости замалчивать статус Орловского периода 1922–1925 годов. Не саму диверсионную деятельность на территории Западной Белоруссии, о чем написано множество популярно-героических страниц, а именно личный статус.
Пытаюсь для себя разобраться в следующей коллизии.
Новорожденная суверенная Польша и молодая Советская Россия долго и с переменным успехом воевали. Ходил взад-вперед каток войны по спине, как водится, белорусского народа. Минск поляки брали, если не ошибаюсь, два раза. Конница Тухачевского и Гая омочила копыта в Висле, залетела аж за Варшаву, но тут Польша поднатужилась, да и перепуганная Антанта ей помогла, и случилось знаменитое «чудо на Висле» — в августе 1920-го большевики крепко получили по зубам… А не надо было устраивать в Европу авантюрный поход за мировой революцией!
Кремлевским мечтателям выпало заключить с поляками нефартовый в смысле территорий мирный договор, но для белорусского народа, на котором производились военных эксперименты, этот договор был просто трагическим: нацию располовинили между двумя государствами.
И все-таки, цивилизованно подписанный между двумя странами мирный договор, каким бы «похабным» он ни был, — это договор. В марте 1921-го в Риге утвердили, что:
«…стороны отказываются от всякого рода интервенций либо их поддержки;
обязуются не создавать и не поддерживать организаций, имеющих целью вооруженную борьбу с другой стороной…»Между прочим, было записано, что «…Польша предоставляет лицам русской, украинской и белорусской национальностей, находящимся в Польше, на основе равноправия национальностей все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и выполнения религиозных обрядов».
Итак, договор есть. Вот только что за «Нелегальная военная организация» (НВО), нацеленная на ближний Запад, действует при Штабе Красной Армии? Вы когда-нибудь что-нибудь слышали об этой организации?.. На лекциях в университете мне тоже о ней ничего не рассказывали.
А выходило так, что Орловский являлся гражданином СССР, кадровым красным командиром и по приказу верховного своего командования вел боевые действия на территории страны, с которой имелся договор о мире и добрососедстве. Поскольку территория смежной страны была методично поделена на «участки», где боевыми действиями руководили такие же кадровые командиры из СССР, то все это вместе достойно определения «государственный терроризм».
В разделе «награды» послужного списка Орловского имеется очень примечательная запись: «Уполномоченным штаба войск Запфронта т. Дипаном награжден огнестрельным автоматическим оружием системы «Парабеллум» за № 985 с надписью «За боевую работу на Западном фронте». — Приказ по управлению уполномоченного ШВЗФ за № 51 от 6 ноября 1923 г.».
И не стеснялись же в 1923 году применительно к Польше оперировать такими понятиями как «фронт», «боевая работа»…
Да, у всякой страны имеются спецслужбы, и в порядке вещей то, что они занимаются «активкой» на чужой территории. Но вся штука в том, что Орловский и его боевые товарищи не противостояли напрямую «двуйке» — знаменитому второму разведывательному отделу польского генштаба, не имели своей непосредственной целью подрывные эмигрантские центры, окопавшиеся в Польше. Они в общем и целом «поднимали волну гнева трудящихся Западной Белоруссии».
Да, было всякое: и засилье новоявленных польских «казаков» — осадников, и презрительная кличка белорусов — «чубари», и многое другое. Но непонятно у Орловского и его «моджахедов» главное: адекватность вооруженных действий и выбор целей. Метод же просматривается один: чем хуже — тем лучше. Завязать драку, а там видно будет.
Один из активистов Белорусской крестьянско-рабочей Громады Сергей Хмара (Синяк) — человек, который в польских, советских и немецких тюрьмах отсидел более десяти лет, писал в мемуарах: «Коммунисты запускали провокационные слухи, что если Западная Белоруссия начнет вооруженное восстание, то Советская Белоруссия провозгласит себя независимой и поможет нам оружием, чтобы соединиться в Белорусское Государство, отдельное от СССР».
Комментарии тут излишни.
В захватывающих историях «для детей среднего школьного возраста» про Муху-Михальского (боевой псевдоним Орловского) много есть веселого и даже умилительного. То он ограбил помещика, переодевшись ксендзом; то дал бедному крестьянину денег на корову; то, захватив в плен польских вояк, приказал им выпороть друг друга.
Ну, а в реальности чем занимался Орловский-Муха? Читаю сводку управления государственной полиции о его операциях в Полесском воеводстве:
— 6 февраля 1924 г. группа в составе 40–50 чел., вооруженная винтовками, гранатами и револьверами, в селе Караевичи (Лунинецкий повет) уничтожила телефонную линию, ведущую в село Ганцевичи;
— 7 февраля группа в составе 20 чел. разгромила помещичий кооператив «Едность»;
— 25 февраля отряд Мухи-Михальского разгромил помещичье имение в селе Заречье…Особенно интересно насчет помещичьего кооператива «Едность». Название это означает единство. Слово — считай что синонимичное коммуне. И вот задумываешься: а чего это ради паразиты-помещики решили сорганизоваться в коммуну?
В карты играть? Бимбер для собственного удовольствия сосать ведрами?..
Наверное, все-таки — заниматься высокоэффективным сельскохозяйственным производством, поставлять на рынок зерно, мясо, молоко.
А что производил Орловский? Классовую борьбу?
Да, рядовой сельский труженик Западной Белоруссии был задавлен эксплуататорами-кровопийцами. Но он не узнал массового голодомора, искусственно вызванного в СССР в процессе сплошной коллективизации. И в конце концов он мог свободно уехать на заработки в США, Канаду, Аргентину. А куда «уезжали» людей из восточнобелорусских областей? На Полярный Урал…
Самое печальное то, что Муха-Михальский как оружие мести Москвы за «чудо на Висле» был сначала. А польский концлагерь в Березе-Картузской — уже потом.
В чем тут военно-стратегическая глубина: выследить и убить деревенского полицейского — пьянтоса, курощупа и бабника, каждый шаг которого известен всей гмине?
Разумеется, и «двуйка» проводила активные мероприятия в глубине советской территории. И далеко не все дела ГПУ — НКВД о польских шпионах были сфабрикованы. Но кто укажет на агента польской спецслужбы — гражданина и кадрового офицера этой страны, который бы по аналогии с Орловским (см. публикуемую автобиографию) смог бы написать в своем отчете: «За один только 1924 год мной убито больше 100 чел. милиционеров и директоров совхозов». Еще раз перечитал монографию доктора исторических наук А.Г. Хохлова «Крах антисоветского бандитизма в Белоруссии в 1918–1925 годах»: не было таких агентов!
Булак-Балахович? Его батальоны отаборились в Беловежской пуще, превратившись в рабочие артели, а сам Станислав Никодимович заделался крупным лесопромышленником…
Наступил 1925 год. В московской бухгалтерии всемирной пролетарской революции так и этак прикинули на костяшках и вывели: дебет с кредитом не сходится — революционная ситуация в странах Запада, несмотря на все накачки, созревать не желает… Плюнули тогда и постановили: «активку» за кордоном до поры сократить, убытки списать. Орловского и других кадровых красных диверсантов отозвали в СССР. Соответственно сникло всеохватное пламя классовой борьбы. Газета «Правда» перестала из номера в номер сообщать о массовых проявлениях гнева трудящихся Западной Белоруссии против гнета белополяков.
…Москва пробно постукивала в двери Лиги наций, и головорезов усадили за парты комвузов зубрить теорию международных отношений.
В популярных книжках об Орловском год 1936-й обозначен одной строкой: работал начальником участка на строительстве канала Москва-Волга.
Разумеется, ни слова о ГУЛАГе, ни о том, как краснопартизанский командир попал на службу в эту систему. Сам Орловский в послевоенные годы молчал, и было отчего. В его личное дело подшита четвертушка бумаги — подлинник обязательства-расписки о неразглашении гулаговских секретов.
Перетекание чекистских кадров из оперативных органов в систему ГУЛАГа носило достаточно широкий характер. Побывали на этой службе Ваупшас-Ваупшасов, Берзинь-Берзин и многие другие именитые наследники дела Феликса Дзержинского. Орловский не преминул указать в автобиографии 1941 года, что вызвался в ГУЛАГ добровольно, но можно предположить-доуточнить, что не последнюю роль сыграли здесь материальные соображения. Работа на стройке с выколачиванием плана обеспечивала неплохие премиальные.
На то, что довоенный Орловский не был абсолютным аскетом и мог использовать служебные связи в личных целях, указывает такая, например, информация из личного дела:
«Имеется сообщение бывшего уполномоченного РУ штаба РККА в гор. Минске Цупко от 22.9.27 г. начальнику РУ о том, что «Аршинов» ( псевдоним т. Орловского К.П.), приезжая с разрешения Москвы к своему старому товарище по «активке» Березовскому, проживающему в погранполосе, просил последнего достать для него сукна на костюм, за что обещал устроить его на работу в Москве. Березовский перешел польскую границу, достал сукно, а по возвращении был нашим погранотрядом задержан и за контрабанду арестован…».
Видимо, не совсем верно современное суждение о том, что внутри НКВД были последовательно уничтожены несколько призывов чекистов и что поводом для самоотстрелов становились любые зацепки. Без видимых в архивном деле серьезных последствий Орловскому сошло то, что брат его жены Петр Будзюк (в прошлом работник советского торгпредства в Берлине) в мае 1938 года был «приговорен к ВМН за шпионско-диверсионно-террористическую работу по заданию польской разведки». Далее в материалах спецпроверки НКВД указывалось, что Орловский долгое время был знаком с расстрелянным польским шпионом-диверсантом М.С. Русаком, который в своих показаниях говорил об участии Орловского в шпионско-диверсионно-террористической организации, но впоследствии от этих слов отказался, заявив, что он Орловского оговорил…
…После служебного ареста [6]Орловскому пробовали подыскать место на иных островах Архипелага, даже выдали аванс на убытие в КаргопольЛаг, но очевидно, что натура диверсанта вошла в непримиримое противоречие с функциями лагерного вертухая.
Он предпочел Испанию. Его туда лично отобрал в компании со «старыми белорусскими партизанами» Александром Рабцевичем и Станиславом Ваупшасовым матерый советский разведчик-боевик Г.С. Сыроежкин, сыгравший в 1924 году одну из ведущих ролей в знаменитом деле «Синдикат» по «извлечению» из Польши в СССР Бориса Савинкова.
Для Испании Орловскому придумали англизированный псевдоним Стрик (striker — ударник в спусковом механизме стрелкового оружия). А вообще-то «ударником» на тогдашнем профессиональном жаргоне НКВД его характеризовали с оттенком пренебрежения некоторые претендующие на собственную интеллектуальность коллеги, чьи служебные отзывы об Орловском приведем далее.
Стрик действовал в составе Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда НКВД СССР, в который кроме советских специалистов входили испанцы, болгары, латыши, немцы, французы, американцы и англичане. Жил в столичном отеле «Гэйлорд». Любопытное описание этого прибежища профессионалов разведки из многих стран сделал через восприятие своего героя Хемингуэй в романе «По ком звонит колокол».
«…Сегодня вечером это самое приятное и самое комфортабельное место в осажденном Мадриде… Когда Роберт Джордан первый раз попал в отель Гэйлорда, ему там не понравилось, обстановка показалась слишком роскошной и стол слишком изысканным для осажденного города, а разговоры, которые там велись, слишком вольными для военного времени… Там все было полной противоположностью пуританскому, религиозному коммунизму…»
То, что Орловский и Хемингуэй были знакомы — факт несомненный. В зале гостиничного ресторана, где дни и ночи (использую современную лексику) тусовался мировой бомонд псов войны, где агент на агенте сидел и агентом погонял, контакт был неизбежен. И мне кажется, что упоминаемый в романе Хемингуэя русский диверсант Кашкин, да и сам главный герой американец Роберт Джордан, несут черты реального Орловского.
В архивном деле имеются «внутренние» мемуары бывшего командира Мадридского отряда, заслуженного работника КГБ Льва Василевского. Вот какие детали он воспроизводит:
«Обычно беседы Орловского с испанцами переводила наша переводчица Елена Родригес-Данилевская, полуиспанка-полурусская, дочь испанского полковника, умершего в 1931 году, и дочери известного русского писателя второй половины XIX века Г.П. Данилевского, автора романов «Беглые в Новороссии», «Княжна Тараканова» и др. За время пребывания в Мадридском отряде К.П. познакомился с рядом любопытных людей. Одним из них был сын Бориса Савинкова — Лев Савинков, молодой человек, получивший образование во Франции и приехавший сражаться в интербригадах на стороне республиканцев. Из интербригады он попал к нам в отряд. Ходил в тыл, проявил себя храбро и ему по ходатайству Сыроежкина было присвоено звание лейтенанта, а несколько позже и капитана. Лев Савинков не знал, какую роль в жизни его отца сыграл Г.С. Сыроежкин, а мы, знавшие это, конечно ему ничего не говорили. Знал это и К.П., всегда с интересом слушавший рассказы Льва Савинкова о своем отце и его террористической деятельности в царской России. Так мы обычно сидели за столом: Савинков, Сыроежкин, Орловский, Рабцевич и я, слушая рассказы младшего Савинкова, сделавшего для себя культ отца и всегда говорившего о нем».
Да, для профессионалов разведки, как и для спортсменов международного класса, мир тесен…
В популярных книжках об Орловском испанские разделы выписаны достаточно общими фразами и — по заданной идеологической канве: интернациональный долг… боевое содружество с испанскими товарищами… Откровенно говоря, выглядит это натужным и малоинтересным. Зато оригинальные документы захватывают по-настоящему.
Я проследил по испанской карте маршруты Орловского и его группы. Это юго-запад страны: горы Андалузии, провинция Севилья, долина реки Гвадалквивир. Помните, у Пушкина:
Ночной зефир
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир.

Но это во время Пушкина водный поток шумел-бежал, а в веке двадцатом река была зарегулирована плотинами, поддерживающими обширную ирригационную сеть. Рисовые чеки долины Гвадалквивира кормили сотни тысяч людей. Какую судьбу готовил Орловский урожаям зерна — мы увидим.
Вот подлинное донесение Орловского-Стрика в Центр — документ из фонда испанской резидентуры архива Первого главного управления КГБ СССР. В тексте я лишь привел в норму написание испанских названий да местами выправил грамматику:
« Совершенно секретно.
Экземпляр единственный
Доношу, что 30 мая 1937 года я с группой в 10 человек испанцев и одним человеком русским {Степан Грушко. — С.К.} перешел линию фронта и направился в глубокий тыл фашистов для диверсионной работы.
С 30 мая по 20 июля 1937 г. с вышеупомянутой группой я прошел в тылу противника 750 км и только один раз 15 июля группа была обнаружена противником, о чем напишу ниже.
За упомянутое время мною с упомянутой группой была проведена следующая работа:
Ночью с 2 на 3 июня 1937 г. взорван товарный поезд противника возле горы Капитана на ж.д. линии Севилья-Бадахос.
Ночью, вернее в 10 часов вечера, 11 июня 1937 года мною взорван пассажирский поезд на ж.д. линии Севилья — Касалья-де-ла-Сьерра недалеко от станции Эль-Педросо. Упомянутый взрыв не дал значительного разрушения и жертв, потому что заряд был положен наспех — не под уклон, и поезд двигался очень тихо. В это время я с группой находился в 300 метрах от поезда в лесу, и когда я узнал, что поезд оказался пассажирским, то настаивал быстро пойти к поезду и перебить хотя бы командный состав противника, но большинство испанцев в группе относится к фашистам, и от которых партизаны, в частности мне с группой на каждом километре приходилось получать поддержку{фраза выстроена явно поспешно-сумбурно, но в общем смысл угадывается. — С.К.}.
На протяжении 33 суток я с группой прошел три провинции 500 км, где встречались десятки довольно уязвимых мест для противника, которые вполне посильны были для меня с группой для их выполнения и этим самым нанесения ударов противнику с тыла. Например, в 30 километрах южнее города Севилья {пойма Гвадалквивира недалеко от впадения реки в Кадисский залив на побережье Атлантики. — С.К.} есть три водоподающие машины, которые орошают тысячи гектаров рисовых полей, которые стоят 11 млн. песет, которые охраняются тремя вольнонаемными фашистами…»
Необходимый комментарий. На войне одно дело — уничтожить оперативный запас зернопродуктов, используемый для питания действующей армии, и совсем другое — на перспективу вывести из строя целую систему сельскохозяйственного производства, вызвать голод в глубине территории противника. Такая диверсионная деятельность равнозначна применению оружия массового поражения, является элементом граничащей с геноцидом тотальной войны. Совершенно очевидно, что испанцам такое самоуничтожение было не нужно. Война шла на их собственной земле. Но чужеземец Орловский-Стрик не желал этого понять, поскольку за его плечами стоял Орловский-Муха, который еще в Западной Белоруссии приохотился громить высокопроизводительные сельхозкооперативы.
«…Я настаивал на уничтожении этих машин, но большинство личного состава группы как от этой, так и от других подобных операций отказалось, а поэтому с 2 по 7 июля мною была произведена чистка личного состава группы, вернее, отстранение от дальнейших походов с моей группой 7 человек шкурников, симулянтов и трусов: Химепе, Патрисио, Валенсойла, Мадьо, Рассаваль, Вармудес и Парра — и замена их более дисциплинированными и устойчивыми партизанами из отряда, находящегося в горах, что в 50 км северо-западнее Севильи с целью оживить и активизировать в боевом отношении группу. Это я проделал и 7 июля с 8 чел. испанцев и 1 чел. русским двинулся на восток.
10 июля на дороге, идущей из Севильи в Бадахос, вернее, на этой дороге в 30 км севернее Севильи, я решил сделать засаду на автотранспорт противника с целью уничтожения его живой силы и транспорта, но когда я с людьми своей группы стал обсуждать эту операцию за 3–4 часа до ее выполнения, то тут же три человека испанцев сдрейфили и отказались от участия в этой операции. В 8 часов вечера нас 7 человек вышли на упомянутую дорогу — уничтожили 17 человек фашистов, 2 человека ранили и уничтожили 2 грузовика и одну машину легковую. После чего сами отступили в большущие горы. Это была поистине героическая операция. Недалеко от Севильи днем с небольшой группой моих бойцов был нанесен удар фашистам. Должен сказать, что работа ручного пулемета «Томпсон» ошеломляюще подействовала на противника и что через два дня ночью, переходя эту же дорогу, нам два часа приходилось ожидать машины, дабы вторично дать врагу почувствовать, что в его тылу далеко не все благополучно…»
Любопытная эта машина — пистолет-пулемет марки «Томпсон», восхитивший Орловского. В мире не было и нет ручного автоматического оружия с более крупным калибром — 11,43 мм. Американская фирма «Кольт» подготовила массовую модификацию томпсона в 1928 году, и его официально рекомендовали для вооружения морской пехоты США. Однако до второй мировой войны государственного заказа так и не последовало, поскольку вдруг решили, что для регулярной армии этот пистолет-пулемет слишком… мощный. Зато «Кольт» не знал отбоя от частных заказов. Американский гангстер рубежа 20–30-х — фигура с традиционным томпсоном под пальто. Вошедшая в учебники криминалистики «бойня в день святого Валентина» 1929 года, когда в Чикаго бандиты Аль Капоне расстреляли конкурирующую шайку, была совершена с применением именно этого оружия.

«…Так что ночью движение автотранспорта по этой дороге значительно приостановлено. Кроме этого, эта моя операция послужила сигналом к действиям тем 3000 человекам партизан, которые недалеко от этого места сидят вот уже 10 месяцев и ничего не делают.
Мною и моим помощником Грушко Степаном было намечено еще провести три операции, а именно:
1) взорвать еще один поезд;
2) взорвать электролинию, которая подает электроэнергию всем городам провинции Севилья, тем самым мы лишили бы десяток городов электросвета на 2–3 суток;
3) убрать со всей семьей того помещика, который 4 июня передавал фашистам о том, что его пастух в таком-то месте замечал нас, партизан.
Означенные операции мне не удалось осуществить только потому, что 13 июля в 5 часов вечера в 15 километрах северо-восточнее города Эль-Реаль-де-ла-Хара (пров. Севилья), продвигаясь по горам, я наткнулся на 30 человек фашистов, сидящих в засаде, которые произвели на нас 2–3 залпа из винтовок, в результате которых наповал был убит мой помощник тов. Грушко Степан и один испанец Домингес тяжело ранен, который потом уже сам пристрелился. Я же, забежавши за большую горную скалу, тут же выпустил по фашистам 45 патронов из винтовки и бросил одну ручную гранату, что на фашистов подействовало настолько страшным, что дотемна они не поднимались, а как стемнело, убежали в город, я же с тремя моими испанцами забрал от убитых, а также брошенную часть нашего оружия и вещмешок тов. Грушко и ушли по направлению к фронту, а тов. Ферейда (испанец) после боя откололся от группы и, скорее всего, ушел обратно в горы, что северо-западнее Севильи.
Почему фашисты устроили засаду? Очень просто — испанская доверчивость к испанцам гробит их и дело. Утром 13 июля мы было встретили трех пастухов, пасущих свиней. Я предложил задержать одного из них до вечера, а испанцы в один голос мне заявили, что это рабочие, что они «свои в доску» и т. д., а на деле оказалось, что один из этих пастухов пошел в город Реаль и передал фашистам о нашей группе и о нашем ближайшем направлении.
При сем прилагаю дор. карту с обозначением всего моего маршрута с обозначением точками всех тех мест, где мы останавливались на дневки.
Выводы. Читающий этот короткий доклад может подумать, что мною с группой совершен героический поход, затрачено очень много энергии с невероятным напряжением нервов, что как только мог выдержать я (Стрик) с надломленным позвоночником, ревматизмом в суставах ног и в возрасте 43-х лет мог преодолеть этот путь и все его трудности? Да, трудности, затрата энергии и напряжение нервов неимоверно велики. По горам, скалам, обрывам, усеянным камнями с колючими кустарниками и колючей травой, исключительно ночью пройдено 750 км, зачастую без продуктов и воды. Особенно тяжелы и трудны были те часы и дни для меня, как для руководителя группы, когда большинство испанцев отказывалось от выполнения намеченных и разработанных мною операций (из-за трусости), когда они слишком доверчиво относились ко всем встречающимся на пути испанцам, рассказывая им наш путь и наши цели, что в любое время могло привести к разгрому группы, и когда часть из них частяком засыпала на посту.
Преодолел все это я благодаря неограниченной ненависти к врагам народа фашистам и любви к своему делу, к своей профессии. Но если бы я совершал этот поход с более боеспособными партизанами, то результат нашей работы был бы во много раз лучший. Хотя я показал 15 человекам испанцев, с какими трудностями, упорством, настойчивостью и т. п. нужно добиваться победы над врагом, но я не показал и при всем моем упорном желании не мог показать им своего опыта, тактики, метода и т. д. потому, что они по своей природе не хотят и не думают о том, что один хороший человек (агент) в тылу противника может принести пользы больше, чем целая бригада на фронте, так как в тылу очень много уязвимых и неохраняемых мест, что, находясь в тылу, они меньше всего говорят о работе.
23 июля 1937 г. Стрик.»
Еще из боевых отчетов Орловского:
«В момент моего пребывания у партизан отряды находились в процессе формирования и боевых операций еще не производили. Однако в начале июля из общего количества партизан г. Ромераль было выделено два диверсионных отряда (15 и 30 человек), которые со взрывчатыми веществами направились в сторону португальской границы для активных диверсионных действий на железных и шоссейных дорогах провинции Уэльва {Северо-западная часть ее) и совершения нападения на обувные фабрики… Наши партизанские отряды занимают территорию в горах на 400 кв. км, где ими сожжены все кулацкие хутора, часть кулаков и помещиков (примечательная терминология! — С.К.} уничтожена, а часть разбежались. В области питания партизаны обеспечены в достаточном количестве мясом и молоком, т. к. только в июне и июле они захватили 2500 шт. коз и 300 шт. свиней у помещиков».
В Испании Орловский нажил себе жестких критиков из числа советских коллег. Это, во-первых, оперативник из НКВД Украины Николай Прокопюк, который на Родине в начале 30-х занимался тем же, что и Орловский: готовил партизанские кадры и базы на случай оккупации СССР. В спецслужбах всюду практикуемы перекрестные закрытые характеристики, и вот что чекист-украинец писал о чекисте-белорусе в справке, датированной 1940 годом{ архив Первого главного управления КГБ СССР}:
«Орловский — бывший партизан и т. н. ударник послевоенного периода, находившийся на услугах Разведывательного управления в период 1923{? — С.К.} — 1925 гг. Человек, безусловно, волевой в прошлом и когда-то чинил из ряда вон выходящие поступки, в числе которых нападения на посты полиции и на помещичьи имения. Зная зарубежную территорию и будучи знаком с чаяниями зарубежных белорусов, в составе наших формирований был на месте, но не в объеме возлагавшихся на него надежд».
Любопытным, конечно, было бы получить от Прокопюка толкование «объема надежд», но далее тот просто сообщает, что читал записки Орловского о борьбе с белополяками и расценивает их как «вздорные охотничьи рассказы, вскрывающие огромное самомнение автора».
А вот и собственно характеристика по результатам испанского периода.
«Стрик — человек застывший, ограниченный… Все это усложнено болезненным самомнением и самовлюбленностью… Ближе наблюдая его в Испании, я пришел к заключению: Стрик — типичный ударник, каких на границе было в свое время много. …Несомненно его волевые качества периода операций в Польше претерпели изменения к худшему и нуждаются в переоценке; способен на акт нервно, рывком, скорее из самолюбия, нежели по здравому мышлению. Функции самоконтроля отсутствуют; строго говоря, представляет собой материал для специальной работы шаткий и, я бы сказал, опасный. В руководители непригоден вовсе… В Испании он оказался человеком случайным и бесполезным. Будучи лишен руководства, в силу своей ограниченности, неуживчивости в общежитии и бестактности не нашел общего языка с испанцами… Для меня ясно одно: Стрик для данной миссии был безусловно непригоден. От руководства ничего не было сделано, чтобы его хотя бы несколько натаскать в этом вопросе. Предоставленный Стрику отряд был составлен неудачно из случайных людей, разнородных даже по политическим взглядам, что не могло не привести к конфликту… Однако оснований подвергать сомнению политическую физиономию тов. Стрика у меня не было и нет. Несмотря на явно отрицательную мою характеристику, данную, т. Стрику, я ставлю его в политическом и моральном отношении неизмеримо выше его товарищей по группе (белорусы Викторов и Саша — фамилию не знаю)».
«Белорус Викторов» — это, несомненно, земляк Орловского и будущий Герой Советского Союза Александр Рабцевич, который в Испании действовал под псевдонимом Виктор и был помощником командира Мадридского интернационального разведывательно-диверсионного отряда Льва Василевского. А кто такой «Саша»? Неужто Альфред — Герой Советского Союза Станислав Ваупшасов?..
Еще один «испанец» — сотрудник НКВД Н.М. Белкин (псевдоним Кади) в служебной характеристике на Орловского, датированной 17 июня 1940 года, писал:
«Судя по его рейсу в тыл Франко нельзя не отметить его храбрость… По возвращении из тыла Стрик ставил вопрос о его отправке домой, ссылаясь на болезнь, усталость и т. п. Никакие уговоры со стороны старших товарищей не изменили его решения… Стрик — малокультурный работник, хитер и малодисциплинированный».
Иных служебных характеристик Орловского испанского периода в архиве Первого главного управления КГБ СССР не обнаружено. Однако же любопытно было бы задним числом узнать, как сам Орловский характеризовал или мог характеризовать коллег Прокопюка и Белкина…
Каждая из стран-участниц войны в Испании репетировала там свое. А чего хотели испанцы-демократы — до конца не знали, совершенно очевидно, и сами они. Разногласий и прямых предательств внутри республиканского правительства было предостаточно. Москва же предлагала свой, совершенно четкий путь борьбы за народное счастье: врага, который не сдается, следует уничтожать всеми возможными способами — вплоть до диверсий на объектах сельского хозяйства в тылу, взрыва пассажирских поездов, поголовного истребления классово чуждого элемента.
И совершенно понятно раздражение Орловского соратниками-испанцами: надо стрелять, душить и резать, а те всякую хреновину разводят. В Испании Орловский был как раз тем пианистом, который играет как умеет.
«— Ты славный малый, но ты зря вздумал учить нас, как нам быть потом, когда ты сделаешь свое дело… И на что ты будешь похож, или, точнее сказать, на что ты будешь годен, когда окончится твоя служба Республике, предвидеть довольно трудно…»
Э. Хемингуэй, «По ком звонит колокол».
Годен награжденный орденом Ленина герой испанской войны оказался для одной странной должности в странном месте: завхоз сельхозинститута в городе Чкалове (Оренбурге). И вот тут-то пора вспомнить о странном периоде с 1930 по 1936 год, который биографы Орловского всегда упоминали вскользь.
Что это такое — «работа начальником участка специального бюро особого отдела ГПУ НКВД по подбору и подготовке краснопартизанских кадров на военное время по линии «Д»? Из послевоенной автобиографии Орловский полностью исключает эту работу, указывая неопределенно, что с 1930-го по 1936-й служил уполномоченным особого отдела 5-го стрелкового корпуса в Бобруйске.
Что за «маневры войск НКВД с участием спецформирований (командный состав партизанских отрядов и парашютного десанта) под Москвой в 1932 году», куда Орловский прибыл «в составе отряда от Белоруссии»?
Значит, после Победы кое-что довоенное упоминать было запрещено…
По результатам тех маневров Орловского наградили орденом Трудового Красного Знамени БССР. Была в республике на рубеже 20–30-х такая награда (всего отчеканено около 300 орденских знаков) с броским изображением топора на фоне алого стяга и надписями на белорусском, польском и идиш. Обратим внимание: за реальные боевые действия на польской территории в первой половине 20-х, о которых регулярно писал «Звязда» и «Правда», — никакой государственной награды. (Почетный парабеллум от Разведупра не в счет — это как знак профессиональной классности.) А за работу в мирной обстановке, причем работу оборонной направленности, — высший орден. Значит, правительство БССР подчеркнуто внимательно относилось к такого рода усилиям…
Начало 30-х отмечено непродолжительным реверсом советской военной доктрины, когда страна вдруг резко начала готовиться к партизанской войне на своей территории. Станислав Ваупшасов указал в мемуарах, что в Белоруссии сформировали несколько отрядов: Минский, Бобруйский, Слуцкий, Мозырский, Полоцкий. В тайные базы на мирной земле заложили многие тысячи единиц вооружения и боеприпасов. Ваупшасов был загодя назначен командиром Минского отряда, Василий Корж — Слуцкого, Орловский — Бобруйского.
«Надежно спрятанное в земле оружие и взрывчатые вещества ждали своего часа. Но раньше, чем пришел этот час, скрытые партизанские базы были опустошены, безусловно, с ведома и, наверное, даже по прямому приказу Сталина», — писал участник тех событий.
Не собираюсь перепевать зады книги «Ледокол» советского разведчика-перебежчика Резуна-Суворова, где доказывается, что именно СССР выступал агрессором, а Гитлер лишь упредил Сталина, но некоторые рассуждения оттуда достойны внимания:
«22 июня 1941 года начались многочисленные импровизации, в том числе и создание партизанского движения. Да, его создали. Его развернули. Но создали и развернули во всю мощь только в 1943–1944 годах. Если бы его не уничтожили в 1939-м, то оно набрало бы свою мощь с первых дней войны. Оно могло быть во много раз более эффективным. В ходе войны партизанам пришлось платить большой кровью за каждый взорванный мост.
А ведь все было готово к тому, чтобы поднять в воздух все мосты. Поднять так, чтобы восстанавливать было нечего. Поднять так, чтобы не терять партизанской крови. Поднять можно было простым нажатием кнопки в тайном партизанском бункере, а потом из-за непроходимых минных полей только постреливать из снайперских винтовок по офицерам, по саперам, по водителям…»
Вот трагедия Орловского как профессионала в связке «личность — страна». Его готовили, он готовился и других готовил к Главному, а когда это Главное 22 июня 1941 года грянуло, то почти все пришлось начинать сначала.
Человек не первой молодости, больной, с травмированным позвоночником, он пошел на Великую Отечественную так, как когда-то поднялся в самую первую свою штыковую атаку. Он не был сродни тем толстомордым партийным батькам, которые, поменяв обшитые дубом кабинеты на обшитые парашютным шелком землянки, руководили партизанским движением, словно посевной кампанией. И его легендарный бросок в обоз эсэсовцев связки тротиловых шашек (тоже стиль диверсанта высшего класса — оперировать не осколочными гранатами, а голой взрывчаткой) — стал как бросок Матросова на вражескую амбразуру.
Необходимое послесловие

Ваня, Артем, Аршинов, Муха, Стрик, Роман и др. — это все Орловский в разные годы и в разных странах. Человек, который 72 раза переходил линии фронтов, восемь с половиной лет в общей сложности провел в положении стреляющего нелегала.
Человек-волк, головорез, однорукий бандит. Все это о нем и — не только о нем. Лихой след, как строчку пулеметной очереди, вели сквозь десятилетия два друга-спецназовца Орловский и Ваупшасов. Те еще сорвиголовы международного класса. Гог и Магог… Вот бы кто-нибудь спустя 30 лет после фильма «Председатель» снял кино «Диверсанты»…
Современный подросток в поисках «мужчинских» мужчин зачитывается книжкой про Отто Скорцени, а стены в пэтэушных общагах заклеены плакатами с изображением всяческих заморских рембо. И нет маршевых шлягеров про Орловского и его соратников в стиле группы «Любэ» и Олега Газманова, которые бы орали, лихо заломив береты, белорусские спецназовцы.
Идеологическая упаковка «не та», многовато большевистской атрибутики навешано и потому непривлекательно? Да ерунда все это!
У диверсанта не бывает идеологии. У диверсанта бывает только командование. А верховное командование нашего героя сидело на Старой площади в Москве.
Был Орловский прежде всего человеком действия, цели, долга, и натура изначально вела его туда, где винтовка рождала власть. В его примере такую среду действия обеспечили большевики. А полумифический путиловец Анисимов из популярной книжки об Орловском, который в окопах первой мировой прокоммунистически наставил крестьянского сына и тем самым определил всю его дальнейшую судьбу, — это позднейшее декоративное обрамление. Равно мог бы повлиять на молодого Орловского и поэт-эсер Алесь Гарун (Прушинский), участник создания БНР и член Белорусской войсковой комиссии, — вот только если бы сумел показать, как нужно брать власть…
Орловский — не собственность КГБ и не собственность компартии (в конце концов, следует помнить, что содержал его народ). А как натужно пыталась компартия пристегнуть его к себе, отлично видно по сюжетному ряду документального фильма 1969 года «В огне жизни». Очень понятна тогдашняя озабоченность авторов: снята часовая лента о дважды Герое, но как можно обойтись без присутствия вдохновителя всех побед — ЦК! И вот вмонтировали сюжет, где сытый дядя — зав. отделом ЦК КПБ, сам собой умиляясь, рассказывает, что Кирилл Прокофьевич, собрав как-то личные сбережения, решил пожертвовать их школе в Мышковичах и за советом пришел в ЦК, и там этой инициативе дали «добро». А то бы без них никак…
Был Орловский прежде всего крутым мужиком, безусловно честным в своей системе координат человеком. Можно по-разному судить о его кинжальной линии жизни, но нет сомнений в том, что издавать в США и Германии мемуары, мелькать на телеэкранах с профессиональными разоблачениями, как это сегодня делают бывшие большезвездные функционеры КГБ, Герой Советского Союза Орловский не стал бы.
Национальный герой или все же только национальный «рекордсмен»? Ставить вопрос так бессмысленно. Орловский — производное системы, а она — часть всех нас. Бронзу невозможно разоблачать, потому что под нею все та же бронза…

Источник: Из книги С.С. Крапивина «Квартира дважды кавалера». — Минск, 1996, с сокращениями