Секс-шпионаж в государственных целях

ПОЛЬСКИЙ КАЗАНОВА
Одним из самых громких шпионских скандалов является дело ротмистра Ежи Сосновского. В период между мировыми войнами ему удалось буквально на пустом месте создать агентурную сеть и несколько лет подряд успешно ею руководить.
В 1923–1924 годах разведотдел польского Генштаба (Двуйка) проводил операцию, целью которой было выяснение военных и политических планов Германии. Эта операция провалилась. Первый резидент в Берлине поручик Гриф-Чайковский понял, что получить хоть сколько-нибудь ценную информацию он не в состоянии. Тогда поручик предпринимает шаг сколь беспрецедентный, столь и бесперспективный: он просто является в штаб-квартиру абвера, заявляет, что он офицер польской разведки, и просит оказать ему содействие… Придя в себя от столь неожиданного визита, немецкие офицеры решают ему «помочь». Они вербуют нуждающегося в помощи поручика и начинают подбрасывать через него дезинформацию.
Но эта дезинформация была подготовлена настолько грубо, что II отдел сразу заподозрил неладное и отозвал Гриф-Чайковского. Его руководство предположило, что ему просто подсунули фальшивку, об истинном состоянии дел никто даже не догадывался.
На место провалившегося агента было решено отправить ротмистра Ежи Сосновского. Он родился 3 декабря 1896 года во Львове, в семье инженера-электрика, совладельца строительной фирмы. Ежи окончил гимназию, а после начала Первой мировой войны записался в 1-й уланский полк австро-венгерской армии. В декабре 1914 года ему присвоили чин лейтенанта, а в октябре 1917 года — обер-лейтенанта. В армии Сосновский получил разностороннее военное образование. Помимо кавалерийского училища он закончил офицерские стрелковые курсы, а затем сдал экзамен на право вождения аэроплана. Сразу же после воссоздания независимого Польского государства он записался в Кракове в 8-й уланский полк, а в сентябре 1919 года ему был присвоен чин ротмистра. Сосновский принимал участие в польско-советской войне 1920–1921 годов. Он был награждён четырьмя Крестами за отвагу. После окончания войны Сосновский перешёл на службу в штаб Варшавского корпуса.
На блестяще образованного офицера обратили внимание в военной разведке. Сосновского, который неоднократно выигрывал призы на скачках, тщательно инструктируют и отправляют в Берлин, куда он прибыл в марте 1926 года вместе с женой (она была старше его на восемнадцать лет) и шестью скаковыми лошадьми. В германской столице он выдаёт себя за богатого польского шляхтича и члена Международной лиги борьбы с большевизмом. Благодаря своим изысканным манерам, привлекательной внешности и щедрым субсидиям польской разведки, Сосновский быстро завоёвывает симпатии аристократических кругов. Он называет себя бароном Георгом фон Сосновским, рыцарем Налемским.
Вначале Сосновский вместе с женой поселился на окраине Берлина, недалеко от ипподрома Хоннегартен. Вскоре он становится его завсегдатаем и начинает сам выезжать на скаковую дорожку. Сосновский не упускает ни малейшей возможности завести знакомство с любителями верховой езды. В апреле 1926 года новоиспечённый барон встретил на ипподроме в Карлсхорсте одного из лучших наездников Европы обер-лейтенанта в отставке фон Фалькенхайна и его очаровательную молодую жену Бениту.
Сосновский: «Внезапно я почувствовал страсть к шпионажу. Ведь им можно увлечься так же сильно, как и спортом, это своего рода поединок умов. Моё задание в общих чертах состояло в следующем: найти доступ в штабы высшего эшелона. Но в конце концов, главная цель любого шпиона — проникнуть в кабинеты военного министерства. Недостатка в деньгах у меня не было».
Действительно, Сосновский был самым высокооплачиваемым шпионом того времени. За семь лет своей деятельности он получил из Варшавы около миллиона рейхсмарок, что составляло половину всех средств, выделенных польской разведкой на шпионаж против Германии. Сосновский предпочитал вести шпионскую деятельность с помощью женщин. Причём в этих целях он использовал представительниц самых различных слоёв общества.
Сосновский: «Салон, светское общество — всё это было лишь фоном и позволяло мне оградить себя от подозрений и враждебных действий со стороны германского абвера. Я устраивал грандиозные рауты и приглашал на них не только известных личностей и офицеров, но и случайных людей, чтобы расследования, производимые абвером, не дали бы никаких результатов.
Конечной целью разведывательной деятельности, замаскированной под светскую жизнь, являлось установление нужных контактов с сотрудниками военного министерства. Необходимо было неделями, а иногда и месяцами, психологически обрабатывать тех женщин, которых я предполагал сделать своими агентами, чтобы у них как бы само собой возникало желание работать на меня».
Сосновский очень быстро понял, что госпожа фон Фалькенхайн может помочь ему выйти на сотрудников военного министерства. Он начал ухаживать за ней, при этом не щадя средств на многочисленные подарки: сначала корзины с цветами и коробки конфет, а затем дорогие меха и даже роскошный автомобиль. Через некоторое время щедрость и галантность барона были вознаграждены — Бенита стала его любовницей.
Бенита фон Фалькенхайн родилась 18 августа 1900 года в семье фон Цолликофер-Альтенклитенов, многие представители которой были военными. Вместе с Иреной фон Иена, которая позднее станет её сослуживицей в военном министерстве, Бенита училась в лицее, а затем изучала иностранные языки в аристократическом пансионе в Бад-Годесберге. Её муж едва не разорился на спекуляциях земельными участками, поэтому они вели весьма скромный образ жизни.
Через некоторое время Сосновский рассказал Бените, что он является сотрудником польской разведки, и попросил помочь ему. Эта помощь обещала быть необременительной. Она должна была жить на широкую ногу и приглашать к себе людей, имена которых он ей назовёт.
Сосновский: «Сначала я объяснил госпоже фон Фалькенхайн, кто я и чем здесь занимаюсь. Всё это я рассказал как бы между делом. Я сделал акцент на двух моментах. Во-первых, сказал, что работаю против правительства, которое в то время очень активно сотрудничало с Советами, а во-вторых, сказал, что придерживаюсь крайне левых убеждений. Всеми способами я пытался сгладить шок от того, что ей сообщил, и заранее предупредить любые попытки отказать мне в помощи. Я знал, что тогда она питала ко мне столь сильные симпатии, что ей было очень трудно сказать мне „нет“. В определённом смысле она покорилась мне.
Я специально часто вывозил её в свет, ходил вместе с ней в театры и рестораны, она привыкла к дорогим подаркам. И поэтому в первый момент даже лишилась дара речи, так как, очевидно, не могла представить себя в роли шпионки. Почти год я постепенно объяснял ей смысл работы и не давал никаких заданий. Я приучил её тратить много денег, пользоваться очень дорогой косметикой и носить шикарные туалеты. Таким образом я поставил её в выгодную для меня ситуацию и наконец мог открыть ей свои планы.
Я сказал, что готов выплачивать ей 1000 марок, и даже пригрозил отъездом, если она откажется мне помогать.
Некоторое время она колебалась, но я всё же сумел уговорить её, немедленно дал 2000 рейхсмарок и (на всякий случай) потребовал расписку, которую должен был отослать моему руководству в Варшаву. Поначалу эта мера показалась мне весьма разумной. Однако позднее необходимость в расписках совершенно исчезла».
Бенита фон Фалькенхайн работала секретаршей в военном министерстве и через мужа состояла в родстве с известным генералом фон Фалькенхайном. Такой агент был действительно ценным приобретением. Вскоре Бенита стала не просто агентом, но и помощницей Сосновского. Без неё он вряд ли добился бы столь грандиозных успехов. Она несколько раз сопровождала Сосновского в его поездках в Польшу и поддерживала в Германии контакты с его агентами. Кроме того, Бенита помогала расширять агентурную сеть Сосновского и была осведомлена обо всех его тайных связях. Помимо драгоценностей, мехов, роскошной квартиры и машины Сосновский регулярно выплачивал ей вознаграждение, общая сумма которого составила 125000 рейхсмарок.
Бенита фон Фалькенхайн: «Любовь к конному спорту сильно сблизила меня с Сосновским. Мы встречались больше года практически ежедневно, и я была безумно увлечена им. Тогда я верила, что он был богатым коннозаводчиком. И вот однажды фон Сосновский заявил, что должен нечто сообщить мне, однако он сделал это лишь спустя некоторое время. Наконец, он рассказал правду о своей деятельности и сообщил, что в Польше станет командующим полком и женится на мне.
Он даже сослался на то место в Библии, где сказано, что жена должна во всём слушаться мужа. А пока от меня требуется только изображать из себя великосветскую даму, держать салон и принимать известных людей, а также научиться водить машину и сорить деньгами. Он сразу же дал мне 2000 марок. В соседней комнате на столе лежал блокнот, на одном из листков которого уже был вчерне составлен текст расписки. Сосновский всё время повторял, что правительство Германии следует указаниям большевиков и что его представители соответствующим образом ведут себя в России. Вначале я не особенно верила этому, поскольку практически ничего не знала о Рапалльском договоре».
С помощью Бениты Сосновский познакомился с капитаном Гюнтером Рудлофом, который в своё время служил под началом её отца в кавалерийском полку. Рудлоф был азартным картёжником, из-за чего постоянно находился в долгах, и страстным любителем лошадей, поэтому Сосновский без труда нашёл с ним общий язык. Для начала он одолжил Рудлофу 2000 рейхсмарок, которые тот пустил на уплату долгов, а затем предложил сотрудничать с польской разведкой. В то время капитан Рудлоф работал в Берлине в управлении разведки и контрразведки штаба III военного округа. Причём он возглавлял там польский отдел, отвечающий как за разведку, так и за нейтрализацию польских агентов в Германии.
Рудлоф попросил два дня на раздумье, а затем согласился на предложение Сосновского, не забыв оговорить для себя хорошее вознаграждение. В качестве доказательства готовности сотрудничать он передал ротмистру несколько секретных инструкций, которые немедленно были переправлены в Варшаву. Их работа шла успешно. Рудлоф даже пообещал, если абвер заинтересуется Сосновским, своевременно предупредить его. Кроме того, кузен Рудлофа, майор Ниденфур, работал в абвере и мог помочь в случае возникновения опасности снять подозрения с Сосновского.
Зимой 1927 года Сосновский познакомился со школьной подругой Бениты Иреной фон Иена. Она работала в военном министерстве и имела звание майора. В её ведении находилась различная секретная документация, в частности, она детально знала параметры военного бюджета и уровень оснащённости армии. Её оклад составлял 180 рейхсмарок в месяц, часть этих денег она отдавала своей престарелой матери.
Сосновский поручил Бените привлечь Ирену к сотрудничеству. Он разработал для неё легенду, согласно которой некий английский журналист Гравес, убеждённый антикоммунист, заинтересован в надёжном источнике информации из военного министерства и готов платить за это хорошие деньги.
Спустя несколько дней Бенита поведала своей школьной подруге о предложении английского журналиста, который может помочь ей решить её финансовые проблемы. Поначалу Ирена категорически отказалась и совершенно справедливо заметила, что ей предлагают совершить государственную измену. Но Бенита довольно быстро переубедила Ирену, сказав, что англичанин очень осторожен и ничего страшного произойти не может, к тому же не она одна выносит из военного министерства служебные материалы. А чтобы успокоить патриотические чувства подруги, Бенита отметила, что англичанин весьма симпатизирует немцам.
В конце концов Ирена согласилась поставлять «англичанину» секретные документы. Вначале она передала план здания министерства и список его сотрудников. Но через несколько дней Бенита сообщила подруге, что журналист остался недоволен, так как схема недостаточно подробная, а список сотрудников был известен и раньше.
В марте 1928 года Ирена выкрала подробную раскладку военного бюджета Германии. Спустя три дня Бенита передала ей 20 фунтов стерлингов — примерно 400 рейхсмарок по тогдашнему курсу.
В мае 1928 года Бенита и Сосновский пригласили Ирену в двухнедельное автомобильное путешествие по Ривьере. Она и не подозревала, что их галантный спутник и был тем самым английским журналистом. После поездки Ирена передала подруге ещё девять машинописных копий различных секретных документов. Примерно через год она отказалась от дальнейшего сотрудничества, что не помешало ей поддерживать дружеские отношения с Бенитой и Сосновским.
Однако польза от сотрудничества с Иреной фон Иена не ограничивалась получением секретных документов. Именно она летом 1928 года познакомила Сосновского с Ренатой фон Натцмер, которая позднее стала его лучшим агентом. Ирена как-то раз пригласила свою коллегу совершить вместе с ней загородную прогулку на Штельхензее, на которой «случайно» встретила Бениту фон Фалькенхайн и Сосновского. Они вместе провели вечер в знаменитом доме у озера на Ваннзее, и Сосновский понял, что Рената может принести ему колоссальную пользу.

В сентябре 1928 года Сосновский решил начать вербовку Ренаты, для этого он попросил Бениту установить с ней более близкие отношения с помощью дорогих подарков.
Сосновский: «Когда дамы перешли на „ты“, я тщательно проинструктировал госпожу фон Фалькенхайн „ни в коем случае не требовать немедленно доставить какие бы то ни было секретные материалы, дабы не испугать госпожу фон Натцмер. В такой ситуации самое важное — вызвать доверие к себе“».
Рената фон Натцмер происходила из старинной дворянской семьи и состояла в дальнем родстве с президентом Гинденбургом. Она родилась в 1898 году в Померании, получила образование в пансионе для благородных девиц, а затем училась в школе художественных ремёсел. Её финансовое положение оставляло желать лучшего. Она уже два года не жила со своим мужем, который промотал всё её приданое. Старший брат управлял родительским имением настолько плохо, что в 1926 году оно ушло с молотка. С тех пор Ренате приходилось заботиться ещё и об отце.
С помощью дяди она устроилась на работу в военное министерство. Рената занимала ответственный пост в 6-й инспекции, ведающей автомобильными войсками, её оклад составлял 190 рейхсмарок в месяц.
Для вербовки Ренаты Сосновский опять попросил Бениту использовать легенду об английском журналисте и пообещать выплачивать ей ежемесячно до 1000 рейхсмарок.
Рената фон Натцмер: «Через несколько дней госпожа фон Фалькенхайн опять пригласила меня в гости и завела разговор о моей тяжёлой жизни. Потом она сказала, что знает людей, которые могли бы помочь мне. В том числе она упомянула какого-то англичанина по фамилии Гравес, который возглавлял одну антикоммунистическую организацию […].
Оказывается, она уже рассказала англичанину о моих трудностях. Он предложил мне передавать через госпожу фон Фалькенхайн служебные материалы. Хотя его совершенно не интересует, что происходит в военном министерстве, он готов платить за них деньги, чтобы помочь мне. Мне сразу показалось, что здесь что-то неладное, и я часто спрашивала госпожу фон Фалькенхайн, что за всем этим кроется […]. Мне было стыдно, потому что в министерстве я твёрдо обещала никому ничего об этом не рассказывать».
Вначале она отказалась от предложения филантропически настроенного англичанина, но затем желание решить материальные проблемы перевесило угрызения совести и осторожность — она согласилась.
Первое задание Рената получила в октябре 1928 года. Под тем предлогом, что мистер Гравес хочет убедиться в её способностях, Бенита попросила начертить точный план её служебного кабинета. Затем Ренате поручают выкрасть лист копировальной бумаги, использовавшийся только один раз. Рената отказалась, так как поняла, что ей предлагают заниматься шпионажем. Тогда Бенита сказала, что её подруга Ирена фон Иена тоже работает на мистера Гравеса. Этот сомнительный аргумент убедил Ренату, и она принесла копирку с отпечатками секретного документа. Свой первый гонорар (400 рейхсмарок) она потратила на покупку шикарного платья в модном магазине.
В начале ноября 1928 года Рената принесла детальную схему здания военного министерства, на котором были обозначены все помещения, а также полный список всех работающих в нём сотрудников. С этого момента «англичанин» начал выплачивать ей по 800 рейхсмарок в месяц.
Рената фон Натцмер: «В начале декабря 1928 года госпожа фон Фалькенхайн сказала, что мне достаточно принести из министерства клочок бумаги, и я буду получать 800 марок ежемесячно. Другими словами, от меня требовалось доставать копии секретных документов. После некоторых колебаний я согласилась».
В начале следующего года Рената стала любовницей ротмистра. Из Варшавы поступали всё новые запросы и требования, которые далеко не всегда можно было выполнить при посредничестве Бениты, поэтому Сосновский решил открыть Ренате характер своей деятельности.
Если Рената не решалась выносить из министерства оригинал того или иного секретного документа, она делала его копию и клала её на время в папку с материалами, предназначенными для уничтожения. Каждый месяц, по средам, накопившиеся в этой папке бумаги сжигались в специальной печи. Разумеется, уничтожение документов происходило под строжайшим контролем, однако Ренате удавалось в нужный момент незаметно достать из папки спрятанные копии.
После того как Рената узнала истинное положение дел, Сосновский решил передавать полученные документы не в квартире Бениты, а в каком-нибудь менее опасном месте. Чаще всего это происходило в помещении экскурсионного бюро Западного универмага, в подъезде одного из домов на Курфюрстштрассе или в почтовом отделении на Гентинерштрассе. Оригиналы документов Рената выносила из министерства скатанными в трубочку или вложив в газету. Ночью в польском посольстве их фотографировали, а около восьми часов утра относили на квартиру Ренаты.
Теперь она похищала все попавшиеся ей на глаза секретные документы, причём различных отделов министерства. Сосновский называл её «настоящим сокровищем».
Рената даже сумела раздобыть ключ от сейфа, в котором хранились наиболее важные материалы 6-й инспекции. Сосновский считал это одним из самых блестящих своих достижений. Рената однажды рассказала ротмистру, что её начальник жаловался на то, как тяжело ему носить ключи в кармане. Эти слова навели Сосновского на идею снять слепок с ключа. После окончания рабочего дня Рената вынула из стоящего в её кабинете сейфа запасной ключ и передала его Бените. Ночью ротмистр сделал слепок с ключа и рано утром отнёс его на квартиру Ренаты, которая незаметно вернула его на место. Для Сосновского эта дерзкая операция имела скорее, так сказать, спортивный интерес — он в прямом смысле слова заполучил ключ от одного из самых тщательно охраняемых мест противника!
Но поистине грандиозным успехом Сосновского стало то, что он сумел заполучить так называемый «план А». За этим кодовым наименованием скрывался план подготовки и ведения войны с Польшей и Францией.
Согласно этому плану, для победы над Польшей потребуется несколько недель или даже дней. Поэтому германские офицеры считали, что, пока на востоке будут идти бои, на западной границе нужно удерживать оборонительные позиции. В папке с «планом А» помимо мобилизационных документов имелись также материалы, свидетельствующие о явном нарушении Германией условий Версальского договора. В них предусматривалось формирование армии, в три раза превышающей по численности тогдашние вооружённые силы Германии, организация дополнительных военных округов, частей сухопутных войск и пограничных отрядов на восточной границе. Эти документы действительно имели огромное значение.
Летом 1929 года Ренате фон Натцмер поручили перепечатать разработки «плана А». Разумеется, они были помечены грифом «Совершенно секретно» и их надлежало каждый вечер убирать в сейф. Незадолго до ухода в отпуск она рассказала об этом Бените, которая заявила, что за такие документы ей выплатят по меньшей мере 30000 марок и она хотела бы получить некоторое комиссионное вознаграждение.
Сосновский: «Когда мне стало известно о „плане А“, во мне проснулся азарт. О такой удаче мечтает любой шпион. И её вообще невозможно оценить деньгами».
Вначале у Сосновского возникли сомнения относительно подлинности «плана А», но после подробного рассказа Ренаты они рассеялись. Прогноз Бениты относительно суммы вознаграждения оказался даже преуменьшенным — ротмистр пообещал за «план А» 40000 рейхсмарок и гарантировал Ренате несколько месяцев отдыха после выполнения задания.
Было решено, что дня за три-четыре до ухода Ренаты в отпуск секретный документ сфотографируют ночью на одной из конспиративных квартир. В начале сентября 1929 года Ренате удалось вынести «план А» из здания министерства: она спрятала двести машинописных страниц в накладном рукаве своего халата, накинула сверху жакет и после окончания работы вышла на улицу. Затем она передала халат поджидавшей её в своём автомобиле Бените, которая переправила документы ожидавшей её неподалёку сотруднице польской резидентуры фрау Рунге.
Утром она принесла «план А» вместе с халатом на квартиру Ренаты, которая, как обычно, вовремя вернула документы на место. Сосновский немедленно отправил в Варшаву курьера, который отвёз семьдесят страниц плана.
Сосновский: «Через несколько дней в Берлин приехал один из моих начальников. По его словам, в Варшаве не могут понять, каким образом вообще женщина получила доступ к документам такой важности. В польском Генштабе считают, что в германском военном министерстве положили в сейф фальшивку. Я попытался переубедить его и напомнил, что раньше Рената фон Натцмер приносила только подлинные материалы, поэтому нет никаких оснований считать „план А“ дезинформацией».
Срочно прибывший высокопоставленный офицер польской разведки захотел лично встретиться с Ренатой и забрать с собой фотокопии оставшихся ста тридцати страниц плана. Но он предложил ей только 12000 марок, и Рената, по совету Сосновского, не согласилась на такую сумму. После этого поляк уехал домой ни с чем, пообещав договориться об увеличении суммы.
В Берлине держать эти документы было небезопасно, поэтому Бенита в ноябре 1929 года абонировала сейф в одном из цюрихских банков. Она выдала доверенность на пользование им фрау Рунге, которая и перевезла негативы и копии в Швейцарию. Спустя несколько месяцев Сосновский и Бенита вместе отправились в Цюрих. Сюда же из Варшавы для изучения полученного плана прибыли двое военных экспертов.
Пока они занимались документами, Бенита, сидевшая в соседней комнате, подслушивала их разговор, но она не знала польского языка, поэтому ничего не поняла. Сосновский сказал ей, что, по мнению экспертов, похищенные документы — только фрагменты плана и нужно попробовать достать дополнительные материалы. В итоге Ренате не заплатили вообще ничего, а Бенита позднее утверждала, что Сосновский продал «план А» разведкам третьих стран за 60000 марок.
В действительности же в декабре 1932 года Сосновский переслал в Варшаву полную копию плана оперативного сосредоточения германских войск и вообще не потребовал за него вознаграждения. Но польская разведка даже после детального изучения сочла его дезинформацией, и он просто-напросто был отправлен в архив.
В начале 1930 года Сосновский снизил жалованье Ренаты фон Натцмер с 800 до 500 марок в месяц. Но она вместе с Бенитой довольно быстро нашла способ компенсировать эту потерю. Обе дамы сообщили ротмистру, что завербовали ещё двух сотрудниц 6-й инспекции — Лотти фон Леммель и Изабеллу фон Лаумер, и за это получили прибавку 400 марок в месяц. Кроме того, чтобы не баловать Сосновского, практичная Бенита запретила своей подруге передавать ему большое количество секретных документов сразу.
Однажды Рената выкрала особо секретные документы, носившие кодовое название «Кама». Они однозначно свидетельствовали о наличии между Германией и Советским Союзом секретного договора о сотрудничестве в военной области. В соответствии с этим соглашением германское военное министерство открыло в 1926 году в Липецке секретные курсы по подготовке лётчиков и танкистов. На них вплоть до конца 1933 года проходили обучение многие будущие асы люфтваффе и офицеры танковых войск, в том числе и сам Гейнц Гудериан. Советская Россия предоставила полигон и макеты танков. В Липецке немцы получили возможность провести испытания разработанных на германских заводах новых образцов боевых самолётов и танков. Это позволило рейхсверу относительно спокойно, вдали от глаз и ушей западных разведок, готовиться к открытому нарушению условий Версальского договора. В свою очередь, многие советские военачальники, в том числе и будущий маршал Жуков, прошли специальную подготовку в военных учебных заведениях Германии.
Сначала Сосновский отнёсся к этим данным с большим подозрением, но подробный рассказ Ренаты изменил его точку зрения. Вскоре данные польской разведки, полученные путём тайного прослушивания разговоров советских военачальников, подтвердили наличие такого рода соглашений между СССР и Германией.
В середине 1930 года в руки Ренаты попадают некоторые важные документы из IV отдела, они должны были быть уничтожены. Ей удалось тайно «спасти» полсотни из них, но, наученная Бенитой, она не спешила передать их Сосновскому. Рената и Бенита договорились, что эти документы будут передаваться ему частями от якобы новых агентов — Лотти фон Леммель и Изабеллы фон Лаумер.
А пока эти материалы были спрятаны в чемоданчик, и дамы поочерёдно сдавали его в камеру хранения на станциях берлинского метро. Рената всегда сама забирала его из камеры хранения и, взяв для Сосновского несколько документов, оставляла чемоданчик на следующей станции.
Следующая партия секретных документов касалась моторизованных и бронетанковых частей рейхсвера. Эти документы позволяли составить едва ли не исчерпывающее представление о развитии германских танковых войск, их структуре, уровне подготовки экипажей и технической оснащённости. Они также однозначно свидетельствовали о нарушении условий Версальского договора. Кроме того, в них содержалась ценная информация о постепенном превращении кавалерийских частей в моторизованные, о войсковых испытаниях автомобилей различных типов, об организации танкового училища, о новой системе организации вооружённых сил, их численности и боеготовности.
Ренате фон Натцмер удалось также раздобыть материалы о секретных разработках новых лёгких и средних танков, которые проводились в 1925 году. Эти машины должны были составить костяк будущих танковых войск Германии, которые в те времена назывались автомобильными войсками. Танки носили кодовые названия «лёгкий трактор» и «трактор повышенной мощности 1 и 2».
В сентябре 1933 года Рената сказала своей подруге, что отказывается от продолжения сотрудничества, так как в министерстве ужесточается режим секретности. В общей сложности с октября 1928 года по октябрь 1933 года вознаграждение Ренаты за шпионскую деятельность составило 50000 рейхсмарок. Она привыкла тратить деньги без счёта, поэтому у неё накопилась масса долгов.
В мае 1932 года над шпионской деятельностью Сосновского нависла угроза, и только небрежность абвера спасла его от провала. Газета «Берлинер трибюне» 10 мая 1932 года опубликовала материал под заголовком «Кто такой ротмистр Сосновский? Прибыл ли он с секретной миссией? Его отношения с Бенитой фон Ф.». Эту статью написала знакомая ротмистра графиня фон Бохольц, которая познакомилась в Берлине с родителями Сосновского и была удивлена их скромным буржуазным образом жизни. Сосновский всегда утверждал, что он происходит из очень богатой аристократической семьи, владевшей замком и огромными земельными угодьями, и это позволяет ему роскошно жить в немецкой столице.
В своей статье графиня указывает на весьма скромный образ жизни родителей Сосновского, упоминая в то же время о дорогих подарках, преподнесённых им своей возлюбленной Бените фон Фалькенхайн, которая происходила из весьма почтенной офицерской семьи. Графиня хотела, чтобы о её разоблачениях узнали компетентные лица, поэтому она лично направила два экземпляра газеты в военное министерство. Однако там к статье отнеслись как к обычной сплетне, которыми переполнены бульварные газеты, и отправили её в архив. Тогда графиня обратилась в полицию, но это также не дало никаких результатов.
Знакомые Сосновского, узнавшие о расследовании, обратили всю историю в шутку и стали приветствовать ротмистра словами: «Добрый день, герр шпион!» В ответ он сдержанно улыбался и говорил: «Вот так и приходит слава». Рассказам о богатстве и аристократическом происхождении его родителей уже мало кто верил, тем не менее ещё два года после публикации статьи германские спецслужбы не проявляли к Сосновскому никакого интереса.
7 сентября 1933 года швейцар польского посольства в Берлине Леопольд Лангер был задержан в помещении почтового отделения в Шарлоттенбурге — он переводил 100 марок польскому агенту Вальтеру Кудзиерскому. В дальнейшем оказалось, что некто Зелинский, сменщик Лангера, переводил деньги агентам на адреса подставных лиц. На следующий день после ареста Лангера, его сменщика, который в тот момент находился в больнице святой Елизаветы, навестил человек, представившийся тестем. После посещения состояние больного резко ухудшилось, а на следующий день он умер.

Берлинские газеты выходят под аршинными заголовками типа «Разоблачение польской шпионской сети». Узнав об этом, Бенита немедленно позвонила Ренате и попросила её прийти. Они обе (и не без основания) боялись, что Зелинский перед смертью выдал агентурную сеть Сосновского.
В тот день Рената вернулась домой поздним вечером, там её ждал приятель доктор Грузе. Она была настолько взволнованна, что Грузе стал настойчиво выяснять, в чём причина такого состояния. У Ренаты началась истерика, и она бессвязно объяснила приятелю, что никогда не сможет загладить свою вину, и обещала ему немедленно порвать все связи с Сосновским и Бенитой, после чего попросила Грузе уйти. Через пять месяцев Рената фон Натцмер уволилась из военного министерства.
Осенью 1933 года Сосновскому позвонили из госпиталя святого Франциска. Там лежала одна из его бывших любовниц, Мари де Камп, состояние которой было крайне тяжёлым. Мари хотела срочно поговорить с ротмистром. Он немедленно отправился к смертельно больной даме, которая сообщила, что абвер недавно поручил ей собрать доказательства его разведывательной деятельности. Она посоветовала ему держаться подальше от Ксении Хойер и обер-лейтенанта фон Флотова. Над Сосновским явно сгущались тучи, но он не прекратил своей деятельности.
В начале октября 1933 года он сопровождает в Будапешт известную актрису Тину Эйлерс. Истинной целью его поездки была встреча с находившейся в то время в Польше сотрудницей берлинской резидентуры Марией Рунге. Условной телеграммой он назначил ей встречу в Будапеште, так как ситуация была опасной.
В будапештском отеле «Ройял» Сосновский познакомился с танцовщицей Леа Ньяко. В действительности её звали Леа Роза Крузе, она была внебрачной дочерью актёра. Леа родилась в 1908 году в Гамбурге и с раннего детства занималась танцами, её эстрадная карьера началась в одиннадцать лет. У неё была эффектная внешность, а чёрные волосы и смуглая кожа придавали танцовщице восточный колорит, что нравилось мужчинам. Со временем к ней пришла громкая и несколько скандальная слава, одно время она танцевала при дворе императора Эфиопии.
Сосновский сказал, что у него обширные связи в кинематографическом мире и предложил Леа устроить ей роль в каком-нибудь фильме. Разумеется, он начал ухаживать за ней, и через некоторое время Леа была покорена. Возвратившись в Берлин, Сосновский отправил ей чек на солидную сумму и пригласил приехать к нему. Оказавшись в Берлине, Леа узнала, что никаких съёмок в ближайшее время не предвидится, таким образом она попадает в полную зависимость от ротмистра. Чтобы сгладить разочарование танцовщицы, он устроил светский раут, на котором присутствовали многие дипломаты и деятели искусств. Леа продемонстрировала им свои таланты, но и после этого никто не спешил предложить ей роль.
Спустя некоторое время Леа поняла, что она далеко не единственная подруга галантного ротмистра. Однажды он пообещал сделать из неё вторую Мата Хари, что можно было истолковать двояко. А в конце ноября 1933 года вернувшийся после ночной попойки Сосновский стал туманно намекать ей на род своих занятий. Об этих намёках Леа рассказала близкому другу своей матери, владельцу типографии Штернгейму. Он сказал, что эти слова, конечно, отнюдь не обязательно свидетельствуют о том, что Сосновский — шпион, но посоветовал ей вести себя очень осторожно. Она уже целую неделю не получала от Сосновского денег, и теперь ей пришлось вместе с матерью переехать из пансионата в скромные меблированные комнаты.
В середине декабря 1933 года Сосновский решил предложить своей новой знакомой заняться шпионской деятельностью. Он, в частности, аргументировал это тем, что Леа — не немка, поэтому соображения патриотического характера не должны останавливать её. Она быстро согласилась, но уже тогда решила предать Сосновского.
Спустя четыре дня Сосновский сказал Леа, что будет выплачивать ей 1000 рейхсмарок в месяц. Она, безусловно, очень нуждалась в деньгах, а на её замечание, что занятие шпионажем опасно, он ответил, что это ещё и очень увлекательно.
Леа получила псевдоним Z-31 Антуанетта. Сосновский попросил её вести светский образ жизни, в частности, ежемесячно устраивать два приёма. А чтобы не вызвать подозрений относительно столь резкой смены образа жизни, она должна была по-прежнему выступать на сцене и делать эстрадную карьеру. Любопытно, что ротмистр не ограничивался устными инструкциями и дал ей изрядное количество книг и брошюр о шпионаже.
Светская жизнь требовала апартаментов, и 15 декабря 1933 года Леа вместе с матерью переехала в роскошную четырёхкомнатную квартиру на Халензее, которая раньше принадлежала актрисе Тине Эйлерс. Но щедрое вознаграждение отнюдь не изменило её планов, вызванных ревностью. О том, что она стала агентом Сосновского, Леа на всякий случай рассказала Штернгейму. Он немедленно переговорил об этом со своим старым товарищем, который служил в полиции и имел звание генерала. Тот, в свою очередь, сообщил эту новость гестапо и абверу. Капитан-лейтенант Протце, руководитель группы III-F управления абвера, занимающегося контрразведкой, установил контакт с Леа. Он приказал ей регулярно сообщать ему обо всех связях Сосновского и никому ничего не рассказывать.
Но Леа уже начала жалеть о своём решении, продиктованном ревностью, и рассказала Сосновскому о встрече с немецким контрразведчиком. С её помощью он передал в руки германской контрразведки свои заметки, телеграммы, финансовые документы и фотографии, которые были подлинными, но никоим образом не могли его скомпрометировать.
Леа даже несколько раз устраивала у себя дома встречи Сосновского с дамой, называющей себя Минни Ульрих Протце, которую в действительности звали Лена Скродцки. Она была секретаршей Протце, и ей было поручено следить за ротмистром. Они непринуждённо беседовали об искусстве и политике, и Лена даже не подозревала о том, что Сосновский прекрасно осведомлён о её миссии.
В начале 1934 года Сосновский уже настолько доверял Леа Ньяко, что рассказал ей некоторые подробности своей шпионской деятельности. Но Леа, видимо, решила продать всех всем — она записывала всё, что рассказывал ей ротмистр, и передавала эти записи абверу. Сосновскому и в голову не могло прийти, что события примут такой оборот. Однажды он даже рассказал Леа, что у него есть дубликат ключа одного из сейфов военного министерства.
26 января 1934 года в квартире Сосновского раздался звонок из Варшавы — ему приказывали срочно покинуть Берлин. Но он решил не спешить, почему-то считая, что у него ещё есть достаточный запас времени. Более того, азартный ротмистр даже приказал Леа сообщить офицерам абвера о его намерении уехать в Варшаву.
Выполнив этот приказ, Леа сообщила Сосновскому, что абвер намерен любой ценой предотвратить этот отъезд и ликвидировать его агентурную сеть. Теперь Сосновскому было необходимо предупредить своих агентов о грозящей опасности. 25 февраля 1934 года он обзвонил троих из них (кого именно, неизвестно до сих пор) и произнёс заранее условленную фразу: «Я отравился бифштексом». Все трое немедленно уезжают в Польшу.
Но Сосновскому не удалось сохранить в тайне имена всех своих агентов. Инструктируя Леа Ньяко, он упоминал Бениту, Ренату фон Натцмер и Ирену фон Иена. Танцовщица не преминула выдать эти имена германской контрразведке.
После состоявшегося 27 февраля 1934 года выступления Леа Ньяко на квартире Сосновского, расположенной на набережной Лютцовуфер, по этому поводу была устроена светская вечеринка. В самый разгар веселья в квартиру ворвалась группа гестаповцев во главе с начальником III управления (отвечавшим за контрразведку) обер-регирунгсратом Пачовским и руководителем восточного отделения III отдела, занимавшимся делами о государственной измене и контрразведкой, комиссаром Кубитцким.
В тот же день были арестованы Бенита, Рената и Ирена. Нарушив планы абвера, гестаповцы арестовали и Леа Ньяко, которую обвинили в выдаче ротмистру планов контрразведки. Следствие по делу агентов Сосновского продолжалось около года, обвиняемых содержали в тюрьме Моабит. Особенно активно сотрудничала со следствием Рената фон Натцмер, пытавшаяся свалить всю вину на Бениту.
За заслуги в разоблачении Сосновского капитан-лейтенанту Протце присвоили чин капитана третьего ранга. В Польше Сосновского заочно произвели в майоры.
Первой жертвой этого дела стал портной Сосновского, польский еврей Роман. Ротмистр во время допроса заметил, что Пачовский носит его любимый галстук, а другие офицеры гестапо одеты в его костюмы. Сосновский был возмущён этим и пожаловался своему адвокату. Портного вызвали в гестапо, провели очную ставку с этими офицерами и заставили в помещении гестапо давать показания на гестаповцев. Несчастный портной был так напуган, что повесился в своей мастерской.
Сосновскому присвоили чин подполковника. Об этом он узнал от адвоката Людвига, который был назначен судом. Он защищал также и интересы лидера коммунистов Эрнеста Тельмана, сидевшего в той же тюрьме.
Сосновскому удалось передать своим агентам записки, в которых он призывал их не терять мужества и намекал на возможность обмена. Бените он пообещал жениться на ней. Став польской гражданкой, она сможет избежать смерти, так как в то время в Германии иностранцам не выносили смертных приговоров. Ротмистр также писал: «Я не успокоюсь, пока Натц и Ирена также не выйдут на свободу. У тебя даже больше прав на обмен, чем у меня, так мне передали мои люди».
Столь необычное предложение вступить в брак не было пустыми словами. Второй брак Бениты 19 октября 1934 года был признан судом недействительным. Сосновский через своего адвоката пытался получить разрешение после своего развода жениться на Бените. Польский посол Липский сообщал в Варшаву: «По просьбе Сосновского я посетил имперского министра иностранных дел фон Нейрата и от имени Сосновского попросил разрешить ему вступить в брак с Бенитой фон Фалькенхайн. Фон Нейрат в качестве жеста доброй воли — по его собственным словам — отправился к Гитлеру и час спустя передал мне его слова: „Она совершила настолько серьёзное преступление, что он не имеет права проявить к ней никакого снисхождения“».
Слушание дела началось 5 февраля 1935 года, процесс был закрытым. В зал суда были допущены исключительно представители гестапо и министерства пропаганды. Сосновский признал только те факты, которые были подкреплены неопровержимыми доказательствами. Бенита ограничилась подтверждением признаний Ренаты фон Натцмер. Ирена отчаянно, но безуспешно пыталась смягчить свои первоначальные показания. Леа, выступавшая в качестве главной свидетельницы, не соглашалась с обвинениями прокурора и пыталась представить свои действия в выгодном свете.
Приговор был вынесен 16 февраля 1935 года. Бениту фон Берг и Ренату фон Натцмер приговорили к смертной казни, Сосновского и Ирену фон Иена — к пожизненному тюремному заключению. Леа Ньяко была освобождена в зале суда. Ей даже разрешили оставить полученные от Сосновского 4700 марок, с оговоркой, что это решение может быть опротестовано абвером.
Контрразведчики не только не стали мелочиться из-за шпионских денег, но и выделили танцовщице ещё 75 марок, а также пообещали устроить ей ангажемент. Однако гестаповцы сразу после вынесения приговора арестовали Леа, которая помогла раскрыть самую разветвлённую шпионскую сеть Германии. Её освободили только после личного вмешательства Гитлера. Дело Сосновского побудило фюрера изменить прежний, принятый в 1929 году, Закон о государственной измене и ужесточить наказание за предательство государственных интересов.
Бенита и Рената были казнены 18 февраля 1935 года в тюрьме Плётцензее. Сосновский ошибся, написав Бените, что у неё больше шансов на освобождение, чем у него, — через год после смерти подруги ротмистра глава абвера контр-адмирал Канарис и польский посол Липский договорились о его обмене. Он состоялся 23 апреля 1936 года в одном из пограничных городков: Сосновский был обменён на семерых германских агентов.
Вернувшись на родину, Сосновский надеялся, что его будут чествовать как героя, но встретивший ротмистра на границе польский капитан предъявил ему ордер на арест. Расследование длилось несколько лет, а 7 июня 1939 года военный трибунал приговорил Сосновского к тюремному заключению на пятнадцать лет.
Военный прокурор Сарницкий обвинял Сосновского в сотрудничестве с германской разведкой. Он даже требовал приговорить ротмистра к смертной казни. В ходе расследования двенадцать высших офицеров отдела разведки польского Генштаба были уволены или понижены в должности. Сосновский подал кассационную жалобу, но вскоре началась Вторая мировая война.
Дальнейшую судьбу ротмистра можно восстановить только на основании свидетельств очевидцев. Перед тем как Варшава была полностью окружена немцами, Сосновского под конвоем вывезли в восточную часть Польши. Около Брест-Литовска конвоиры без предупреждения начали в него стрелять и, посчитав, что он убит, бросили его на опушке леса. Но, несмотря на тяжёлые ранения, Сосновский остался в живых, его подобрали беженцы и отвезли во Львов. С востока без объявления войны наступали советские войска, и Сосновский попал к ним в плен.
Один польский генерал, который тоже попал в советский плен, но после подписания соглашения между союзниками и СССР в 1942 году смог уехать в Великобританию, рассказывал, что летом 1941 года Сосновский сидел с ним в одной камере внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке. Это последние достоверные сведения о судьбе ротмистра Сосновского.
По неподтверждённым данным, Сосновский умер весной 1942 года от голода в саратовской тюрьме.
Дольше всех из известных нам членов этой шпионской группы удавалось избегать наказания капитану Гюнтеру Рудлофу. Рената фон Натцмер дала показания против него, поэтому он некоторое время провёл в тюрьме. Однако Рудлоф сумел доказать, что он вернул Сосновскому все взятые у него в долг деньги. Он даже перешёл в контратаку и убедительно доказывал, что его отношения с Сосновским были продиктованы желанием получить ценные для абвера сведения. В результате его полностью реабилитировали и по личному приказу Канариса даже принесли ему официальные извинения. В марте 1935 года Рудлофу присвоили чин майора, а в июне 1938 года — подполковника.
Но и в его деле наступила развязка. Осенью 1939 года, незадолго до вступления германских войск в Варшаву, офицер абвера капитан Буланг обнаружил в захваченной штаб-квартире польской разведки в Форте Легионов близ Варшавы груды заполненных документами ящиков. Сотрудники польской разведки эвакуировались столь поспешно, что немцам достался почти весь архив II отдела польского Генштаба. В Берлине все эти бумаги тщательно изучались. В конце 1939 года переводчики добрались и до папок с надписью «Ротмистр Сосновский». Содержавшиеся в них донесения и отчёты свидетельствовали о том, что Рудлоф был одним из самых ценных агентов Сосновского. Подполковник Гюнтер Рудлоф был немедленно арестован и посажен в военную тюрьму Тегель. Спустя полтора года, 7 июля 1941 года, его обнаружили в камере мёртвым. Каким-то чудом он сумел спрятать лезвие бритвы, которым вскрыл себе вены.