Матч ненависти в Маниле:

«ЧЁРНЫЙ МУСУЛЬМАНИН» (АЛИ) ПРОТИВ «дяди тома» (фрэзер)
Этот матч, состоявшийся 1 октября 1975 года в столице Филиппин, произвёл неизгладимое впечатление и с подавляющим преимуществом был признан лучшим матчем года. Но те, кто не только стоял близко к рингу, но и знал всю подоплёку события, весь драматизм, уверяли, что ничего подобного не было во всей истории профессионального бокса, и у этого обязывающего суждения есть основания.

Для начала надо сказать, что Али крайне ревниво относился к тому, что Джо Фрэзер занял его место на троне, хотя тот по всем статьям стал чемпионом мира вполне легитимным образом. Все знают, что из–за отказа отправиться во Вьетнам Али в 67–м был лишён профессиональной лицензии и титула чемпиона мира. Ему, конечно же, нашли бы место подальше от боёв в джунглях, но он всё равно отказался, что усилило к нему неприязнь одних и пылкое одобрение других. Но с трона он сошёл, и боссам профессионального бокса пришлось решать эту проблему. Шанс дали Джо Фрэзеру и Джимми Эллису, которые на тот момент действительно были лучшими из претендентов. У Джо был просто страшный удар левой. Этой рукой он и достал Эллиса в четвёртом раунде – нокаут.
Своего наследника Али не признал и для начала назвал Фрэзера самозванцем. Ну и пошло–поехало… Его скандальные заявления, его вопли на пресс–конференциях, неизменно заканчивающиеся требованием привести к нему на расправу нового чемпиона, многие принимали не без удовольствия, как своего рода бесплатное развлечение, тогда как на самом деле шутовство Али всегда имело свои цели и последствия. Ещё перед своим матчем с Сони Листоном, в котором Али, тогда ещё Кассиус Клей, стал чемпионом мира, он так достал толстокожего, мрачного Листона, что дело дошло до уличной потасовки между ними. И молодой нахал добился своего: раскалённый от ярости Сони провёл бой без плана, с несвойственным для него бессмысленным азартом и в 6–ом раунде сдался.

В своё время прелюбопытное признание сделал Ферди Пачеко, давний и постоянный врач Али. Его стали беспокоить истерики своего подопечного, особенно в самый канун матча. Стрессы могли разрушить нервную систему молодого боксёра. После очередного скандала Пачеко измерил пульс и давление Али. И чуть не упал со стула: никаких отклонений! Иными словами, Мохаммед Али, устраивая бучу, выбивал из равновесия противников, тогда как сам оставался в идеальном тонусе.
Нечто подобное, кстати, он устроил и во время своего пребывания в Москве в 1978 году. В актовом зале Спорткомитета на Скатертном переулке состоялась его пресс–конференция, и американский журналист из, если память не изменяет, ЮПИ задал Али, в общем–то, безобидный вопрос, но вот тут–то и началось… Али вскочил и стал вопить, что этот тип повсюду преследует его, льёт потоки лжи и если сейчас же не выйдет из зала, то он вышвырнет продажного писаку. И если для нас, советских, произошедшее стало ещё каким шоком, то американские коллеги в ту минуту лишь снисходительно и понимающе усмехались: для них это было всего лишь обычное шоу Али.
И тут вот ещё какой момент. Али увидел, что сидящий рядом с ним Сергей Павлов, тогдашний председатель Спорткомитета СССР, не без озабоченности поглядывает на часы (им следовало поторопиться на встречу в Кремле с Брежневым), и в сей же момент завершил свои обличения и преспокойно последовал к выходу: артист, да ещё какой! И, конечно, вспышками такого рода он хотел подыграть принимающей стороне, и наша власть, действительно, была удовлетворена пребыванием в стране «нового друга» Советского Союза, что, впрочем, не помешало Али спустя два года стать по причине афганских событий нашим недоброжелателем, поддерживать, в частности, бойкот Олимпиады в Москве.

Весьма эпатажными, если не сказать больше, были и другие поступки Али. Все, скажем, знают его приход в секту «Чёрные мусульмане» и отказ от своего имени. Но куда меньше люди осведомлены, что идеи этой религиозной группы были крайне радикальными и под её влиянием новоиспечённый адепт Мохаммед Али, в сущности, стал расистом наоборот.
Своими кулаками Али честно завоевал международную славу и стал богатым человеком, и секта умело манипулировала его именем и деньгами. Самое удивительное, что «Чёрные мусульмане» имели какие–то свои отношения с Ку–Клукс–Кланом, а Мохаммед даже как–то выступил на съезде белых расистов, о чём, кстати, позднее с немалым удовлетворением рассказал президенту Филиппин Маркосу по приезду в Манилу на встречу с Фрэзером: «Это было зрелище, я выступал перед толпой людей в белых капюшонах и говорил им, что каждый человек должен поддерживать свою расу, что чёрные мужчины должны брать в жёны только чёрных женщин, такими создал нас Всевышний. И они кричали: «Да, мы думаем так же, но расскажи об этом всем неграм, и они будут счастливы». Потом один из них поднялся и, указав на меня, закричал: «Он нигер, его надо повесить». Но главный на съезде поднял руку и сказал: «Это шутка, живи, чемпион». И они отпустили меня с миром».

Он вообще чересчур многое себе позволял. Человек вовсе не глупый, выросший не в трущобах с их соответствующими законами, как большинство темнокожих чемпионов, а в довольно состоятельной и культурной среде, Али сознательно принял обличие отвратительного, крикливого и совершенно непредсказуемого типа, и он так вошёл в эту роль, что многие люди не сомневались в умственной неполноценности этого малого. Но ему всё сходило с рук, мало того, каким–то чудесным образом возвышало его персону.
Его участие в деятельности секты, вызвавшее поначалу недоумение, через какое–то время было понято как вклад Али в движение за равноправие, хотя Мартин Лютер Кинг, понимая ситуацию правильно, очень–то уж близко не подпускал к себе чемпиона–тяжеловеса. Али отказался облачиться в военную форму и ехать во Вьетнам, за что вполне мог загреметь в тюрьму, но это его решение совпало с настроением всё увеличивающегося количества американцев, наконец–то понявших всю бессмысленность и опасность этой войны. И уже тогда Али стал восприниматься национальным героем, и никто не видел парадокса в том, что прежняя икона страны, Джо Луис, добровольцем принявший участие во 2–ой Мировой, был отодвинут неуравновешенным, крикливым мальчишкой, ставшим чем–то вроде дезертира.

Навёл шороху Али и в родной ему среде. Он затевал словесные перепалки и скандалы едва ли не со всеми своими противниками. Но уж кого он достал особенно, так это Джо Фрэзера. С ним, можно сказать, он явно перегнул палку. Али говорил о Джо как о предателе темнокожих, он называл его Дядей Томом, что у американцев означает неспособного к сопротивлению, сдавшегося угнетателям негра.
Это задевало Фрэзера до глубины души, он говорил: «Моя семья жила в Бьюфорде, здесь, на юге, были особенно сильные расистские настроения, и шансов выбиться из нищеты у меня было немного. Во дворе нашего дома стояла кем–то брошенная ржавая машина, а за ней открывался ещё более унылый пейзаж. Когда я стал чемпионом, то приехал в этот городок повидаться со своими родными и близкими. Я пошёл в банк обналичить чек, но меня оттуда выставили. Они сказали, что у честного цветного не может быть так много денег».
В команде Фрэзера покладистый весельчак Батч Левис выполнял всякого рода мелкие поручения. Но и он обиделся за своего друга–чемпиона: «Али не должен был так говорить, у него было совершенно другое детство, чем у Джо. Тот начал работать в поле с семи лет, а Али, по сути, рос белоручкой. Он ещё в 12 лет стал заниматься боксом у соседского тренера–полицейского Джо Мартина, а потом его взял Анджело Данди и у него сразу покатило. Он ни дня не работал на плантации или ещё где–либо. Поэтому он не имел права говорить о Джо как о плохом негре».

В 70–м Атлетическая Комиссия Нью–Йорка, вершившая всеми делами в профессиональном боксе, вернула Мохаммеду Али лицензию, и дело быстро пошло к его матчу с Фрэзером. Оба жаждали этой драки, хотя и по разным причинам: Али хотел вернуть то, что должно принадлежать только ему, а Фрэзеру надоела неопределённость его положения в качестве чемпиона мира. Он понимал, что высший титул в его руках многие не считают полноценным и только победа над Али даст ему признание. Ну и, само собой, он стремился расквитаться на ринге за поношения со стороны горлопана.
А они, чем ближе ко дню боя, только усиливались. Теперь Али кричал, что Фрэзер на троне – это карикатура и оскорбление бокса и те, кто будет его поддерживать, могут считать себя недругами своей страны. «Этот человек будет уничтожен, другой вариант даже не обсуждается». Спросили Фрэзера, что он думает по этому поводу. «Я скажу одно: он тарахтелка, вот что я скажу». Джо, увы, не был оратором, он вообще был немного тугодум, тогда как Али своим натиском, своей безапелляционностью словно гипнотизировал всех и вся.

В сущности, загнанный в угол Джо Фрэзер ничего не сделал плохого ни претенденту, ни тем, кто воспылал к нему неприязнью и желал поражения. Тем не менее, в сознании многих американцев именно он, Джо Фрэзер, был крайне несимпатичной фигурой. Батч Левис: «Много позднее Али стал уверять, что его жестокосердные выпады против Джо объясняются желанием вызвать как можно больший интерес к матчу и поднять ставки. Может, оно и так. Но от его слов страдал не только Джо, но и близкие ему люди, и это уже было слишком. Да только тогда Али и думать не думал об этом, он был жутким эгоистом».
Сын чемпиона Марвин Фрэзер, позднее он сам станет весьма сильным боксёром–тяжеловесом, проведёт титульный матч с Ларри Холмсом: «Тяжело быть сыном Джо Фрэзера, очень тяжело. В школе меня часто били, выкрикивая, что я сын Дяди Тома. А я кричал: «Да вы что, с дуба свалились?! Мой папа не Дядя Том, он хороший, справедливый человек». Ближе к его матчу с Али угрозы обрушились уже на всю нашу семью, нас ругали в письмах и телефонных разговорах, они даже обещали поджечь наш дом. Но за что? Мы этого не понимали… Отца это очень беспокоило, и по его просьбе возле нашего дома стали дежурить полицейские, вот до чего дошло. Мне очень хотелось пойти на матч, но папа не разрешил, он боялся, что со мной может случиться что–то нехорошее. Он позвонил мне и сказал, что постарается разобраться с этим типом без меня».

Матч состоялся 8 марта 1971 года в Нью–Йорке. Да уж, Али не то чтобы взвинтил публику – это слабо, он довёл её до белого каления. Фрэнк Синатра, с юных лет неравнодушный к боксу и знавший в нём толк, весьма метко подметил, что «главная арена Нью–Йорка «Мэдисон» в тот вечер представляла расколотую надвое Америку, и обе стороны были непримиримы». Да, как и раньше, Мохаммеда Али горячо поддерживали сверх меры политизированная молодёжь, всякого рода группировки с левыми убеждениями и борцы за гражданские права. Сторону Джо держали в основном немолодые люди с консервативными взглядами, причём и на глазок было видно, насколько их меньше.
Где–то за час до выхода бойцов на ринг кто–то из команды Фрэзера послал Батча Левиса в раздевалку Али. Парламентёру без флага сказали: «Посмотри, что там у них». А Джо мрачно добавил: «И убедись, что этот сумасшедший не положил в перчатку подкову». Батч Левис: «Ну я и пошёл. Али и его ребята меня знали и нормально ко мне относились, так что я без проблем оказался в их раздевалке. Али был совершенно спокоен и он мне сказал: «Батч, передай своему хозяину, что я его сегодня перепахаю, обязательно передай. И сделаю я это вот так…» Он подошёл к зеркалу и начал показывать, что он сделает с Джо Фрэзером. Он придал лицу свирепое выражение и провёл несколько ударов. Он был очень зол в эту минуту. Мне стало немного не по себе, но я сказал: «Нет, я не передам Джо твои слова, такое нельзя говорить». И тут он взорвался: «Тогда зачем ты сюда пришёл, катись отсюда!» И меня выставили за дверь, заодно и трёх репортёров, которые тоже сумели проникнуть в раздевалку Али.

Итак, «Мэдисон–сквер–гарден» – самая знаменитая в мире и престижная арена для бокса. И, конечно, забитая под завязку, хотя хозяева зала заломили цены на билеты до неприличия. На местах поближе к центру – сливки не только Нью–Йорка, но и всей страны: Берт Ланкастер, Синатра, Гарри Белафонте, Элвис Пресли, несколько сенаторов; своей небольшой группой держатся герои вьетнамской войны, в ней и Джон Маккейн – будущий соперник Абамы на президентских выборах. Среди знаменитых боксёров прошлых лет – Джо Луис, он, кстати, был убеждённым сторонником Фрэзера.
У Коричневого бомбардира не сложились отношения с Клеем ещё когда тот готовился к матчу с Листоном. Молчун, боксёр старого закала, Луис просто не понимал, как это можно так безобразничать и оскорблять противника, и отдавал свои симпатии Сони Листону. Но крикун отколошматил Листона, и Луис поднялся в ринг, чтобы по давней традиции поздравить нового чемпиона. Но тот, ну и бестия, фертом прошёл мимо Луиса, да ещё бросил хамскую реплику, после чего живая легенда аж остолбенела на какие–то мгновения.
На последней предматчевой пресс–конференции Али сказал, что Фрэзер упадёт не позднее шестого раунда. Но сначала он, Али, так расквасит физиономию Джо, что тот навсегда забудет дорогу к рингу, так и сказал. Тогда Али спросили – а что будет, если Джо сумеет отстоять своё звание. Али пообещал упасть на колени и ползать с восклицаниями, что Величайший не он, а Джо Фрэзер.

Но прошли первые раунды, прошёл и шестой, а Джо оставался на ногах и вполне бодро вёл сражение. Так оно шло с переменным успехом и дальше, а в 11–м грянул ключевой момент. Фрэзер подловил Али у канатов, врезал в челюсть и сразу повторил удар. До гонга оставалось немногим меньше минуты, и Али каким–то непостижимым образом продержался в глухой защите. Но для организма такие удары не проходят бесследно, и Джо, почувствовав запах крови, почти всё время был в атаке.
В самом начале пятнадцатого, и последнего, раунда Фрэзер снова пробил защиту претендента, и ещё более успешно. Али упал, но и на этот раз дотянул до конца. В пресс–центре этот эпизод он прокомментировал, слукавив: «Его перчатка лишь скользнула по моему подбородку, и я как раз в этот момент поскользнулся». А Фрезер пожал плечами и снисходительно прояснил эпизод: «Ну да, поскользнулся… А как не поскользнуться, если я ему своей левой кувалдой вмазал: шмяк, и он повалился. Это он здесь стал хорохориться, а тогда у него глаза стеклянными стали. Вот так он поскользнулся».
В эти минуты Джо Фрезер пребывал в самом расчудесном расположении духа и не скрывал своего торжества: он выиграл и рассчитался за унижения, а самое главное – отныне его статус не должен вызывать сомнений, он настоящий чемпион. И как только рефери поднял его руку, уже он, Джо Фрэзер, небрежно потрепал Али по макушке, а на пресс–конференции уже он не пощадил своего соперника: «Да, я только что прилюдно спустил с него штанишки и доказал, что он не герой, а болтун. И это сделал я, кого он так презрительно называл Дядюшкой Томом. А теперь обязательно спросите у этого крикуна, почему он не стал ползать по рингу и славить моё имя. Но я и без этого очень доволен, что всё так хорошо вышло».

Увы, Джо заблуждался, полагая, что в «Мэдисоне» он положил конец своим страданиям, он не знал хватку Али и веру в Величайшего его окружения. Уже первое, что сказал Али после боя, могло насторожить: «Посмотрите на моё лицо и на его и сравните. Я попал в него в три раза больше, но случай не дал мне возможность выиграть». Это было неправдой. Али нахватал много ударов, но его мнение было принято: да, проиграл, но с кем не бывает. И, опять же, случайные удары… Томас Хаузер, биограф Али, даже выразил восхищение своему кумиру: «В этот вечер Али ещё раз убедил в своём величии. Никакой другой боец не поднялся бы после ужасных ударов в 11–м и 15–м раундах. Но, почти побеждённый, Али поднялся и закончил бой на ногах».
Высказался и Анджело Данди, бессменный тренер Али: «Это так, мы не победили, но наш проигрыш вовсе не безнадёжный. Али мог и должен был выиграть, и это стало бы более логичным результатом. Он провёл шестнадцать ударов в цель, но надо было провести их больше. Я допускаю, что в этот день Али боксировал не в самой лучшей форме, что можно объяснить очень уж долгим отлучением от бокса. Но это поправимо».
Фрэзер всё это послушал, послушал и понял, что тень Али по–прежнему будет маячить над ним и победа не так уж многое изменила… В дальнейшем Фрэзер провёл два боя по защите титула с Тэрри Даниэлсом и Роном Стандером, обоих уложил в первом раунде, но в январе 73–го нарвался на Джорджа Формена и после жуткого избиения в двух раундах потерял титул чемпиона мира.

Ситуация изменилась решительным образом, но не ослабила желания Али встретиться с Фрэзером. И это при том, что встреча уже не могла стать титульной. Но тут были ещё какие личные счёты, так что Али спал и видел отдачу должка. Согласно здравому смыслу, вторая встреча ни под каким соусом не была нужна и Фрэзеру. Зачем? Он выиграл у великого боксёра – и на этом надо, не искушая судьбу, остановиться. Но Джо пошёл на переговоры, и объяснение тут простое: он был воином и никогда не уклонялся от любых, даже самых опасных именно для него боёв, каким для него, например, стал бой с Форменом. Это был тот случай, когда и очень сильный, волевой боец нарывается на крайне неудобного противника – такое бывает в спорте. И огромный (192 см, 120 кг) Джордж просто сметал с ног своими пушечными ударами быстрого, но мелковатого Джо (182 см и 85 кг): были шесть нокдаунов в двух раундах! Но и тут Фрэзер не сразу понял, что как раз против этого лома у него нет приёма, и пошёл на матч–реванш. На этот раз два нокдауна и нокаут в пятом раунде.

Его второй бой с Али состоялся 29 января 1974 года и стал бледным напоминанием первого как по интересу публики, так и по качеству боя. К тому времени восторги у публики и ужас у соперников вызывал Формен, могучий и беспощадный. А Мохаммед Али, как полагали эксперты, из–за лишнего веса, с чем он после трёхгодичной дисквалификации с переменным успехом боролся, потерял свою танцующую работу ног, ну а разгромленный Форменом его исторический противник вообще выглядел «сошедшим с круга».
За день до выхода на ринг Али и Фрэзер встретились лицом к лицу в телепрограмме. Ведущий начал вступительную речь. Но Али вскочил и стал кричать нечто оскорбительное для Фрэзера, называя его «тёмным и безграмотным». Джо не удержался и прямо в студии между ними завязалась драка. Фрэзер: «Он снова принялся наезжать на меня, и я схватил его, чтобы вытолкать в коридор. Я сделал это не для рекламы и телевидения, я на самом деле терпеть не мог этого типа».
Их не без труда разняли, и Али, видимо, поняв, что зашёл слишком далеко, попытался сделать какой–то жест примирения, но Джо отвёл его руку и вышел.
В этом их матче было много захватов и толкотни, что всегда не нравится зрителям, и вина тут ложится, главным образом, на Али. Он всегда был горазд повозить соперника, но в матче–реванше он особенно преуспел в приёмах, которые то и дело сбивали Фрэзеру дыхание. После матча Джо обвинил рефери на ринге в предвзятости. Большая доля правоты в его обвинении была, но сути дела это не меняло: Али выиграл бой по очкам, хотя и с довольно скромным перевесом.

Вроде бы всё: тяжба, ставшая мало кому интересной, завершилась. На самом–то деле, всё так сложилось, что самая знаменитая, самая яркая и даже с мотивом трагизма схватка ещё ждала их. Для Джо Фрэзера третий матч (1 октября 1975 года, Манила) точно стал самым главным в его спортивной карьере, а Мохаммед может поставить рядом разве что бой с Форменом, когда годом раньше в Киншасе он вернул себе титул чемпиона мира. Но в третьем матче Али–Фрэзер совершенно очевидно ощущалась не обычная спортивная страсть, а ярость двух ненавидящих друг друга людей, и в схватке этой оба были готовы идти до конца.

А сейчас самое время вернуться к встрече Али с Форменом, которая, сама по себе, безусловно, очень впечатляющая, сделала возможным ещё более сильный матч между главными персонажами этого очерка.
Что представлял собой Джордж Формен? Рано возмужавший и вошедший в мужскую силу, он баловался грабежами в своём техасском городке Маршалл. Эти подвиги, наверняка, обернулись бы для силача–подростка в большие неприятности, но случай привёл его в клуб бокса, и уж тут он дал волю своей силёнке. Всего через год тренировок (!) он вошёл в олимпийскую команду и в Мехико вынес нокаутами всех своих оппонентов, в том числе в финале и нашего Ионаса Чепулиса.
Он продолжил молотилово и на стезе профессионала. Это сейчас нам иногда показывают его, добродушного толстяка, в облачении священника, а тогда, на ринге, это был сущий монстр. Он не просто побеждал, он выбивал дух из своих соперников: сколько их отвезли с ринга к врачам–реаниматорам! В послужном списке Джорджа Формена 55 побед, из которых только трём его противникам удалось покинуть ринг на своих ногах.
Дошло до того, что стало трудно найти для этого Голиафа хоть сколько–нибудь конкурентного бойца: поле с битыми–перебитыми лежало за Форменом. А вот Али просто рвался на драку с ним. Но шансы Али выглядели более чем скромными. Люди рассуждали просто: Величайший и с Фрэзером долго возился, причём с одним поражением, тогда как Джордж дважды и легко грохнул этого бедолагу.

Всё оно так, но Али оставался действующим бойцом, и ради уважения к прежним заслугам Величайшего молодой чемпион должен дать ему сатисфакцию, это будет справедливо. Но встретиться лишь с тем, чтобы окончательно утрамбовать дряхлеющего Али. Его время уходит, и не надо путаться под ногами нового, куда более мощного поколения.
Это настроение было общим, даже вся команда Али, не исключая Анджело Данди, боялась матча с Форменом. Это настроение переросло в беспросветное уныние после того, как по ходу дела Джо Формен в титульном бою в Каракасе уже на втором раунде ударом в челюсть подбросил Кена Нортона в воздух и, пока тот парил, успел влепить ещё два–три удара, и дело могло завершиться большой бедой, если бы рефери не вырвал потерявшего сознание претендента из медвежьих лап разъярённого чемпиона.
А ведь это был Кен Нортон – тяжеловес не из средненьких. Не так уж и давно Али провёл с ним два тяжёлых боя: первый проиграл (правда, большую часть раундов он провёл со сломанной челюстью); второй – выиграл, но не очень убедительно: один рефери даже дал победу Кену, что, понятно, окончательно пригнуло сторонников Али. И всё же он настоял на своём и в конце концов получил матч с Форменом, и в этом можно увидеть его подлинное величие.
Что бы ни молол Али, какие бы возмутительные номера ни выкидывал, но он был способен в гордом одиночестве пойти против течения как в боксе, так и вне ринга.
Теперь надо напомнить, что Величайшему никогда не было свойственно легкомысленное отношение к матчам, что, кстати, ставило крест на карьерах многих чемпионов. А уж в период подготовки к встрече с Форменом он, в содружестве с мудрым Данди, вообще провёл изумительную работу.

Для начала они настояли на том, что матч должен состояться в Киншасе. Вообще–то, Джордж Формен, как чемпион мира, должен был продиктовать это условие, но каким–то образом вышло так, как хотел претендент. И в том, что команде Али удалось затащить Формена в Заир, был один существенный нюанс: организм Величайшего был так устроен, что легко переносил любое пекло. Спустя девять месяцев этот же фокус он повторил с Фрэзером, назначив встречу в не менее жаркой Маниле.
Боец опытный, умный, Али, конечно же, в полной мере понимал мощь Формена, как и то, что этого буйвола надо чем–то сбить с толку. Так и возникла идея измотать Джорджа глухой защитой у канатов, на что не самый смекалистый Формен и клюнул. И когда Али топтался в углах, принимая тяжёлые, но далеко не всегда точные удары, хитрец Данди заходился в крике: «Уходи от канатов, немедленно уходи…»
Так он подыгрывал своему питомцу, убеждая Джо в большой ошибке Али. Но уж кто–кто, а Данди, определённо, знал об этом капкане, в конце концов, есть съёмка, где Али под приглядом своего наставника тренирует этот приём со спарринг–партнёрами. И, конечно, Али не забыл провести работу по части давления на нервы Джо Формена, представив его заирцам в самом невыгодном свете. Дошло до того, что в самый канун матча по Киншасе ходили толпы людей, скандируя под барабаны и приплясывание милое пожелание: «Али, убей его!»
Сам бой сложился по плану Али. Доведённый обидами до крайнего раздражения, Джордж Формен, наконец–то, получил возможность дать выход своей ярости и попёр, размахивая ручищами, вперёд и только вперёд: иногда попадал, больше промахивался, а в каких–то эпизодах получал сам, и всё это отбирало силы, так что Большой Джордж по собственной инициативе изматывал себя, тогда как Али только оставалось ждать, когда у противника «кончится бензин».
В восьмом раунде Формена уже пошатывало от усталости, но он, так и не поняв ситуацию, с воловьим упорством продолжал идти на Али, и тот понял, что клиент достаточно подготовлен к завершающей акции. Опять же, стоя в углу, Али неожиданно проворно провёл несколько пробных ударов, а затем резко вложился в правый кросс. Джо, падая, описал дугу и рухнул на спину. Этот нокаут не был глубоким, потом даже возникла версия, что Формен поднялся до объявления «аут!». Но это не имело значения: Джордж больше не смог бы драться: противник выжал из него все силы.

Итак, Мохаммед Али снова взошёл на трон, он занял это место под всеобщее восхищение и раздражение немногих. Он стал чем–то большим, чем чемпион мира. В сознании фрондирующей части человечества, а чем–либо недовольных на свете хоть отбавляй, в Киншасе была восстановлена справедливость: победил пострадавший за свои убеждения, активный, бескомпромиссный борец. Уже тогда Али стал фигурой, одной из самых популярных в США, по–своему влиятельной, и теперь пресса донимала его не только темой боевого искусства, но и вопросами по части общественной жизни, политики, многого другого.
После Киншаса Али провёл три защиты титула и все выиграл без особых усилий. Небо над ним стало бы совсем лазурным, не будь всего–то одного пятнышка, едва различимого нюансика в образе Джо Фрэзера, его давнего врага. Счётец с ним оставался ничейным, и это было нестерпимо для него.
В известной мере решение Али вызвать этого упёртого Фрэзера объяснялось и тем, что последние бои чемпиона не вызвали интереса ни у публики, ни у самого чемпиона: кто сомневался, что он поколотит Чака Уэпнера, Рона Лайла и Джо Бугнера? А Величайшему был нужен сильный раздражитель: ажиотаж, всеобщие разговоры, разбуженный улей недоброжелателей и друзей. А из тех, кто в паре с ним мог вызвать такой интерес, оставался один Фрэзер. Только матч с ним, только окончательное выяснение их отношений могло иметь соль и перец… Добиться согласия у Джо, как всегда, большого труда не составило, тем более что зуб на Али у него уже превратился в клык, да ещё ноющий, поскольку травлю Высочайший не прекращал.
Все эти наскоки, конечно же, не украшают его славную карьеру. Больше скажу – такое, если не взять во внимание нескольких отморозков, было не в традициях бокса. Нельзя и вообразить, чтобы, скажем, Джек Демпси, Джо Луис, Роки Марчиано, кто–либо другой из супербойцов прошлого городил то, что позволял себе Мохаммед Али. Даже Макси Бер, имевший прозвище «Клоун», расколошмативший в 34–м году чемпиона мира Карнеру, даже он, хвастун и зубоскал, в общем–то, не переходил границ в шуточках, и с тем же неуклюжим итальянским великаном у него были вполне сносные отношения – оба снялись в одном фильме.
А Величайший, увы, разрушил неписаные нормы джентльменского поведения боксёра, с него и пошли развязность в речах и поступках, демонстрация угроз, что было подхвачено и вошло у многих в правило. А главным объектом для такого рода прессинга для Али, повторюсь, остался Джо Фрэзер. Он дал Джо ещё более обидное прозвище – Горилла. Он так говорил везде и всюду, говорил, что на Филиппинах ему предстоит драться со злобным, диким существом.
Можно предположить, что Али не был бы так постоянен и изощрён в оскорблениях, если бы Джо хотя бы сделал вид, что ему наплевать на них. Но он реагировал, чем только подогревал Величайшего. «Он, наверное, очень хотел позабавиться, но он должен понимать, что так нельзя называть человека, особенно чёрного мужчину. Почему этот крикун считает меня Гориллой? Я такой же, как все люди моей расы». Джо возмущался, объяснял, а наутро мальчишки, размахивая газетами, кричали: «Али предупреждает – в Манилу прибыл Горилла, спасайтесь

Он как–то даже сорвал Джо тренировку, а потом заявился в отель «Хайярд», где остановился Фрэзер. Батч Левис, давний друг и секундант Фрэзера: «Я встретил Али на улице, он хорошо поговорил со мной, назвал братом, а потом спросил, на каком этаже живёт Фрэзер. Я сказал, и он предложил: давай, брат, повеселимся, идём к твоему другу. Ну мы и пошли в отель, ни о чём плохом я не думал».
О том, что произошло в дальнейшем, рассказывает Эдди Фатч, тренер Фрэзера: «Мы с Джо разговаривали в его номере, как вдруг услышали какой–то шум внизу. Мы вышли на балкон и увидели Али и не самого сообразительного Батча, который выглядел растерянным. Он порывался уйти, но Али его остановил. И тут он зашёлся в крике: «Эй, Дядя Том, ты урод, ты Горилла. Я доберусь до тебя и сделаю это сейчас». Он достал пистолет и стал им размахивать, а потом направил его в нас и пиф–паф, вроде как начал стрелять в Джо. Я так думаю, что пистолет был игрушечный, но от этого типа можно ожидать чего угодно, поэтому я увёл своего парня с балкона».
Джо Фрэзер: «Он ещё долго бушевал, он пытался вломиться в мой номер, а вся прислуга бегала по коридору в панике. А я тогда сразу подумал – как же так, куда подевались журналисты? До этого они были везде и в любое время – даже в лифте, на кухне. А в те минуты я не видел никого, это меня удивило».
Эту ситуацию весьма интересно прояснил Суни Халид, местный журналист: «Али очень хорошо чувствовал настроение людей, это и позволяло ему манипулировать ими. Но филиппинцы так воспитаны, что им не нравятся грубияны. И когда они то и дело слышали брань в адрес Джо Фрэзера, их отношение к Али изменилось, они стали отворачиваться от Али, хотя поначалу они принимали его как героя. Он это понял и сделал так, чтобы о происшествии в отеле мы, местные, не знали. Потом информация об этом скандале так и не появилась».
Обстановка для Джо складывалась хуже некуда, он был так занят мыслями о третьем матче, что замкнулся в себе, снова и снова прокручивая в голове варианты боя. В конце концов, тренер Эдди Фатч сказал: «Слушай, Джо, перестань грузить себя ненужными мыслями, они тебя погубят. Нам надо уехать отсюда, я уже приглядел спокойное местечко».
За пять дней до матча они покинули отель «Хайяд» и поселились в небольшом тренировочном лагере в нескольких километрах от Манилы. Этот центр был в горах, там, поодаль от своего злого гения, Джо спокойно тренировался, а по вечерам что–то читал, слушал музыку или, стоя на краю обрыва, подолгу смотрел на чудесную природу. Он вёл идеальный для участника матча образ жизни и не ведал, что в стане его противника происходят шумные события.
Суни Халид: «Теперь я уже могу сказать, что Али был ещё каким бабником. Этот красивый, с хорошо подвешенным языком мулат очень нравился женщинам, и не только из–за своей огромной славы. Как раз в то время у него была в самом разгаре связь с Вероникой Перш, и он в очередной раз, наплевав на общественные устои, потащил её в Манилу. Но это стало его большой ошибкой, те же филиппинцы стали недоумевать: мол, как же так, Али говорит, что он глубоко почитает свою веру и в то же время без должного уважения относится к жене.
Если мужчина попадает в такую ситуацию, то он должен понимать, что его шалость скрыть непросто: это возможно лишь при исключительной осторожности. А чемпион вместо этого открыто совершил вызывающий поступок. Президент Маркус пригласил его в свой дворец, а Али взял с собой Веронику и представил её всем присутствующим. Маркус принял их за семейную пару и сказал Али, что у него очень красивая жена, а тот ответил: «Да, но ваша жена, господин президент, не менее красивая, чем моя подружка». И всё прояснилось. Маркус–то ещё ничего, но Имальда Маркус была очень недовольна.
Дальше – больше: этот приём показало американское ТV, и Мелинта, жена чемпиона, увидела своего муженька с чужой женщиной. Она пришла в ярость и ближайшим рейсом полетела в Манилу. Чтобы не вышло чего–нибудь страшного, этим же рейсом отправились телохранители из секты «Чёрные мусульмане». И вот они прилетают в Манилу и находят Али на очередной пресс–конференции. А рядом с ним сидит Вероника Перш… Да уж, это был не скандал, а скандалище»

В самый канун матча вдруг возникла серьёзная проблема. Одним из организаторов был тогда ещё молодой Дон Кинг, и он привёз своих приятелей для судейства. И когда Эдди Фатч узнал об этом, он стал протестовать. Он считал, что именно предвзятое судейство помешало Джо выиграть второй матч с Али.
Джордж Бентон, в настоящее время последний оставшийся в живых из трёх секундантов Фрэзера в Маниле: «У Фатча были основания не доверять ни Кингу, ни его арбитрам. Во втором матче Али то и дело прибегал к запрещённым приёмам и не получил ни одного предупреждения. Поэтому мы опасались, что так будет и на этот раз».
Скрепя сердце Эдди пошёл на такой компромисс: боковыми судьями утвердили людей Кинга, а рефери на ринге стал местный. Выбрали того, кто оказался под рукой, – им стал Карлос Падилло. Он был известным на Филиппинах актёром и на ринге появлялся от случая к случаю – это было для Карлоса чем–то вроде необременительного хобби. К тому же, он совершенно не мог изъясняться на английском. Но столь ответственный матч он в целом провёл сносно.
Бой Али–Фрэзер в Маниле имел особое значение и потому, что это событие впервые транслировалось по ТV в прямом эфире по всему свету. А чтобы американцы увидели бой после трудового дня, то есть в самое удобное время, его назначили на утро.
За какие–то минуты до выхода Али на ринг в его раздевалку прошли телекомментаторы Дон Данкли с помощником, и они увидели чемпиона причёсывающимся у зеркала с расчёской. «Я сегодня выиграю красиво и быстро, за какие–нибудь минуты. Поэтому я сам должен выглядеть красивым». – «Да, ты очень привлекательный мужчина, ты перецеловал всех женщин в Маниле». – «Так я завоёвывал своих сторонниц». Посмеялись…
Марвин Фрэзер: «Перед боем я зашёл в нашу раздевалку. Все молчали или говорили шёпотом. Это быда тяжёлая тишина ожидания. Папа сказал: «Марвин, давай помолимся». Я стал молиться за него, а папа сказал: «Господи, благослови меня, дай мне силы и научи, как избить этого негодяя».
Анжело Данди: «Мой мальчик был очень хорошо подготовлен физически, тренировка для него – нечто святое. Но психологический настрой Фрэзера был выше, и я это сразу почувствовал: Джо стоял в углу бледным, его мышцы от нетерпения подрагивали. И я подумал – нет, через два–три раунда, как всем обещал Али, мы отсюда не уйдём. Он искренне был уверен в лёгкой победе и его легкомыслие могло обернуться большими неприятностями».
Диктор на ринге объявил участников и большой неожиданностью стало то, что филиппинцы плохо встретили Али, его освистали. Жена президента сказала: «Да, он не должен был плохо говорить о своём сопернике». Фердинанд Маркус ответил: «Ничего–ничего, теперь он постарается завоевать расположение людей хорошим боксом».
Всё же Али смог рассмешить зрителей и смягчить отношение к себе. На середину ринга вынесли огромный кубок от президента Филиппин, который, как было объявлено, будет вручён победителю. И тут Али схватил кубок и отнёс его в свой угол, вызвав оживление в рядах публик

Об этом знаменитом матче было очень много сказано и написано. Собрав наиболее интересные реплики очевидцев, предлагаю читателям увидать бой–легенду в Маниле их глазами.
Ферди Пачеко, врач Али: «Бой начался в 10.00. Солнце ещё не вошло в полную силу, и в воздухе ощущались остатки ночной свежести. Но жара уже становилась невыносимой. К началу боя духота стала такой, что нечем было дышать. А ведь мы просто сидели и смотрели, а они дрались, и одно это пекло сделало их бой кошмаром».
Джордж Бентон: «Если Али уставал, он начинал отфыркиваться, как лошади. Так он вентилировал свои лёгкие. А в Маниле он начал шумно дышать с первого же раунда. Так что и ему было несладко в той манильской жаре».
Телерепортаж на весь мир из Манилы вёл Дон Данкли. Его первые фразы были такими: «Очень похоже, что Али выполнит свои обещания, он боксирует живо и легко, он активно подчёркивает своё преимущество. Но я буду очень разочарован, если бой, о котором так много говорили, не утолит большие ожидания из–за быстрой победы Али…»
Батч Левис: «Я видел много боёв, я сам несколько раз был секундантом Джо, но его третий бой с Али я считаю величайшим событием. Я был рядом с рингом, всё видел и слышал, и у меня перехватило дыхание с первого же раунда. Джо всегда тяжело входит в бой, было два–три момента, когда он даже покачнулся после ударов Али, и вокруг меня стали говорить, что бой вот–вот закончится. Я хотел назвать их дураками, но воздержался: я не мог оторваться от того, что происходило на ринге».
Карлос Паддило: «Али очень уверенно начал бой, так уверенно, что принялся дурачиться. Он всё повторял какие–то детские считалки: раз, два, три, четыре, пять – вышел зайчик погулять. Ещё он кричал: «Это всё, что ты умеешь? Ну ударь меня как следует, Горилла!» Но Фрэзер ничего не говорил, он сопел и работал».
Томас Хаузер, биограф Али: «Великие бои великих боксёров происходят крайне редко, и тебе должно очень повезти, чтобы увидеть хотя бы один. Матч в Маниле был именно таким, хотя поначалу шло без искры, а вспыхнуло в пятом раунде, когда Джо начал пускать в ход левую руку. Али заметил это и пошутил: «Своей левой, Джо, ты и шнурки на ботинках не развяжешь». И как только он это сказал, тут Фрэзер и врезал ему в печень, и сразу очень плотно обработал корпус Али. И я понял: похоже, главное только сейчас и начинается».
Джордж Бентон: «Для того чтобы вывести противника из строя, вовсе не обязательно всё время бить в голову, остальные цели тоже могут дать результат. Все, кто дрался с Джо, потом говорили, что его удары в «первый этаж» очень болезненные, от них немеет всё тело – снизу доверху».
Анджело Данди: «Да, план Али на блиц–криг не сработал, Джо стал прибавлять, и где–то с пятого раунда мой парень, наконец–то, понял, что бой может стать очень серьёзным».
Джо Фрэзер: «Он столько обо мне наговорил, столько сделал пакостей, что я решил: ладно, я с тобой разберусь на ринге. Я так его ненавидел, что хотел вырубить каждым ударом, хотя, наверное, не надо было всё время так вкладываться».
Мохаммед Али: «Об этом матче много чего наговорили, например, что я недооценил Фрэзера. Это не так: я знал, что его левая – это, действительно, кувалда, что он может достать меня на средней дистанции. Да и вообще о технической стороне этого боя я знал всё, но полностью сконцентрироваться на нём не сумел, и никто бы не сумел. Это может произойти где–то внутри тебя, на уровне инстинкта. Вот на Формэна я настроился идеально, а он до этого размазал Джо, и это во мне сидело».
Эдди Фатч: «Али говорил, что он порхает, как бабочка, и жалит, как пчела. Он перестал порхать сразу после того, как Джо стал попадать в него. Его знаменитые лёгкие начали подводить, а жалил теперь не он, а Джо. В каких–то моментах он просто избивал его: попадал в челюсть, в печень, в почки… Он дрался с остервенением – и попадал».
Дон Данкли: «Уважаемые телезрители, сейчас я хочу вас спросить: вы ожидали чего–либо подобного? Я никогда не видел Джо Фрэзера таким агрессивным, мне кажется, он хочет пригвоздить своего противника к полу, и ему, похоже, это удастся».
Карлос Падилло: «Днём раньше мне сказали, что в тяжёлых ситуациях Али может поупражняться с чужой головой, зажать, например, локтем или пригнуть под грудь. Это его старые уловки. И он стал так действовать, когда Джо начал доставать его. Я просигналил ему, что мне это не нравится, а потом дал замечание. Я хотел сделать бой свободным, без толкотни и нарушений. Но дать Али предупреждение я не решился, всё–таки это Али. А где–то к седьмому раунду оба стали выбиваться из сил, виснуть друг на друге, и уж с этим ничего нельзя было поделать».
Ферди Пачеко: «Жена Али сидела рядом со мной и до нас доносились звуки ударов: шмяк, шмяк, шмяк… И вдруг после девятого раунда она сказала то, о чём в ту минуту думал и я. Она сказала, что сейчас сердце её мужа разорвётся, и он умрёт. А я ещё подумал: да, вот именно так это происходит».
Дон Данкли: «Да, в перерыве перед десятым я вижу вы углу Али заметное беспокойство. Это была очень хорошая драка, и Величайшему много досталось. Неужели в свои 33 года Али потеряет своё царство?»
Марвин Фрэзер: «В тренировочном лагере отца я познакомился с одним парнем, он туда привозил продукты и почту. Его звали Фил Монро, и он попросил меня провести его на матч. Он тоже сидел за углом ринга, но в другой от меня стороне, и вдруг он замахал мне рукой. Я подбежал и он говорит: «Слушай, только что Али сказал Данди, что ему больше нечем драться, и попросил снять перчатки. А Данди сделал вид, что не понял его и дал совет – держать перчатки повыше. И ещё сказал, что твой отец скоро начнёт сдуваться». После боя я спросил у них – так ли это было? И оба подтвердили – да, именно так было».
Томас Хаузер: «Сначала терпел Джо Фрэзер, теперь пришла очередь Али, и он показал, что умеет терпеть. На то он и Величайший. Он уже не дурачился, он с ледяной яростью продолжал делать своё дело».
Суни Халид: «В одном углу льётся вода на Джо, в другом – на Али. Но оба они совершенно безучастны. Мне показалось, что они не смогут выйти на десятый раунд, но они встали и пошли навстречу друг другу. Оба были так плохи, что кто–то должен был остановить их. Я очень люблю бокс, мне нравятся эти смелые ребята. Но в те минуты я всё это ненавидел. Это было не спортивное состязание, а взаимное истребление».

Дон Данкли: «Тринадцатый раунд стал очень тяжёлым для Джо. Али провёл удачную серию, и у Джо вылетела капа – хороший сувенир для зрителя. Из носа Фрэзера льётся кровь, море крови. Это очень важный раунд, Али нанёс большой урон своему противнику. Джо с трудом нашёл свой угол, ему помог рефери. Но и Али очень плох».
Джордж Бентон: «Али провёл несколько ужасных ударов в голову, от которых Джо должен был рухнуть. Следующий раунд стал ещё более жёстким для Джо. Он попал в ад. Али бил его уже в открытую, а Джо даже не мог поднять руки для защиты. И всё равно он не падал».
Ферди Пачеко: «Как только Али вернулся в угол, он прохрипел: «Почему он не падает, он давно должен был упасть». Я не сомневаюсь, что несколько лет вражды не прошли бесследно, они продолжали драться, потому что ненавидели друг друга, это было очень сильное чувство у них».
Томас Хаузер: «В четырнадцатом раунде я увидел, как один человек убивает другого. Но и Али уже не мог драться, и Ферди Пачеко сказал Данди, что он, как врач, советует сойти с дистанции. Но Данди не ответил, он, видимо, колебался».
Джордж Бентон: «Ещё в 64–м году Джо получил удар, из–за которого у него возникли большие проблемы со зрением, он, по–сути, был одноглазым. А сейчас гематома закрыла и второй глаз. Так что два самых важных в его жизни раунда он провёл вслепую».
Карлос Падилло: «Да, я видел, что с Фрэзером происходит что–то неладное, поэтому помог ему дойти до своего угла. Он был в ужасном состоянии, но я не мог остановить бой, ведь Джо оставался на ногах».
Батч Левис: «Два великих тяжеловеса дрались не на жизнь, а насмерть, и один из них был ослепшим».
Джо Фрэзер: «Мы оба были мёртвыми к концу боя, во всяком случае, я отбивался лишь на каком–то инстинкте. Я уже не понимал, где я и что со мной происходит. Если бы у меня оставалась хотя бы капля сил, я бы свалил его, это точно».

Дон Данкли: «Какой бой, какой потрясающий бой… Но в углу Джо Фрэзера я вижу какую–то странную суету, что это?»
Эдди Фатч: «Джо был так избит, так плох, что я ему посоветовал сойти с дистанции. Он просто не смог бы подняться».
Джо Фрэзер: «Тогда я ему сказал – не делай этого, иначе мы станем врагами».
Эдди Фатч: «Тогда я сказал: «Как ты будешь драться, ты же ничего не видишь». – «Нет, я вижу». Тогда я поднял пятерню и спросил: «Сколько пальцев?» – А он ответил: «Сколько? Один». Он действительно не видел, у него всё слилось. И тогда я сказал: «Хватит, и дал знак рефери».
Анджело Данди: «Я первым увидал сдачу боя и сказал об этом Али. Но он никак не среагировал на мои слова: он сам был в прострации. Но встать и продолжить бой он, думаю, смог бы».
Дон Данкли: «Да, всё кончено. Эдди Фатч остановил бой. И я скажу одно – эту битву мы не забудем».
Джордж Бентон: «Джо очень обиделся на Эдди Фатча, сгоряча он даже сказал, что больше не хочет иметь с ним дело».
Батч Левис: «Когда Эдди дал рефери знак о сдаче, то Али не смог ни орать, ни приплясывать. Он попытался подняться и тут же свалился на пол. Он потом сам говорил, что не смог бы выйти на последний раунд. И если бы Фатч не сдал бой, то они оба – и Джо, и Али – так и остались бы в своих углах, и это было бы справедливым завершением матча».
Марвин Фрэзер: «Незадолго до смерти Эдди Фатча я пришёл к нему в больницу и мы хорошо поговорили. И я спросил – нет ли у него сожалений из–за решения остановить бой?» Он сказал: «Марвин, в тот день я, возможно, спас твоего папу. Как я мог вытолкнуть его, ослепшего, под удары? За свою жизнь я был свидетелем шести смертей на ринге, и состояние Джо было таким же, как у этих несчастных людей. Вот такой мой тебе ответ».

Томас Хаузер: «Али был совершенно выпотрошенным после этого боя, его потрясла эта бесчеловечная рубка, и могу сказать – демоны покинули его душу. Он захотел примирения и попросил привести в раздевалку сына Фрэзера – это был хороший жест».
Марвин Фрэзер: «По–моему, Батч Левис сказал, что меня хочет видеть Али. Я с большим трудом пробился сквозь толпу репортёров в его раздевалке, и он жестом попросил подойти. Он полулежал на кушетке и выглядел неважно. Он сказал: «Я хочу попросить прощения за все свои слова, я очень виноват перед Джо и вашей семьёй. Иди и обязательно передай это отцу… Когда я вернулся, папе лучше не стало, его даже собирались увезти в госпиталь. Я передал ему слова Али, и он сразу вскипел: «Сынок, почему он не сказал всё это мне, ведь ты – это не я, так ведь? Он говорил гадости обо мне, говорил при людях, а теперь извиняется через тебя. Ему надо было набраться духу, прийти самому и попросить прощения».
Ферди Пачеко: «Уже на следующий день я сказал Али, что больше ему не надо выходить на ринг. Он спросил: «Почему?» – «Не потому, что это будет красивое решение уйти с титулом чемпиона мира. Дело в том, что вчера ты выжег всего себя, и такое не пройдёт бесследно, с тобой может случиться большая беда. Я говорю тебе это и как друг, и как врач, который знает тебя лучше, чем ты сам». Но он не последовал моему совету: это же был Али – для него бокс с детства оставался самым главным в жизни. И когда я узнал, что он начал готовиться к матчу с Жуаном Купманом, я позвонил Али и сказал, что не хочу принимать участие в самоуничтожении человека и поэтому ухожу из его команды. Мы были вместе почти четверть века, и я знаю, что Али был в шоке от моих слов – он не хотел этого расставания. Позднее, когда беда всё–таки случилась, он понял моё решение и мою правоту. Но было уже поздно…»

Томас Хаузер: «Не думаю, что Джо Фрэзер смягчился по отношению к Али за все эти годы, разве что чуть–чуть. Недавно он сказал мне: «Да, Али крепко избил меня в Маниле. Но и ему от меня хорошо досталось, и я с большим удовольствием вспоминаю ту свою работу». А Али сказал, что, если бы Всевышний призвал его на священную войну, он хотел бы иметь своим союзником Джо Фрэзера. Вот так они теперь говорят».
Томми Фрэзер, брат Джо: «Я не раз объяснял ему, что не надо так себя вести, это ни к чему. Вы оба уже постарели, у Али серьёзная болезнь, а ты, Джо, всё тащишь эту ношу с тяжёлыми воспоминаниями, так нельзя, надо прощать».
Марвин Фрэзер: «Когда Али зажигал олимпийский огонь в Атланте, я спросил отца: «Что ты об этом думаешь?» – «Я думаю, что его самого надо было поджечь этим огнём!» – «Папа, но ты же так не думаешь на самом деле!» – «Ещё как думаю, сынок».
Мохаммед Али: «Он что, зациклился на Маниле, на мне? Джо говорит о публичном извинении, и я это сделал ещё десять лет назад через «Нью–Йорк Таймс». Я признался, что многое говорил, не подумав, иной раз молол невесть что – из–за глупости моей молодой головы. Но такой уж у меня был имидж, хотя сам я не был таким. Я не должен был оскорблять Джо Фрэзера, я сожалею об этом и ещё раз прошу прощения. А если он хочет чего–то ещё, то пусть скажет».
Джо Фрэзер: «Что я могу сказать о себе, о чём я думаю? Уже не за горами моё 70–летие, но я ещё мужчина хоть куда: я встречаюсь с друзьями и близкими, я радуюсь и могу повеселиться. И я очень надеюсь, что Али когда–нибудь всё же вымолит у Бога прощение. Ему долго придётся просить этого за то, что он сделал и сказал в отношении меня, я никому не пожелаю оказаться на моём месте. Я понимаю, что это не по–христиански, но я так говорю, потому что так думаю и чувствую, и значит, я честен перед собой и другими».

Что тут скажешь, что думать об их 35–летней давности разборке? Разве такое… Али, похоже, прессовал Джо лишь в период боевых действий. Ну а ненависть Джо Фрэзера – навсегда.

Игорь МАСЛЕННИКОВ
Журнал "Спортивная жизнь России"