Бусидо - душа Японии - II. Основы Бусидо

II. Основы Бусидо
Я начну с Дзэн-буддизма. Вера в карму и понимание ее неотвратимости, самообладание в любой опасности или горе, бренность жизни и осознавание неизбежности смерти – все это Дзэн. В старину, когда мастер меча видел, что ученик постиг большую часть искусства, говорил ему: «больше я тебе ничем помочь не смогу - дальше начинается Дзэн». «Дзэн» - это японский эквивалент древнеиндийского учения «Дхьяна» (Dhyаna), в котором «если ум спокоен и не замутнен мыслями или желаниями, то позволяет увидеть свое глубинное Я» (Лафкадио Хирн, «Экзотика и перспективы», «Exotics and Retrospectives», с. 84). Методы Дзэн основаны на медитации (созерцании), с помощью которой постигается единый универсальный принцип, который лежит в основе всех явлений природы или иными словами – это постижение законов природы и обретение, таким образом, своей гармонии в жизни. Человек, обретший гармонию, по-иному воспринимает «Небеса и Землю», его дух свободен от проблем повседневной жизни, поэтому его жизнь наполнена только красотой.
Кроме Дзэна часть принципов Бусидо заимствовал из Синтоизма. Например, преданность суверену, почитание предков, сыновнее благочестие - все это было необходимо для смирения и предотвращения возникновения в самураях высокомерия и заносчивости. В Синтоизме отсутствует понятие «греха». Он проповедует врожденное совершенство и чистоту человеческой души, считая ее проявлением божественного в человеке. Посещая синтоистские святыни можно заметить отсутствие в них ритуальных предметов и изображений святых, за исключением вывешенного на видном месте зеркала. Присутствие столь странного на первый взгляд религиозного предмета объясняется тем, что согласно синтоистских догм зеркало символизирует человеческую душу, поэтому глядя на себя человек может одновременно видеть проявление божественного, коим является он сам. Поэтому синтоисты фактически поклоняются самим себе, как божествам. Созерцая себя на гладкой поверхности зеркала человек размышлял аналогично максиме, начертанной над входом в храм Аполлона в Дельфах: «познай себя (и пойми, что противники твои... не такие, какими ты их себе мыслишь» (Хилон). Самопознание в греческом и японском учении не подразумевают изучения в зеркале своих физиологических или анатомических особенностей, это самоанализ своей духовной природы. Историк древнего Рима Моммсен (18), сравнивая древнегреческое и римское язычество, отмечал в своей книге, что поклоняясь своим богам эллин воздевал глаза к небу, поэтому его молитва по сути была обращена извне, тогда как древний римлянин склонял голову, поскольку его молитва была обращена внутрь себя. Римская концепция имеет много общего с японской, их объединяет идея приоритета общества над отдельной личностью. С Синтоизмом также связано поклонение силам природы, любовь к стране, что выразилось в особом почитании императорской семьи, от божественного начала которой, как считается, произошли все японцы. Для японцев их родина – это не просто земля, где они родились, которая кормит и поит их, это также священное место обитания богов и духов их предков, где император считается представителем Небес на Земле, символом гармонии силы и сострадания. Бутми (19) писал, что «британская корона это не только символ власти, но и основа национального единства» (The English people: A study of their political psychology, 1904, Нью-Йорк, Putnam, с. 188) и эта фраза как нельзя кстати соответствует Японии.
Жизнь японского народа неотделима от главных принципов Синтоизма – патриотизма и преданности. Артур Мэй Кнапп (Arthur May Knapp) как-то заметил: «читая Ветхий завет зачастую очень сложно понять, идет ли речь о Боге или об его избранном народе, о Небесах или об Иерусалиме, только о Мессии или обо всем народе» (Feudal and Modern Japan, Бостон, изд. J. Knight Co, 1897, т. 1, с. 183). Аналогичная двойственность присуща и мировоззрению японцев. Я использовал слово «двойственность», поскольку оно наиболее точно отражает его суть, которая не базируется на какой-то конкретной форме философии или религии. Эта идея или иными словами национальное самосознание полностью нашло свое отражение в Бусидо в виде преданности суверену и патриотизма к стране. Но эти чувства есть не только в Синтоизме, но в Христианской церкви, приверженцам которой вменяется в обязанность не «сredenda» (лат. - в веру верить), а «веры придерживаться».
Большое влияние на Бусидо имело и учение древнекитайского философа Конфуция (20). Согласно Конфуцию существует пять великих добродетелей (21), находящихся в гармонии с законами природы и являющихся важнейшими условиями разумного порядка и сосуществования людей. Государство рассматривается как одна большая семья. Кто в семье слушается отца, тот в государстве повинуется правителю. Благожелательный и мудрый характер конфуцианских доктрин прекрасно подходил для самураев, а аристократический и консервативный оттенок этого учения соответствовал требованиям, предъявляемым к управлению государством воинским сословием.
Кроме Конфуция на Бусидо также оказало влияние учение другого китайского философа - Мэн-Цзы (22). Его учение базировалось на тезисе об изначальной доброте человеческой натуры. То есть человек обладает врожденным знанием добра и способностью его творить. Идеи Мэн-Цзы были настолько передовыми для своего времени, что считались опасными для общественного строя, поэтому достаточно долгое время были запрещены. Однако, они все же нашли свой отклик в сердцах самураев.
На трактатах Конфуция и Мэн-Цзы воспитывалась молодежь, а изложенное в них воспринималось самураями, как непреложные «буквы закона». Тем не менее, глубокий анализ классических трудов этих великих философов не поощрялся. Среди самураев бытовало мнение, что худшее для воина, если он изменив своему долгу, погружался в глубины осмысления «Аналектики» (Analects) Конфуция, вставая таким образом на путь философа. Самураи считали жизнь философов путем «книжных червей», не достойным отважных воинов. Они сравнивали философскую мысль с «подгнившим овощем, который нужно долго варить прежде, чем съесть». Человек, который предпочитал долго рассуждать не мог быть хорошим воином. Он утрачивал воинский дух и превращался в философа. Философию ценили как интеллектуальное подручное средство. Но среди самих самураев интеллектуальные изыски или аналитические способности к достоинствам не причислялись. Каждый человек являет собой миниатюрную копию вселенной, включая духовные и этические аспекты. Бусидо чужды идеи Хаксли (23), который отрицает объективные процессы во вселенной, объявляя их безнравственными.
Бусидо – это не сборник заповедей. Это своеобразная методика для постижения мудрости. Самураи сравнивали человека, следовавшего Бусидо без понятий его глубинной сути, с музыкальным инструментом, который играет музыку, но сам не воспринимает ее. Все принципы Бусидо было невозможно изложить на бумаге, поскольку они постоянно менялись, следуя за процессами, происходившими в жизни. К требованиям постоянно менявшегося Бусидо приложима максима Сократа (знание есть действие), которая может соответствовать изречению еще одного древнекитайского философа Ван-Ян-Мина (24): «знать и уметь – это одно и то же».
Здесь я считаю нужным остановится и несколько подробнее рассказать об учении Ван-Ян-Мина, поскольку японская история хранит множество благородных образов самураев, которые находились под влиянием его идей. Читая трактаты Ван-Ян-Мина западный читатель без особо труда заметит в них множество идей, аналогичных Новому завету. Например, с учетом специфики выражений и манеры изложения, присущей христианскому учению, мысль: «ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (От Матфея 6:33) прослеживается почти во всех трактатах Ван-Ян-Мина. Один из приверженцев учения Ван-Ян-Мина – Мива Сиссай (Miwa Shissai) писал: «владыка Небес и Земли и всего живого на земле одарил людей сердцем и разумом (kokoro), поэтому именно ум человека отличает его от всех других живых существ в природе». Или еще: «законы природы, осознанные нами, не могут быть по сути ни плохими, ни хорошими – они просто есть, такие какие они есть и будут всегда, не взирая на наши страстные желания изменить их. Следуя законам природы, мы всегда будем знать, что правильно, а что нет. Это интуитивное мерило правильности и неправильности согласно законов природы люди называют «Совестью»». Суть этих идей разделял Айзек Пеннингтон (25), а также другие западные философы. Этика японского народа, основанная на простых принципах Синтоизма, стала благодатной почвой для восприятия идей Ван-Ян-Мина. Ван-Ян-Мин развил идею совести до необычайных высот, говоря о способности человека не только различать правильное и неправильное, но также выявлять взаимосвязь жизни человека с законами природы. Идеи Ван-Ян-Мин идут далее идей Беркли (26) и Фихте (27), которые отрицают природные процессы вне человеческого восприятия. Хотя идеи Ван-Ян-Мина и несут на себе некоторый оттенок солиптического характера (28) его этический идеал человека не противоречит природе.
Таким образом, на Бусидо повлияло несколько независимых источников, которые он ассимилировал в простые и доступные для самураев понятия. Их было достаточно для того, чтобы сохранять безопасный порядок в обществе даже во времена самых бурных периодов японской истории. Грубая и бесхитростная натура древних воинов обрела возможность для духовного роста на основе этических принципов Бусидо, впитавшего в себя всю мудрость предков и выработавшего идеал воина новой формации.
Мазельер (29) так писал об истории Японии: «в Японии до середины 16 века в управлении государством и религии царил хаос. Но варварство периода средневековых междоусобных войн привело к возникновению определенных критериев поведения благородного воина. Это был тип воинов, аналогичных итальянцам 16 века, о которых французский историк Тэн (30) писал: «они энергичны, всегда готовы на отчаянные действия и удивительно стойки» (Essai sur l'histoire du Japon, Париж, изд. Nourrit & Cie, 1899). В Японии, как и в Италии, грубые манеры, характерные для воинов раннего средневековья, привели к возникновению воинов нового типа, которые характеризовались сочетанием воинственности и самообладания. Именно с началом 16 века наметились первые тенденции к радикальному изменению духовности японского народа. Если, к примеру, индийский и китайский народы характеризуются в современном мире, как мне кажется, в основном своей энергичностью и мудростью, то японцев отличают особым характером. Как говорит Ницше (31) об Азии: «и печальные мысли приходят в голову о древней Азии и ее выдвинутом небольшом полуострове, Европе, которая во что бы то ни стало хочет казаться перед Азией «прогрессом человечества»». Я позволю себе несколько подробнее рассказать об этике воина нового типа, о котором писал Мазельер. И начну с Прямодушия.