Бусидо - душа Японии - XII. Сеппуку и сатисфакция

XII. Сеппуку и сатисфакция
Об этих двух явлениях в жизни самураев, первом известном, как «хара-кири» (hara-kiri), а втором – «катаки-ути» (kataki-uchi) - более или менее подробно писало множество иностранцев. Поэтому я позволю себе ограничиться рассказом лишь о «сеппуку» (seppuku) или он же «каппуку» (kappuku), что означает: «жертвенный акт через эвисцерацию» (100).
 «Вспороть живот? Что за безумие!», - обычно восклицают иностранцы, впервые слыша об этом. Но этот нелепый на первый взгляд обычай самураев может показаться не совсем странным для почитателей творчества Шекспира, который в одной из трагедий (101) писал про самоубийство Брута: «прошу тебя во имя старой дружбы, держи мой меч - я брошусь на него». В эпической драме «Свет Азии» одного из современных английских писателей (102) есть сюжет, в котором рассказывается о королеве, которая была вынуждена вспороть себе мечом живот.
Или, например, вспомните знаменитое произведение «Смерть Катона» итальянского художника Гверчино (103) в картинной галерее генуэзского «Палаццо россо». Какими бы не были речи, произносимые перед смертью Катоном, которые вкладывает в его уста Аддисон (104), мы не можем презрительно думать о человеке, способном вонзить себе меч в живот. Этот античный сюжет прославляет гражданскую доблесть человека, готового покончить с собой, чтобы ценой жизни доказать обществу верность своих идей. Это настолько удивительное проявление самообладания, что даже бесчеловечный акт самоубийства превращается в торжество величия духа, становясь символом новой жизни, признаком силы воли, о которой говорил Константин Великий (105), что она способна покорить мир!
Поскольку некоторым читателям может показаться странным способ совершения Сеппуку, то сначала я объясню, почему удар наносится именно в живот. В Японии согласно старинных поверий жизнь человека пребывает в области живота, то есть в месте, где через пуповину происходит рождение человека, поэтому у японцев считается, что живот «ближе всего» не только к нашей жизни, но и к смерти. Когда Моисей сказал, что «Иосиф обречен на смерть, но это чувство, опалив все нутро его, исчезло, как и явилось, оставив в душе Иосифа пустыню» или, когда Давид просил Господа не предавать забвению его нутро, либо Исая и Иеремия, а также другие святые апостолы говорили о «беспокойстве» или «тревогах» нутра, то все они аналогично японцам считали, что душа человека обитает в животе (106). Правда, когда они говорили о вместилище жизни и чувств, то предполагали не кишечник, как японцы, а печень и почки, а также прилегающую к ним жировую ткань.
Понятие «хара» (hara) имеет свой аналог у древнегреческих философов - «френ» или «тумос» (107), что говорит о том, что древние греки, как и японцы, много рассуждали о том, где у человека находится жизнь (дух). Но не одни они сходились в этом мнении. Например, французы, несмотря на теорию одного из самых выдающихся французских философов, Декарта, который полагал, что жизнь человека находится в шишковидной железе (108), склоняются к мнению, что жизнь человека находится в животе, которая реально не видна, но теоретически очевидна. Слово «entrailles» (нутро) во французском языке также имеет значение «отзывчивость» или «сострадание». Но возможно все это только предрассудки, поскольку более логично было бы считать местом жизни и чувств сердце. Но все японцы знают ответ на вопрос, который Ромео задавал святому Отцу:
«О мой отец, скажи, где поместилось
 В моем презренном теле это имя,
 Чтоб мне разрушить гнусное жилье!» (109)
Современные физиологи выдвинули теорию о том, что нервы, расположенные в брюшной и тазовой части тела способны «мыслить» самостоятельно, получая передаваемую нервами «информацию» от других частей тела. Эта особенность нашего организма позволяет постичь силлогизм о Сеппуку: «я открою то место, где находится моя жизнь (дух/душа), и вы сможете убедиться, грязна она или чиста».
Хочу, чтобы читатели поняли меня правильно. Я не оправдываю самоубийство ни с точки зрения религии, ни с точки зрения общества, но считаю, что для сохранения чести и достоинства человека оно вполне оправдано. Согласитесь, сколько чувств вложил Гарт (110) во фразу: «от страданий поруганной чести избавит только смерть, потому что смерть - лучшее средство от позора».
Чтобы избавиться от чувства стыда самураи предавали свои души забвению. Смерть во имя сохранения чести согласно Бусидо была универсальным средством для разрешения множества сложных этических проблем. Кроме того, для некоторых тщеславных самураев естественный уход из жизни вследствие старости казался слишком банальным. Я позволю себе заметить, что многие христиане, если только они достаточно искренни, выражают одобрение, если не сказать восхищение тем возвышенным Самообладанием, с которым Катон, Брут, Петроний и иные античные герои завершали свое земное существование. В течение многих веков философы ведут спор о том, можно ли считать смерть первого из философов (Сократ) самоубийством. Сократ был несправедливо обвинен. Суд предложил ему самому определить себе наказание. Сократ сказал, что он уже стар (ему было 70 лет) и не боится смерти, которая есть или переход в небытие, или жизнь в Аиде, где он встретится с Гомером и другими выдающимися людьми. Последний день жизни Сократ провел с учениками. Он объяснил им, что не боится смерти, потому что был подготовлен к ней философией и всем своим образом жизни. Ведь само философствование, по его убеждению, есть не что иное, как умирание для земной жизни и подготовка к освобождению бессмертной души от ее смертной телесной оболочки. Вечером он простился с женой и тремя сыновьями. Затем в присутствии учеников Сократ выпил чашу растительного яда. В памяти людей Сократ навсегда остался мудрецом, который заставил страдать своих обвинителей (111).
Я думаю, что теперь мои читатели начинают понимать, что Сеппуку было не просто самоубийство. Вне зависимости от вида Сеппуку - юридического или искупительного - это был сакральный акт в полном его значении. Сеппуку, возникшее еще во времена раннего средневековья, позволяло самураям искупать свою вину, исправлять ошибки, избавляться от позора, оказывать почести друзьям или доказывать свою преданность. Если Сеппуку имело значение юридического наказания, то оно осуществлялось по соответствующей церемонии. Это была подробная и утонченная процедура, в ходе который каждый участник должен был продемонстрировать всю свою предельную силу духа и Самообладания, что должно было подтверждать справедливость высокого статуса самураев.

От примеров из античной истории, хочу перейти к рассказу непосредственно о церемонии Сеппуку и, воспользуюсь для этого новой книгой английского писателя Митфорда (112), которую я недавно прочитал и считаю, что в ней, на мой взгляд, прекрасно изложена эта древняя самурайская традиция, поскольку автор использовал в своей работе редкую историческую иностранную рукопись о культуре Японии, в которой было рассказано о Сеппуку, как о юридическом наказании.
 «Нам было предложено проследовать за японскими свидетелями в «хондо» - главный зал храма, где должна была состояться церемония. Это было впечатляющее зрелище. Огромный зал с высоким потолком-крышей, которую поддерживали толстые столбы из темного дерева. С потолка свисало множество традиционных для буддистских храмов светильников и украшений. Перед алтарем, который покоился на красивых белых циновках, приподнимавших его над полом приблизительно на 3-4 дюйма (7,62-10,16 см), был расстелен мат ярко-красного цвета. Высокие свечи, расставленные вокруг мата через равномерные промежутки, распространяли тусклый таинственный свет, который был достаточен только для того, чтобы присутствующие могли различать происходящее. Семь японских свидетелей сели на пол слева от алтаря, мы - семь иностранцев - справа. Больше в зале никого не было.
Через несколько минут полной тишины, во время которой никто из присутствующих не сделал ни малейшего движения, медленным шагом, полным достоинства, в зал вошел приговоренный - Таки Дзендзабуро. Это был рослый человек, 32 лет от роду, облаченный в особую одежду для этой церемонии, со специфической самурайской накидкой без рукавов из пеньковой ткани с широкими накрахмаленными плечами (катагину), которую самураи одевали в особо торжественных случаях.
Его сопровождал «кайсяку» и три чиновника «микадо» (императора) в парадной одежде, в дзимбаори (113) из дорогой ткани с золотой нитью. Должен сказать, что «кайсяку», который отсекает приговоренному голову, не означает «палача» в традиционном западном понимании. «Кайсяку» – это человек, оказывающий благородную услугу, который в основном избирался самим осужденным как правило из числа своих родственников или преданных ему людей, поэтому их отношения более соответствуют «господину и слуге», чем «осужденному и палачу». В данном случае Таки Дзендзабуро просил быть кайсяку своего самурая, самого опытного в искусстве меча.
Три чиновника остановились. Таки Дзендзабуро, сопровождаемый с левой стороны кайсяку, вышел вперед и остановился. Они медленно с чувством глубокого уважения поклонились сначала японским свидетелям, а затем с чувством собственного достоинства – иностранным. На их поклоны было также церемонно отвечено. Далее в одиночку, также размеренно и торжественно Дзендзабуро прошел на центр ярко-красного мата, дважды медленно поклонился в сторону алтаря, и повернувшись к нему спиной сел на колени (114). Кайсяку также сел на колени чуть позади от него с левой стороны. После этого один из трех чиновников подошел к Дзендзабуро, держа перед собой подставку, которую используют в храме для подношений, на которой лежал вакидзаси (115) (мог заменяться на «танто» (tanto)), с лезвием, обернутым бумагой. С почтительным поклоном он вручил подставку с мечом осужденному, который принял ее, подняв обе руки до уровня головы, а затем поставил перед собой.
После завершения, согласно ритуалу, подготовительной части, Таки Дзендзабуро (116), низким сдавленным голосом, который выдавал в нем чувства человека, вынужденного сделать тяжелое для себя признание, но без каких-либо признаков волнения на лице, произнес следующее: «я виновен в том, что приказал стрелять в иностранцев в Кобэ (Kobe), потому что они пытались бежать. За это преступление я совершу Сеппуку, и прошу присутствующих, оказать мне честь, чтобы это свидетельствовать».
Затем Дзендзабуро поклонился и скинул кимоно с плеч, которое соскользнуло на пояс. Он тщательно согласно традиции подвернул рукава под колени, чтобы предотвратить падение своего мертвого тела назад, поскольку благородному японскому мужчине не подобает после смерти оказаться в положении лежа на спине. Точным размеренным движением он взял лежавший перед ним меч, помедлил несколько секунд, глядя на него задумчиво, почти благоговейно, как казалось, собираясь с мыслями в последний раз, а затем резким движением воткнул его глубоко в живот с левой стороны, затем медленно провел разрез в правую сторону, и повернув его в ране, сделал небольшое движение вверх. В течение этой болезненной процедуры на его лице не дрогнул ни один мускул. Но когда он вытащил меч из раны, наклонился вперед и вытянул шею, выражение ужасной боли впервые исказило его лицо, но он не проронил ни звука. В тот момент кайсяку, сидевший все это время рядом, внимательно следя за каждым движением Дзендзабуро, вскочил на ноги и мгновенно занес меч над свой головой - раздался глухой и ужасающий звук падения тяжелого предмета – голова Дзендзабуро одним точным ударом меча была отсечена.
Вслед за этим наступила абсолютная тишина, нарушаемая только звуком бурлящей крови, вытекавшей пульсируя из неподвижного тела, которое несколько секунд назад было телом честного и храброго человека. Это было ужасно.
Кайсяку низко поклонился телу Дзендзабуро, отер меч от крови заранее заготовленной для этого бумагой, сошел с красного мата и торжественно продемонстрировал его свидетелям, как кровавое доказательство возмездия.
После этого два чиновника микадо поднялись со своих мест, подошли к сидящим иностранцам, и обратились с речью о том, что они стали свидетелями искренности чувств Таки Дзендзабуро. Это было традиционное завершение официальной церемонии Сеппуку, после чего мы покинули храм».
В японской литературе есть множество историй и рассказов о Сеппуку, и я позволю себе рассказать вам еще об одном.
Два брата, Сакон (Sakon) и Наики (Naiki), одному – 24, а другому - 17 лет, пытались убить сёгуна Иэясу, чтобы отомстить за их несправедливо оклеветанного отца. Они проникли в его лагерь, но были схвачены. Иэясу, восхищенный их храбростью, решил оказать им честь и позволил умереть благородной смертью, совершив Сеппуку. Их брат Хатимаро (Hachimaro), мальчик 8 лет, также был обязан разделить их судьбу, поскольку приказ о Сеппуку распространялся на всех мужчин в их семье, поэтому в храме, где состоялась церемония Сеппуку, присутствовало три брата. Целитель, который был свидетелем этого, оставил для нас рассказ об этом.
 «Когда подготовительная часть церемонии была завершена и братья сели на мат для заключительных действий, старший брат Сакон, просил разрешения обратиться с речью к своему младшему брату. Он сказал ему: «вы будете первым, поскольку я хочу убедиться, что вы умерли достойной смертью, как подобает мужчинам из нашего рода». Но мальчик ответил, что поскольку он никогда не видел как совершают Сеппуку, то он прежде хотел бы посмотреть, как это сделают братья, чтобы не опозорить семью.
Братья переглянулись и старший брат улыбнувшись сказал: «вы правы Хатимаро. Мы думаем, что если бы здесь был наш отец, вы дали бы ему повод гордился вами». И они посадили маленького Хатимаро между собой. Сакон первым воткнул меч в живот и произнес: «вот видите Хатимаро как это делается? Только, не втыкайте лезвие слишком глубоко, иначе вы можете упасть на спину. Кроме того следует слегка наклониться вперед, а колени широко развести для упора». Затем Наики, в свою очередь, повторил действия старшего брата и объяснил мальчику: «в этот момент нельзя закрывать глаза, иначе вы можете уподобиться умирающей женщине. И постарайтесь собрать не только всю свою храбрость, но и силу, поскольку сделать разрез поперек живота довольно-таки тяжело». Хатимаро внимательно смотрел и слушал своих старших братьев, и когда они умерли, он старательно и достойно повторил все то, чему они его учили».
Слава людей, совершивших Сеппуку, была настолько притягательна для молодежи, что многие из них искали любого случая, чтобы его совершить. Горячие юноши по всяким сомнительным поводам, многие из которых были недостойны Сеппуку, стремилась к смерти, как мотыльки, летящие на огонь. Жажда славы с помощью Сеппуку манила молодых самураев, как монахов ворота женского монастыря. Жизнь ценилась меньше, чем слава. Прискорбно, но такая слава, говоря языком образов, была золотом далеко не высшей пробы. Кроме того, не последнюю роль играло обстоятельство, что по японским религиозным поверьям человек проживает семь жизней, а не попадет как самоубийца согласно христианской веры сразу в ад, где обрекается на муки вечные, об ужасах которых так красноречиво излагал Данте.
Но по Бусидо неоправданное жертвование жизнью считалось глупостью. Настоящий самурай, если его армия терпела поражение, с мечом, затупившимся в битве, со сломанным луком или без стрел, после долгого преследования его противником через равнины, леса и горы, укрывшись в темной пещере бросался на меч один, без зрителей. Это ли не героический поступок, подобный совершенному благородными римскими воинами, проигравшими знаменитую битву при Филиппах? (117). Самураи считали, что смерть почетна, если она сопровождается проявлением высочайшей силы духа, про который можно сказать, что он сравним с духовной силой христианских мучеников. Пример самообладания самураев демонстрируется предсмертными стихами:
«Придите! Навсегда придите,
 Все самые ужасные напасти и печали,
 И принесите свои горестные ноши с собой.
 Всего того, что мне не достает для испытания,
 Той силы духа, что является мной». (118)
Согласно Бусидо самурай должен переносить все испытания и невзгоды, выпавшие на его жизненную долю, терпеливо и стойко. Мэн-Цзы учил (я использую дословный перевод доктора Легджа): «если Небеса хотят возложить на человека благородные обязанности, то сначала они посылают ему душевные муки, испытания для разума, заставляют страдать от тяжкого труда его кости и сухожилия, а внутренности от голода, они ввергают его в крайнюю нищету или подвергают другим подобным испытаниям, чтобы пройдя через все, человек обрел несгибаемую силу духа». Поэтому все проблемы в жизни воспринимались самураями как помощь на пути обретения мудрости и укрепления духа. Истинная сила духа обретается в следовании воли Небес, только тогда смерть благородна. Каждый должен делать то, что должен. В ином случае смерть будет считаться уклонением от исполнения воли Небеса, а это малодушие! В мистической книге Томаса Брауна (119) «Religio Medici» («Религия медика», Лондон, 1643), есть точный эквивалент того, что является наиважнейшим принципом отношения к жизни и смерти согласно Бусидо. Позвольте мне процитировать: «можно считать смелым человека, который в обычной жизни способен презирать смерть, но если у человека жизнь ужасней, чем смерть, но он продолжает жить - это является истинным проявлением силы души».
Знаменитый японский монах 17 века, как-то насмешливо заметил: «самурай, любящий много рассуждать о смерти, когда приходит время действительно умереть обычно этого не хочет». Или: «кто «умер» еще при жизни, того никакие копья Санада (120) или стрелы Таметомо (121) не смогут убить». Аналогично велению Небес, под сводами христианского храма часто произносят фразу из учения Великого Строителя (122): «сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (от Матфея 10:39). И это лишь один из примеров, который демонстрирует, что люди в мире разделяют много общих идей, несмотря на попытки некоторых религиозных концессий провести разграничение между христианами и прочими «язычниками».
Надеюсь, что теперь ритуал Сеппуку уже не кажется вам настолько уж абсурдным или варварским. Поэтому хочу перейти к Сатисфакции и связанным с ней правом возмездия. Я полагаю, что мне нет необходимости уделять много внимания такому понятию как возмездие, поскольку эта традиция свойственна многим народам и до сих пор еще не везде считается пережитком прошлого, о чем свидетельствуют отдельные случаи дуэлей и судов линча. Например, недавний случай, когда американский капитан бросил вызов г-ну Эстерхази (Esterhazy) - не является ли местью за Дрейфуса? (123) Среди варварских народов, которые не имеют понятий об институте брака, прелюбодеяние не считалось грехом, поэтому только ревность мужчины защищала женщину от насилия. Даже убийство не считалось преступлением, поскольку им были не ведомы законы правосудия, и только страх мести сохранял в их племенной жизни какую-то видимость порядка.
 «Какое чувство на земле является самым сладким?», - спросил Осирис у Гора. И тот ответил: «месть за родителя», - а японец бы добавил бы к этому, - «и господина». В мести есть нечто, что соответствует нашему врожденному понятию правосудия. Мститель, обычно руководствуется таким принципом, например: «это мой отец. Значит, он хороший человек и не заслуживал смерти. Тот, кто убил его, совершил злодеяние. Мой отец, если бы он был жив, отомстил бы ему, потому что даже Небеса карают за злодеяния. Поэтому убийство злодея это - справедливость моего отца и возмездие Небес. Он должен погибнуть от моей руки, потому что я сын своего отца, плоть от плоти его. И Небеса будут считать это справедливым». Конечно, такая логика наивна и даже инфальтильна (хотя в рассуждениях Гамлета мы видим более глубинный смысл), однако она хорошо демонстрируют наши врожденные понятия о справедливости и возмездии: «око за око, зуб за зуб». Смысл возмездия можно сравнить с решением сложного математического уравнения - пока одно действие не сделано, нельзя перейти к следующему.
Люди считали, что их боги также наделены чувством мести. Например, в иудаизме есть понятие Господа-ревнителя, а в греческом пантеоне богов есть богиня Немезида (124). Бусидо оправдывал месть, как восстановление попранной справедливости, то есть своего рода акт возмездия. В знаменитой в Японии истории о 47 ронинах (1701 год), их господин (125) был приговорен императором к Сеппуку. Поскольку в те времена суда не существовало, то у него не было возможности доказать свою невиновность, поэтому его преданные вассалы прибегли к единственной возможности восстановления справедливости - они отомстили его обидчикам, после чего сами совершили Сеппуку. Большинство японцев считают эту историю одним из ярчайших образцов самурайского благородства и преданности, память о которой свежа в сердцах людей, как цветы на их могилах в столичном храме Зэнгакудзи (Sengakuji), где всегда курятся ароматные палочки.
Несмотря на учение Лао-Цзы (126) «за добро надо воздавать добром», голос Конфуция звучал громче: «за добро надо воздавать добром, но за зло надо воздавать по справедливости». И все же считалось, что месть оправдана только во имя своих старших родственников или благодетелей. Собственные обиды, включая оскорбления жены и детей, следовало снести и забыть, поскольку месть за них считалась недостойной. Самурай мог понять клятву Ганнибала (127), как благородную идею мести за родину, но он презирал бы Джеймса Гамильтона (128) за его поступок.
В наше время институт Сеппуку и Сатисфакции утратил свое значение, поскольку правосудием теперь вершит уголовный кодекс. Не слышно больше романтических историй о праведных девах, мстящих за смерть своих родителей, нет больше трагических свидетельств семейной вендетты. Рассказы о странствующем воине Миямото Мусаси (129) кажутся теперь преданиями старины глубокой. Налаженная система правопорядка ловит преступников и судит их по законам, которые издает государство. И если правосудие справедливо, то нет больше необходимости в катаки-ути. Как сказано в одном из параграфов уголовного кодекса Новой Англии (130): «если голод сердца, томимого надеждой на насыщение кровью преступника, удовлетворен», то это проявление божественной воли.
Но, несмотря на то, что статус Сеппуку не имеет подтверждения де-юре, мы время от времени все же слышим его отголоски. И я опасаюсь, что это будет продолжаться еще долгое время, поскольку такую традицию сложно быстро изничтожить. К тому же сейчас появилось множество безболезненных и быстрых способов ухода из жизни, поэтому количество самоубийств растет во всем мире с ужасающим темпом. Но как заметил профессор Морзелли (131), Сеппуку занимает среди них благородное положение. В своей книге (Suicide, с. 314) он пишет: «если суицид осуществляется очень мучительным способом или сопровождается долгой агонией, то в 99 случаях из 100 это связано с умственным расстройством, с отчаянием или иными душевными переживаниями человека». Но Сеппуку совершается не от отчаяния или безумия. Наоборот, для него требуется предельная осознанность и «sang froid» (фр. – хладнокровие, самообладание, выдержка). Из двух видов суицида согласно классификации доктора Страхана (Arthur K. Strahan. Suicide and Insanity, Лондон, 1893), первый он определял как осознанный или истинный, а второй как – не осознаваемый человеком, то есть – ложный. И Сеппуку являлось классическим примером первого вида.
Ритуал Сеппуку позволяет понять насколько важное значение в жизни самурая имел меч. Из глубин веков до нас дошло изречение: «меч – душа самурая» («Меч – душа самурая. Кто потеряет меч, тот потеряет честь и подлежит строжайшему наказанию» - Буке-Сё-Хатто (Уложение о самурайских кланах), изданное сёгуном Токугава Иэясу в 17 веке).